Часть 40. Показаний к жизни нет

Продолжение.
 
Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12. Часть 13 Часть 14 Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22, Часть 23, Часть 24, Часть 25, Часть 26, Часть 27, Часть 28, Часть 29, Часть 30, Часть 31, Часть 32, Часть 33, Часть 34, Часть 35, Часть 36, Часть 37, Часть 38, Часть 39
 
Мы сидим на кухне за чаем и показываем Гуле семейный альбом. Вот это рассвет на море... как будто нет горизонта! И небо, и вода соединились в одном розовом сиянии... А вот - Марго ловит медузу! А это мы в виноградной беседке пьем с друзьями домашнее вино... за закуской достаточно протянуть руку - янтарно-красные кисти висят прямо над столом!
 
С Гулей, как и со многими другими, мы познакомились по переписке после выхода нашей статьи в одной из центральных газет. Мы кратко изложили свою историю и поставили редактору условие: вместо гонорара в большой, на разворот статье должно обязательно быть опубликовано наше объявление с указанием наших координат - для тех, кто отчаялся, кто не знает, что делать... пусть пишут нам. Мы сведем с врачами, которые могут реально помочь, а не просто напрасно искалечить. Мы подскажем, что делать дальше. Ну, и по мере сил и возможностей пособим с решением других проблем. Во времена отсутствия повсеместного Интернета, это было очень актуально. Информационный вакуум - самое страшное, когда ты - один на один со своей бедой.
 
С тех пор каждые три-четыре месяца у нас кто-то живет. Ведь приезжим из других регионов приходится оплачивать не только саму операцию, но и каждый день пребывания в больнице. Когда ты уже все продал и задолжал всем родственникам - каждая копейка имеет значение. Когда на те деньги, на которые ты у себя на родине мог жить неделю, в Питере даже один раз в кафе не позавтракаешь - лишняя тарелка борща тоже будет весьма кстати. Высота раскладушки увеличена с помощью жестких подушек и матраса. Потому что человеку после операции легче вставать с высокой лежанки.
 
Через два часа мы проводим Гулю в больницу. Завтра у нее операция, и она заметно дергается.
 
- Не думай о завтрашнем дне, - успокаивает ее Марго, - Представляй себе послезавтра, когда все будет уже позади
 

- А еще лучше - думай о том, что будет через год! Когда все уже совсем заживет, швы рассосутся... И подберем тебе замечательные протезы. Знаешь, как сейчас научились делать? От настоящих не отличишь!
 
- А потом, даст Бог, - вторит мне Марго, - ты устроишься на хорошую работу, заработаешь на маммопластику! Все у тебя будет прекрасно! Жизнь только начинается.
 
Мы понимаем, что это преждевременные надежды. Маммопластика возможна не во всех случаях. Но сейчас это неважно. Сейчас главное - чтобы Гуля поверила, что все будет хорошо, и начала жить дальше.
 
Гуля улыбается сквозь слезы и даже смеется, глядя, как играет на полу наша малышка с еще одним "внебрачным ребенком" из семьи Коганов - внеплановым щенком Цезаря. Нас сразу очаровал этот пушистый комочек, которого никто не хотел брать из-за явственной примеси "не овчарной" крови.
 
Подавать записки в храме за Гулю нельзя - она мусульманка. И, проводив ее, мы зажигаем свечу перед иконами.
 
"Господи! Спаси и помилуй рабу Твою Гюзаль! Исцели ее, дай ей сил перенести все испытания. Сделай так, чтобы операция прошла успешно, чтобы Гюзаль была здорова и счастлива, и чтобы болезнь больше никогда не возобновлялась!"
 
- Ладно, все, надо идти спать... скорее бы завтра!
 
- Ага. Скорее бы послезавтра!
 
Переглянувшись, мы понимаем без слов: да, с каждым человеком как будто сам проходишь все заново. Боишься, переживаешь, а потом - радуешься победе. Как будто каждый раз рождаешься заново.
 
В два часа ночи я просыпаюсь от телефонного звонка. Поспешно хватаю трубку, пока этот трезвон весь дом не перебудил. Неужели опять Леха, падла? Он последнее время вообще не просыхает и взял манеру звонить мне среди ночи с бредовыми идеями. Я его несколько раз просил смотреть на часы, прежде чем набирать мой номер, потому что у нас маленький ребенок, которому, вообще-то, по ночам спать надо. Но в Лехиной проспиртованной памяти я, кажется, остался прежним холостым товарищем, готовым в любое время принять участие в каких-нибудь авантюрах. В конце концов, я послал Леху всерьез и надолго. Неужели, у него последние мозги вместе с водкой вытекли, что он опять звонит?
 
Но в трубке раздается незнакомый женский голос. То есть, незнакомым он кажется сначала, потому что я не могу разобрать ни слова сквозь рыдания. Думаю даже, что ошиблись номером, пока ко мне не обращаются по имени. Начинаю узнавать...
 
- Стоп, стоп! Я ничего так не понимаю! Короче! Спокойнее! Что случилось, Руфь?
 
- Маша... умирает!!!
 
В первый момент думаю, что ослышался. Не укладывается в голове. Как, от чего? Да, Маша больна, но ведь она больна "на голову", от этого не умирают! Руфь берет себя в руки и более менее связно начинает рассказывать.
 
Маше назначили сильное лекарство для снятия приступов. Чувствуя приближение очередной мучительной фазы заболевания, она сама принимала таблеточку, чтобы успокоиться. А вчера... она не успела во время, и когда ей не помогла одна таблетка, она приняла вторую... но она же не знает, что нужно какое-то время подождать, чтобы лекарство подействовало! Руфь объяснила, что нужно потерпеть, через какое-то время станет легче... отправила ее спать. А потом и сама легла. Утром Руфь ее будит - а Маша не просыпается. Трясет, потом веки приоткрывает ей - а уже глаза закатились и пульс не прощупывается... Бригада "скорой" долго не могла понять, в чем дело, пока случайно не обнаружили за помойным ведром три пустых пачки от Машиных таблеток... Врачи сказали - это количество в четыре раза превышает смертельную дозу для здорового мужика. К тому же, если бы сразу хватились... Скорее всего, она приняла их ночью, когда все спали. Промывать желудок поздно - все уже всосалось в кровь. Маша в коме. Дыхание и кровобращение в ней поддерживают приборы. Но мозг постепенно отключается... два раза у Маши уже была клиническая смерть. Сердце запускали, но...
 
- Гоша сейчас только что вернулся из больницы... мне-то они ничего не стали говорить... (Ну, еще бы! Если она разговаривала там так же, как сейчас со мной по телефону, то единственное, что ей могли сказать - это посоветовать принять успокоительное!). А Гоше врачи сказали, когда он спросил, как может повлиять отравление на печень, почки, на мозг... ему сказали: "Это не имеет значения, потому что показаний к жизни нет. Если она вообще выживет, это будет чудо... но для вас ЛУЧШЕ, чтобы чуда не случилось. Иначе очень маловероятно, что девушка сможет вести хотя бы относительно полноценную жизнь. Если мозг останется жив, организм может функционировать даже при отказе некоторых органов... современная аппаратура дает такую возможность. Но вы же понимаете, что это за "жизнь". И для нее, и для вас.".
 
А потом... потом они сказали: "Утешайтесь, что у вас есть еще одна дочь. Подумайте о том, что вы ей нужны".
 
Руфь замолчала и, кажется, высморкалась. Я ждал. Она заговорила уже совсем спокойно.
 
- Ты прости, что я тебя беспокою. Я понимаю, что у тебя семья, что звоню среди ночи, всех разбудила... Но мне больше некому об этом сказать, правда! Эти все... "подруги" так называемые , они ж все завидуют нам, они только рады будут, что у нас что-то случилось... Когда машину продали, они и так уже руки потирали... Знаешь, если Маша умрет - я тоже умру...
 
И затем Руфь задает свой традиционный вопрос:
 
- Витя, что мне делать?
 
Никогда этот вопрос не был для меня таким неразрешимым! И произойди это пару лет назад, мне было бы совершенно нечего ответить, кроме "не знаю". Я и сейчас не знаю. Но этого говорить нельзя! Нельзя говорить убитой горем матери, что невозможно ничего сделать. Врачи сказали, что выжить Маша может только чудом. Вот - эта последняя надежда! Пусть ложная, но... у меня не хватает духу сказать ей что-то другое...
 
- Молись. Проси чуда.
 
Руфь теряется.
 
- Но как? Я же... нет, я готова на все! Но я ведь даже не верующая... Вот вы верующие - вы за нее можете молиться, а я-то как же?
 
- Мы - это не то. Мы так не сможем. Пойми, я хочу чтобы Маша осталась жива, желаю добра и тебе, и ей, но у меня нет той СИЛЫ ЖЕЛАНИЯ, которую дает только любовь! Только ты сама можешь просить за Машу так, как не сможет больше никто. Потому что только ты ее любишь больше жизни.
 
- Но я ведь... даже ни одной молитвы не знаю! Скажи мне хоть какую-нибудь.
 
- Записывай. "Отче Наш иже еси на небесех... Да святится имя Твое..."
 
Записав под диктовку две коротенькие молитвы, уточнив непонятные слова, Руфь почти совсем успокоилась. И совершенно добила меня:
 
- Скажи, ведь Маша не умрет, правда?
 
Ну, как можно задавать такие вопросы! Откуда я знаю! Я знаю, что она хочет услышать... Но что будет, если она похоронит Машу? То же, что со многими: "Я молилась, а чуда не произошло. Больше ни во что не верю". А она и так не верит. Ну, почему не оказался тут вместо меня какой-нибудь мудрый старец, который знает, что нужно говорить в таких случаях? Она обращается ко мне сейчас как к представителю неведомой ей религии. Как я могу взять на себя такую ответственность? Я же не пророк, чтобы знать, что будет! Мы с Марго сами-то крещены без году неделя! Какие из нас христиане, на фиг? Но здесь, на этом месте, только я. И я должен что-то сказать прямо сейчас.
 
- Никто не знает будущего. Святые говорили: "Молитва матери со дна моря подымает". Но никто не знает будущего.
 
Все мои "ты сможешь" и "у тебя получится", которые я обычно всегда говорил людям в тяжелых жизненных ситуациях, сейчас будут просто издевательством. А если не получится?
 
- Спасибо. Я буду. Но и вы тоже... сделайте все,что там у вас полагается, хорошо?
 
Марго уже давно проснулась (наш разговор хорошо слышен) и кивает: "Да, конечно, прямо с утра пойду".
 
(Продолжение следует)