Формула счастья. Часть 34. Вечные снега

Продолжение.
 
Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12. Часть 13 Часть 14 Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22, Часть 23, Часть 24, Часть 25, Часть 26, Часть 27, Часть 28, Часть 29, Часть 30, Часть 31, Часть 32, Часть 33
 
Хожу я еще с трудом, поэтому прошу Георгия Исааковича заехать за мной на машине. Мне запрещено покидать здание больницы, и дежурная Света выводит меня через приемный покой - якобы на процедуру в другой корпус. И берет с меня слово, что я вернусь не позже шести вечера, чтобы ее не подставить.
 
Впервые за много дней оказываюсь по ту сторону стеклянных дверей... Мокрый снег хлещет в лицо. Ветер завывает в проводах, нещадно болтая одинокий тускло горящий фонарь на фоне пасмурного декабрьского неба. За углом меня ждет знакомый джип. Георгий Исаакович открывает переднюю дверь, протягивает руку. Его осунувшееся усталое лицо озаряется улыбкой, я вижу, что он действительно рад меня видеть. Сквозь затемненное стекло виднеется на заднем сидении силуэт Руфи. Она сжалась в комочек, как будто замерзла, хотя из машины пахнУло теплом. Предлагаю ей поменяться местами - боюсь не уместиться рядом с водителем, ноги еще плохо гнутся. Руфь охает, провалившись короткими сапожками в глубокий снег.
 
- Ужасная погода! С самого утра такая метель!
 
- Прекрасная погода! - возражаю я совершенно искренне. Ну, еще бы! Мне теперь любая погода кажется прекрасной.
 
Пока мы добираемся до места, вьюга стихает. Небо по-прежнему свинцово-серое, но как будто немного светлеет. Огромная территория психиатрической больницы на окраине города укрыта снегами. Из-за погоды прогулки отменены, гигантские сугробы лишь кое-где прорезаны узенькими тропинками. Во всех остальных местах снега кажутся вечными. Облепленные пушистыми хлопьями деревья фантастических очертаний глушат звуки, долетающие с дороги. Свет в палатах еще не включили, и черные окна зияют мертвыми глазницами за преградой стальных решеток. Решетки - не те, что делают "небо в клеточку", а радиальные, фигурные. Но это не убавляет мрачности и тягостности впечатления, производимого облупившимся кирпичным зданием с полуразрушенными ступенями крыльца. Настоящий "замок с привидениями". Однако, это и есть то самое подростковое отделение, где, в отличие от остальных корпусов, самые лучшие условия содержания больных. Внутри сделан ремонт. В светлых коридорах стоят вдоль стен кожаные диваны с высокими спинками, а между ними - кадки с зелеными веерами пальмочек. Окна большие, с полукруглыми фрамугами. Приваренные снаружи зловещие решетки почти не читаются в сумерках. Короткий коридор упирается в глухую дверь с треугольным отверстием вместо замочной скважины. Нас просят подождать. Через несколько минут дверь, казавшаяся тяжеленной, легко и бесшумно открывается, и к нам выходит женщина средних лет в белом халате, наброшенном на скромное темно-зеленое шерстяное платье.
 
- Родственники Семеновой Марии? Прошу вас, пройдемте в мой кабинет.
 
Плотно закрыв и заперев треугольным брусочком металлическую дверь, она проводит нас в небольшое светлое и уютное помещение под стеклянной табличкой с надписью "доцент кафедры детской и подростковой психиатрии А.С.Клименко".
 
Она ждет, когда Руфь и Георгий Исаакович усядутся в мягких креслах с подлокотниками, а мне, бросив беглый взгляд на мои ноги, предлагает расположиться на кушетке:
 
- Вам здесь будет удобнее... Ну, давайте знакомиться, - она обращается ко мне и Георгию Исааковичу. - Меня зовут Альбина Сергеевна. Я - лечащий врач Маши. Вы - ее отец? А Вы, так понимаю - муж? Ну, а с Вами, - она с улыбкой кивает Руфи, - Мы уже знакомы.
 
Альбина Сергеевна говорит ровным, журчащим голоском. Интонации выдают привычку не терять присутствия духа в острых ситуациях и успокаивать окружающих. Как и положено профессионалу, она "начинает с хорошей новости".
 
- К счастью, подозрение на опухоль мозга не подтвердилось. Правда, органическое поражение все же есть. Но оно не представляет угрозы для жизни.
 
Затем она повторяет для нас с Георгием Исааковичем историю, которую Руфь, без сомнения, уже слышала. Тесть тоже, конечно, в курсе, да и мне в машине уже все рассказали. Но доктор права - такая информация должна быть получена из первых рук.
 
Началось с того, что Маша, истратила в рекордно-короткие сроки все оставленные ей деньги (она устраивала дома вечеринки для сокурсниц, которые, получив возможность пожрать и выпить на халяву и "оторваться" без присутствия докучливых "предков", тут же стали ее "лучшими подругами"). С одной из таких подруг Маша накануне моей операции "болтала за жизнь" за бутылкой какой-то дешевой кооперативной дряни с гордой этикеткой "Черная вдова". Видимо, с этой самой черной вдовой (разумеется, не зная истинного значения словосочетания) Маша отождествляла себя. Сильно захмелев, она со слезами начала жаловаться подружке, что у нее сейчас умирает муж, которого она любит больше жизни, но перед которым она очень виновата и поэтому во искупление своей вины решила последовать за ним. Подруга и мяукнуть не успела, как Маша бросила в очередной бокал какую-то таблетку и разом его осушила. Подруга подскочила к ней, начала трясти, уговаривала вызвать рвоту. Но тут Маша упала, взгляд ее стал бессмысленным, и подружка, окончательно перепугавшись, вызвала "скорую". Как выяснилось, эта незнакомая девочка уберегла мою квартиру от случайных вторжений - она не только дождалась врачей и сообщила им фамилию и возраст Маши, а также обстоятельства, предшествовавшие "отравлению", но нашла в записной книжке Маши номер с пометкой "мама и папа", позвонила Руфи и передала ей ключи.
 
Таблетка "с ядом" на поверку оказалось аскорбинкой. А причиной "отравления" и "обморока" - банальное алкогольное опьянение. Поставив Маше промывающую капельницу, ее перевели в психиатричку. Во время бесед с врачом Маша призналась, что "изобразила самоубийство", потому что испугалась всего, что натворила, испугалась, что так или иначе потеряет любимого человека, и вообще... она решила, что если с ней самой что-нибудь случится, ее пожалеют и простят.
 
Тщательное обследование выявило у Маши целый букет психических заболеваний. Тут был и подозреваемый ранее истерический невроз, и какая-то разновидность ипохондрии, осложненная синдромом патологической лживости, но основным и самым тяжелым диагнозом был прогрессирующий МДП - маниакально-депрессивный психоз на базе врожденного органического поражения мозга. Именно смена маниакальной и депрессивной фаз объясняла "смену настроения" и непоследовательность поведения. Маша то погружалась в уныние, видела все в черном цвете, причем состояние психики так влияло на организм, что вызывало соматизацию - самые настоящие физические болезни. Только непонятного происхождения. Потом наступала ремиссия - Маша становилась более-менее адекватной и "начинала новую жизнь", искренне стремясь стать "послушной девочкой", "искупить вину" и вообще измениться к лучшему. Сложность состояла еще и в том, что несмотря на природную целеустремленность и активную мотивацию, Маше было по-настоящему очень тяжело заставить себя что-то делать, поскольку органическое повреждение затрагивало волевой центр - отдел мозга, отвечающий за то, что называют "силой воли". Маша не была бездарной и неспособной. Но ей приходилось совершать настоящий подвиг каждый раз, когда она пыталась чему-то научиться. Любое побуждение себя к чему-то не обусловленному естественными инстинктами стоило ей буквально сверхчеловеческих усилий. То, что она все же смогла окончить обычную школу, говорило как раз о ее неимоверном желании добиться успеха. Возможно, не прояви Маша столько героизма с самого детства, заболевание было бы обнаружено раньше. Но путем адского напряжения всех сил, она держалась на дистанции... пусть позади всех, но держалась. Она была подобна бегуну со сломанными ногами, пытающемуся во что бы то ни стало хотя бы ползком добраться до финиша, глядя, как один за другим его обгоняют более слабые, но здоровые соперники. Но ему ТУДА НАДО! И он ползет, невзирая на боль, под градом насмешек и проклятий болельщиков, обвиняющих его в лени и трусости. Маша не понимала, что и почему с ней происходит. Она очень хотела оправдать надежды людей, которых любила. Но болезнь каждый раз сталкивала обратно камень, который она с таким трудом затаскивала в гору: наступала маниакальная фаза. И вырывались наружу неконтролируемые страсти. Слабенькие остатки воли полностью сметались инстинктами, еще и уродливо искаженными. И она неслась, подхваченная бурлящим потоком эмоций, с ужасом понимая, что движется к пропасти в лодке, которая не слушается руля. "Побей, но не прогоняй!" - Это был отчаянный крик о помощи. Она хотела, чтобы ее заставили, остановили, подчинили силой, пусть даже причинив боль, потому что сама она остановиться не могла. Маниакальная фаза полностью истощала нервную систему, и Маша вновь впадала в депрессию. Инстинктивно чувствуя потребность в серотонине, она килограммами поглощала шоколад и импортные дешевые сладости с примесью тонизирующих веществ. Это вызывало сильнейшую аллергию, но помогало ей продержаться до ремиссии, не потерять совсем волю к жизни и не покончить с собой.
 
Сложность заключалась еще и в том, что болезнь была сильно запущена. Начавшись в глубоком детстве, она развивалась постепенно. Неудивительно, что ни родители, ни школьные врачи этого не распознали - картина сильно смазана во-первых, наличием не одного, а сразу нескольких заболеваний, которые в определенном сочетании выглядят как порок воспитания. Во-вторых, такая разновидность МДП вообще имеет свойство "маскироваться" под "проблемы переходного возраста" до тех пор, пока не произойдет "срыв" в результате какого-то потрясения извне. Этим "толчком извне" стало замужество Маши. Не подозревая о диагнозе дочери, родители интуитивно выбрали верный метод воспитания именно для этого ребенка - полный контроль, опека, оберегание от лишних контактов с окружающим миром, от ярких впечатлений и сильных переживаний. Конечно, такое "тепличное" воспитание способствовало развитию инфантилизма, но инфантилизм в данном случае - меньшее зло. Но вот Маша резко попала в непривычную обстановку. Для нее изменилось все - образ жизни, круг прав и обязанностей, окружение, количество и качество коммуникативных связей, с началом половой жизни изменился и гормональный фон. И болезнь "сдетонировала", как взрывчатка от удара. И в течение года достигла наивысшей стадии развития... Возможно, родители Маши совершили ошибку, отпустив ее в "свободное плавание", но с другой стороны, трудно сказать, как бы все сложилось, если бы болезнь продолжала находиться в "инкубационной стадии" еще несколько лет.
 
Кроме психических болезней у Маши обнаружили еще и дисфункцию яичников, которая, возможно, в сочетании с МДП и породила истерический невроз, а также периодическую "гиперсексуальность" в маниакальной фазе. При этом недоразвитие внутренних репродуктивных органов делало маловероятной возможность иметь детей.
 
К сожалению, органическое поражение мозга, которым страдает Маша, неизлечимо. Но усиленное комплексное лечение, в том числе медикаментозное, может ослабить симптомы и значительно облегчить ей существование. Конечно, Маша не сможет полноценно социализироваться, создать семью и воспитывать даже приемных детей. Поскольку она сама нуждается в постоянном опекунстве.
 
- В общем, мне тяжело об этом говорить, - закончила Альбина Сергеевна, - Хотя амбулаторное лечение в принципе не исключено, но если у вас нет возможности обеспечить пациентке постоянный круглосуточный надзор, то по окончании основного стабилизирующего курса, вам нужно будет подумать о... продлении госпитализации и оформлением инвалидности с последующим переводом в интернат для пациентов с хроническими расстройствами. Поскольку пациентка несовершеннолетняя, требуется ваше согласие. Оформление всех нужных справок займет немало времени, и было бы удобнее начать это делать уже сейчас. Вы подпишете, что согласны передать дочь на попечение медицинского учреждения, и остальное мы сделаем сами. До ее совершеннолетия вы сможете навещать ее, когда пожелаете. А затем - тоже ежедневно, в отведенные для этого часы.
 
Руфь выслушала ее с каменным лицом... Мне показалось даже, что она не поняла, о чем речь, потому что она молчала секунд пять. А потом вскрикнула и зарыдала в голов, уткнувшись лицом в колени. Георгий Исаакович , казалось, постаревший за эти полчаса на несколько лет, гладил ее по спине.
 
- Руфочка... ну, пойдем... ну, еще ведь не сейчас... не обязательно сейчас. Можно подумать... Машеньку еще месяц будут здесь лечить, и все может измениться... Руфочка, вот, прими лекарство... нельзя так... тебе нельзя...
 
Руфь подняла распухшее от слез лицо и обожгла всех черным пламенем огромных, наполненных болью глаз.
 
- Никогда! Слышите? Ни-ког-да! Я не оставлю свою дочь ЗДЕСЬ! Мы будем лечиться амбулаторно. Я не работаю, у нас есть возможность...
 
Альбина Сергеевна сочувственно взглянула на нее и мягко произнесла:
 
- Вы действительно можете подумать. Ведь... если вы оформляете пожизненное опекунство, то это означает для Вас фактически отказ от собственной жизни. Уход за дочерью потребует очень много времени и внимания... ВСЕ ваше время должно быть посвящено ей. И это - НАВСЕГДА.
 
Руфь закусила губу.
 
- Я буду. Я день и ночь от нее не отойду. Но пока я жива, Маша будет жить дома, а не за решеткой среди психов...
 
Всю обратную дорогу до моей больницы Руфь молчала. И только когда мы уже прощались, с надеждой спросила:
 
- Когда Машу выпишут... я ведь ее заберу? Домой, да?
 
- Да, конечно. Вы же понимаете, у меня нет возможности обеспечить ей круглосуточный надзор.
 
И Руфь как будто облегченно вздохнула, заговорила в своей обычной "живенькой" манере:
 
- Да-да! У нас ей будет лучше... а ты будешь к ней приезжать... ну зачем тебе сейчас Маша? У тебя, вон, своих дел по горло...
 
Она уговаривала меня, как доктор только что уговаривала ее оставить Машу в интернате для хроников: "Вы сможете навещать... зачем вам обуза..." И тут до меня дошло: Руфь думает, что я люблю Машу и буду за нее бороться!
 
- Руфь, когда Машу выпишут, забирай ее... насовсем.
 
Руфь поникла.
 
- Да... конечно... я понимаю. Ты ведь, наверное, думаешь, что я знала все и от тебя скрыла специально, да?
 
- Нет, не думаю. Если уж врачи не сразу раскусили, в чем дело, то тебе-то откуда было понять...
 
- Должна была понять! Я ведь изучала детскую психологию...
 
- Но психологию ЗДОРОВЫХ детей. Нет, ты ни в чем не виновата. Ты не могла ничего сделать, - я понял, что ей сейчас очень надо это услышать, потому что нет ничего более бесплодного, чем винить себя в прошлых ошибках, не имея возможности это прошлое изменить. А с ее-то комплексом вины, Руфь, чего доброго, и сама себя до психушки доведет... И кто тогда будет ухаживать за Машей?
 
И я добавил:
 
- Ты нужна Маше сейчас. А в прошлом никто не виноват.
 
- Тебе, наверное, очень тяжело? Только у вас начинало все налаживаться, и вдруг такое разочарование... Маша оказалась... неподходящая для замужества...
 
- Нет, мне не тяжело. И дело не в Маше. Если бы у меня были сильные чувства, я бы каждый день приезжал к вам, чтобы повидаться с Машей. Если бы такой возможности не было, я бы что-нибудь придумал, нанял бы сиделку... Если бы у меня не было денег, навещал бы каждый день Машу в интернате и проводил бы с ней все время, которое можно, стараясь ее чем-то порадовать... Но... у Маши действительно никого нет, кроме тебя.
 
Вопреки моим ожиданиям, это ее не расстроило, не возмутило, а успокоило.
 
- Ну, вот и хорошо. Я и подумала, что так будет лучше всего... Но ведь мы-то с тобой останемся друзьями? Ведь мы тебя приняли в семью - это навсегда! Это независимо от отношений с Машей...
 
- Конечно, мы останемся друзьями!
 
Я не особенно хотел видеть Машу ни сейчас, ни потом. Но думал, что, наверное, резкий разрыв ей вреден, что надо как-то расставаться постепенно... Самого меня бесили такие вещи, но откуда я знаю, как лучше в случае с Машей? Врачи положили конец моим сомнениям: "Маше ни в коем случае не нужно встречаться с прошлым. И ничто не должно ей об этом напоминать. Ей противопоказаны любые потрясения - и положительные, и отрицательные. Это может спровоцировать обострение".
 
Теперь я узнавал о состоянии Маши только через Руфь - она сама звонила мне, либо я просил позвонить кого-нибудь из знакомых на тот случай, если трубку снимет Маша.
 
(Продолжение следует)