Формула счастья. Часть 42. Предпоследняя

Продолжение.
 
Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12. Часть 13 Часть 14 Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22, Часть 23, Часть 24, Часть 25, Часть 26, Часть 27, Часть 28, Часть 29, Часть 30, Часть 31, Часть 32, Часть 33, Часть 34, Часть 35, Часть 36, Часть 37, Часть 38, Часть 39, Часть 40, Часть 41
 
Когда наша дочка немного подросла, мы все втроем отправились на родину Марго - повидаться с родственниками. Она давно хотела туда съездить, но ни бывший муж, ни сожитель не считали это нужным: "Что мы забыли в этом захолустье?". Доброжелательно настроенных родственников оказалось больше, чем она ожидала. После того как в семнадцать лет она уехала в Питер, а отец ее проклял и велел не показываться на глаза, она не виделась ни с сестрой, ни с братом, по которым очень скучала.
 
Городок был вовсе не таким "захолустным", как я представлял. На извилистых улочках то тут, то там, блестели лаком "навороченные" иномарки. Витрины выглядели тоже не бедно.
 
Остановились мы у друзей Маргариты, и уже оттуда начали "турне" по родственникам.
 
Мне было интересно, за что можно было выгнать из дома и проклясть семнадцатилетнюю девчонку, которая не пила, не курила, училась на одни пятерки, занималась музыкой и спортом, была комсомольской активисткой и вообще гордостью школы, а все свободное время проводила не с мальчиками на дискотеках, а за чтением Пушкина и Достоевского. Из объяснений Марго я понял только, что папа - весьма странный человек. Если бы я не привык еще, что она действительно никогда ничего не придумывает, подумал бы, что таких родителей не бывает. Тем более, что старшая дочь была буквально портретом умершей жены, которую он по его словам безумно любил и после ее трагической смерти "жил только ради детей" (для того и женился второй раз - исключительно чтобы у девочек была мать).
 
Когда мы навестили сестренку - красивую грустную девушку, принявшую нас в отделанном самыми дорогими на тот момент материалами загородном доме, и таскающую вместо домашнего халатика что-то из японского шелка, я спросил:
 
- Кто у нас папа-то?
 
Марго скривилась и процедила:
 
- Да, блин... зам мэра города...
 
Она произнесла это таким тоном, как будто ей было очень неприятно данное обстоятельство, как если бы папа был бомж-алкаш... Типа, стыдно, конечно, но что делать - родителей не выбирают...
 
Вот это номер! И что же случилось-то? Что заставило дочку такой "шишки" уехать едва закончив школу одной в чужой город?
 
- Да ничего, кроме того, что обычно. Но я не жалею, меня в Питер всегда тянуло! Улицы, по которым Пушкин ходил... Где жили Дельвиг и Достоевский! Это же - мечта! Я с детства мечтала туда попасть. Хотя бы попасть разочек - не говорю уж жить! Ну, а папа... Вообще-то, в детстве папа для меня был - царь и бог. А потом... его все всегда не устраивало. Мне, конечно, все говорили, что надо быть хитрее - тогда из него можно будет веревки вить... Но мне не надо было веревки... Мне надо было, чтобы все честно! Я старалась стать такой же, как они все. Честно, старалась! Ведь я хотела всегда быть с папой, помогать ему, мне тогда казалось, что он - всегда прав и справедлив... Когда впервые мне стало ясно, что папа не всегда прав и почти всегда несправедлив к людям, вот тут-то все и началось. Видишь, меня теперь все жалеют! Мол, могла бы, как Кристинга, жить в особняке, ходить в норке, ездить на бумере... Они меня этими норками и бумерами задолбали, веришь? Представь - идешь по улице, а тебя незнакомые люди обсуждают: "Ах, сколько это стОит! Ах, откуда привезли?" И норовят за рукав схватить, материальчик пощупать... Как будто я - витрина ходячая, а не человек! Если бы я была послушной витриной, если бы умела делать вид, что думаю, чувствую и хочу того же, чего хотят все в нашей семье, то была бы у меня "счастливая" жизнь... - Марго смеется, - Но ты знаешь... я такое "счастье" в гробу видела! Так жить невозможно. И в доме у них жить невозможно - этот дом не для ЛЮДЕЙ, он для МЕБЕЛИ! Там у них МЕБЕЛЬ ЖИВЕТ! А люди ее обслуживают... Но у меня, при всем старании так и не получилось стать мебелью... Наверное, вредные книжки читала в детстве! Которые учат правду говорить, а не врать постоянно всем и каждому. А тут все друг другу врут. Это нормой считается. Причем, все знают, что это вранье, но все равно врут... Тут сказать то, что действительно думаешь, считается преступлением...
 
- Но ты же любишь папу, ты ведь хотела бы с ним восстановить отношения?
 
- Я-то - всегда пожалуйста... но он вряд ли хочет. Я ему письма писала, он не отвечает.
 
- Давай попробуем ему позвонить. Все-ткаки столько лет прошло, а кто старое помянет...
 
- Ну, давай, попробуем.
 
С домашнего телефона друзей она набирает номер. Аппарат включен на громкую связь, поэтому разговор транслируется на всю комнату...
 
Не слышь я этого собственными ушами, подумал бы, что это - какая-то анти-утопия, которую режиссер даже не удосужился сделать правдоподобной. И дело было даже не в том, ЧТО говорил человек, впервые за много лет услышавший голос своей дочери. Но то КАК он это говорил, наводило на мысль, что беседуют не отец с дочерью, не родственники, не друзья, не даже посторонние и безразличные друг другу люди, а главари враждующих бандитских группировок. Причем, один из них предлагает мировую, а другой не настроен на переговоры вообще, только на войну. Безжалостную и беспощадную. По крайней мере, мне сразу стало ясно, откуда у Марго взялись эти интонации, на которые она иногда сбивается в моменты волнения, и которые так не вяжутся ни с ее сущностью, ни с ситуацией, в которой употребляются. Это механически усвоенный с детства тон человека циничного, жестокого, высокомерного, считающего себя всегда и во всем правым, а остальные люди для него - чернь, мелочь, быдло. Даже для собственной дочери у него не нашлось ничего другого, кроме надменного сарказма. Ничего не дрогнуло.
 
- Все обижается, - усмехнулась Марго.
 
- Обижается? И сколько уже?
 
- Да так с тех пор, с моих семнадцати.
 
- Не долго ли?
 
- А что? Он мог в детстве со мной месяц не разговаривать, когда обижался... Это было для него нормально.
 
- Извини, но по-моему, это не очень нормально.
 
- Откуда мне было знать, что бывает по-другому? Мне тоже было непонятно, почему мне никогда не верят, если я говорю правду. Всегда надо доказать. Если доказательств нет - значит, по-умолчанию считается, что ты врешь...
 
Я попытался выяснить, в чем суть конфликта, у родственников Марго.
 
- Понимаешь, - пыталась объяснить тетушка, - таким людям, как Маргарита, вообще трудно жить... надо ведь где-то и притвориться, и промолчать, и выкрутиться... А у нее... характер... Нашла коса на камень. Папе надо, чтобы перед ним на задних лапках прыгали, бежали по первому свисту, и говорили только то, что он хочет услышать. Там милости-то добиться - раз плюнуть! Он только рад свое "барское всевластие" проявить. "На хвастуна не нужен нож, ему немного подпоешь - и делай с ним, что хошь"! Там ведь как - за выполнение "барской воли" - поощрение. Подластишься - получи подачку: шубу, кулон... А если не вовремя или не к месту что скажешь... И дело даже не в том, чтобы что-то сделать против его воли... мы же ей все говорили: можно, только осторожно! Втихаря - да пожалуйста, но зачем же на рожон лезть! Не хочешь в этот институт поступать - ну получи двойку на экзамене! Хочешь в Питер поехать - ну подговори кого-нибудь, чтобы папу убедили, что так лучше будет... Ну, не согласна, что какой-то человек, которого он дерьмом поливает - подлец и кретин - так про себя думай, что хочешь, а вслух согласись, поддакни... И живи себе без проблем! Хитрее надо быть... Вон, он ей и квартиру, и машину обещал, если хоть с виду будет изображать, что ему подчиняется. А она ему такое на это сказала...
 
- Что она такое сказала?
 
В дверях появилась смеющаяся Марго:
 
- Я ему сказала: "Где у вас тут пропасть для свободных людей?" Ну, давайте все сюда, я целую коробку мороженого притащила - в ларьке электричество отрубили, все скоропортящееся по-дешевке распродают! Налетай!
 
Я посмотрел на счастливые лица Марго, дочки, пожилой родственницы и ее подруги, когда они увлеченно копались в ящике с "разнокалиберным" мороженым, выбирая каждая - себе по вкусу. И испытал чувство острой жалости. К... отцу Марго. Это несчастный слепец прогнал ЕДИНСТВЕННОГО человека, который его НЕ БОЯЛСЯ и ЛЮБИЛ! Он променял искренние чувства, возможность честных отношений на рабскую лесть, на подхалимство трусливых людей, улыбающихся ему в глаза и строящих козни у него за спиной... Бедняга! Теперь у него не осталось ни одного друга, который не побоится сказать ему в глаза то, что думает...
 
Встретившись со всеми, кого Марго хотела видеть, мы вернулись домой. Мы продолжали общаться с Коганами, мои друзья стали друзьями Марго, а ее друзья - моими друзьями. Таким образом, и друзей, и родственников у нас стало в два раза больше. Вскоре мы узнали, что Маша познакомилась с одним из прихожан храма, который они с Руфью посещали. Он увидел в Маше свой идеал - воспитанный в ортодоксальной православной семье, молодой человек никак не мог найти себе невесту. Он уже отчаялся, решив, что таких девушек, какая могла бы ему приглянуться, в современном мире просто не существует, и уже подумывал о монашестве... Но скромная, терпеливая и немногословная Маша перевернула весь его мир. Через некоторое время они обвенчались. А через год у них родился сын. Об этом я узнал от самой Маши. Она позвонила, чтобы поздравить с Рождеством, рассказала о том, как живет. И что ребеночек уже смеется и узнает ее. На вопрос, счастлива ли она, Маша ответила:
 
- Всем на этой земле трудно. Но Господь помогает! Слава Богу, семья у нас хорошая, живем дружно, не ругаемся.
 
Потом Маша куда-то отвлеклась - видимо, на ребенка. Потом снова заговорила:
 
- Ты меня прости за все горе, что я тебе причинила. Тебе много пришлось со мной пережить. И я благодарю Бога, что теперь у тебя все хорошо.
 
- Маша, ты ни в чем не виновата. Это ты меня прости за все.
 
- Бог простит, и я прощаю, - ответила Маша, как положено православной христианке. Что в ее душе было на самом деле, мне теперь понять было еще труднее, чем раньше. С восстановлением волевого центра ни одна бесконтрольная эмоция более не прорывалась наружу. Маша стала подобна мраморной статуе с застывшим доброжелательно-благочестивым выражением на утонченном личике. А что там внутри - Бог его знает!
 
(Окончание следует: http://www.myjulia.ru/article/435595/)