Формула счастья. Часть 5. Папа-миллионер.

Продолжение.
Предыдущие серии тут: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4
 
Подкатившая к участку машина вызывает у Руфи Моисеевны приступ паники:
 
- Ой! Гоша приехал! А я ничего не приготовила! Надо хотя бы борщ разогреть... Ой... он, кажется, уже несвежий - его только Цезарю можно... А что тут? Колбаса... пельмени еще есть...
 
Я предлагаю выход: сварить пельменей, а мы с Машей тем временем наберем в огороде свежих овощей, зелени и быстренько нарежем салат. Так что можно будет перекусить, а потом уже сделаем что-нибудь посущественнее.
 
Из джипа вылезает невысокий квадратный лысеющий мужичок - типичной еврейской наружности... нет, на него Маша похожа еще меньше. Он не торопится подходить к дому. Долго возится со сложным механизмом ворот, загоняет машину, потом расчехляет прицеп, доверху набитый деталями вентиляции, канализации и прочими прелестными конструкциями. Движения его неторопливы, основательны, на всем его облике - печать усталости, загруженности работой, семейными заботами. сразу читается привычка честно "тянуть лямку и не роптать". Никакой он не миллионер. Типичный представитель "малого бизнеса" - пара магазинчиков, мастерская, склад запчастей... и пахота с утра до ночи - без выходных и отпусков, чтобы выжить в море конкурентов, чтобы уберечь семью на теплом островке беззаботности, оградив от всех испытаний смутного и тяжелого времени. Руфь Моисеевна с суеверным восторгом наблюдает, как мы с Машей успеваем приготовить что-то вполне сносное, пока Георгий Исаакович паркуется и разгружает прицеп. Наконец, он направляется к дому, волоча большую сумку с продуктами.
 
- Если хочешь, я сама обо всем с ним поговорю! А вы с Машей можете побыть наверху, я потом позову! - заговорщицки предлагает Руфь Моисеевна.
 
Что за детский сад? Это даже как-то невежливо - не поздороваться сразу с хозяином дома. Съест он меня, что ли? Вроде, не производит впечатления грозного деспота. Я наотрез отказываюсь куда-то прятаться, чего-то ждать и считаю, что рассказать все должен сам - так будет правильнее. А то в интерпретации Руфи Моисеевны я превращусь в принца на белом коне или в несчастного охмуренного подростка, или еще во что-нибудь столь же далекое от реальности...
 
Георгий Исаакович тяжело поднимается по скрипучим ступенькам, покрехтывая (проблемы с поясницей?) Но, едва открыв дверь, приосанивается, доброжелательно улыбается и целует в щеку подскочившую к нему жену.
 
- Здравствуй, Руфочка!
 
Я знаю, как это неприятно, когда на тебе виснут в таком неустойчивом положении. Особенно если в руках тяжелый баул, ты устал, как собака, и мечтаешь только добраться до дивана. Но Георгий Исаакович ничем не выдает себя. Только по увеличенным зрачкам выпуклых с набрякшими веками глаз, да углубившейся носогубной складке можно догадаться, что ему действительно больно. Дождавшись, когда жена выпустит его из объятий, глава семейства открыто и добродушно улыбается мне, будто мы с ним старые друзья, и протягивает руку:
 
- Здравствуй.
 
Я пожал крепкую короткопалую ладонь. Хироманты считают такие руки признаком практичности, терпения и трудолюбия. Наверное, в чем-то они правы.
 
Георгий Исаакович искренне нахваливает салат и пельмени, а Руфь Моисеевна тут же вставляет:
 
- Это ребята приготовили!
 
Лицо у нее при этом такое, будто мы - ее ученики-первоклашки, и она с гордостью объявляет кому-то о наших успехах, поправляя нам жабо и приглаживая вихры. Георгий Исаакович снова улыбается:
 
- Надо же! Очень вкусно! Неужели и Машенька участвовала?
 
Чем-то он мне напоминает Леонова в роли директора детского садика из "Джентльменов удачи"... теперь понимаю - голосом и интонациями. В них читается такое же умиротворяющее спокойствие и дружелюбие сильного доброго человека, для которого нашаливший ребенок - в первую очередь ребенок, а уж потом нарушитель закона... И железные требования к воле, самодисциплине, стойкости он предъявляет только к самому себе. Остальным же допускаются всяческие поблажки. Я проникаюсь к этому человеку глубочайшим уважением и уже сожалею, что переспал с Машей. Для таких людей хочется сделать что-то хорошее, вручить им какой-нибудь ценный подарок... например, дочку в нетронутом виде... Потому что они обычно - как добрые волшебники, заботятся обо всех, а взамен получают только проблемы и нервотрепку... И очень хочется хоть на крупицу восстановить справедливость! В тот момент я чувствовал себя так, будто у меня была коробка дорогих конфет, и вот я встретил того, кому действительно очень хочется ее подарить, а я зачем-то по-дороге вскрыл ее и съел пару штук... и теперь из-за меня его радость будет неполной... И ладно бы конфеты обалденно соблазнительные, или был слишком голоден, а то ведь - так, попробовать...
 
Но что сделано, то сделано. Раскрываю рот, чтобы повторить для него весь рассказ. Но после первых же слов Георгий Исаакович меня останавливает. Не перебивает, а именно аккуратно останавливает, воспользовавшись паузой в конце предложения:
 
- Я все уже знаю. Мне бабушка рассказала. А потом у станции встретил друзей Симы, и они сообщили, что вы уже здесь. Я бы еще раньше приехал, но надо было дать "отбой" в милиции, чтобы больше не искали.
 
Георгий Исаакович ведет себя со мной так, будто боится случайно задеть, поранить... Меня так трогает его осторожность и великодушие, что я готов вслух начать им восхищаться, но понимаю, что это будет в данной ситуации неуместно. Поэтому ограничиваюсь восторженным взглядом и короткой речью на тему дальнейшей судьбы Маши: мол, полностью признаю свою вину, понимаю, что замужество дочери может не входить в его расчеты, равно как и я в качестве зятя могу его не устроить. И что готов принять любой вариант - отказаться от Маши навсегда, подождать два года, а затем жениться, или забрать Машу к себе прямо сейчас и жить с ней в гражданском браке, зарегистрировав его формально, как только будет такая возможность. Но, разумеется, фактически это будет считаться семьей, как если бы у нас уже стоял штамп в паспорте.
 
Ответ меня ошарашил:
 
- Мы тебя ни в чем не виним. Наоборот, благодарим тебя за Машу... Ведь с ней могло случиться все, что угодно! Другой бы на моем месте воспользовался и выгнал на улицу. А ты привез, не струсил, честно рассказал обо всем...
 
мне даже неприятно стало. Разве за это хвалят? А что, можно было струсить? Чего мне бояться-то? Хотя... наверное, да. Они ж не знают, что во-первых, я знаю, что факт моего интима с Машей уже недоказуем, а если бы и доказали... мне ведь на самом деле по-барабану, жениться, расстаться или в тюрьму. Все равно никакой радости от жизни нет. А бывать приходилось в разных местах, так что уже знаю - везде жить можно. Человек, подлюка, ко всему адаптируется. Но будь на моем месте птенец, только наполовину вылезший из-под маминой юбки и не подозревающий, что в жизни бывает что-то страшнее двойки, разбитого носа и ссоры с подружкой, то ему, вероятно, для такого шага требуется какая-то подвижка внутри себя... Смешно от такой похвалы только тому, кому "нечего терять, кроме своих цепей".
 
Солнышко село. Сима, оказывается, давно уже вернулась, но торчала в саду, чтобы не мешать "взрослому разговору".
 
Георгий Исаакович, в отличие от своей жены, не предлагает мне взять Машу "на пробу", хотя Руфь Моисеевна подначивает в соседней комнате, не подозревая, что сквозь стену мне все неплохо слышно: "Ну пусть попробуют пожить, не получится - так не получится! А может, это - ее судьба! Вон, как она на него смотрит! Ты видел, чтобы она еще к кому-то так привязалась?". В результате окончательное решение откладывается назавтра, а сегодня запланирован праздничный пикник на озере с шашлыками и гитарой по случаю возвращения Маши. Озеро совсем рядом, и, прихватив все необходимое, мы идем туда пешком. Расположившись вокруг костра, пьем какое-то дорогое сладкое вино, смеемся и болтаем, будто мы всегда были одной семьей, будто я не совратил их дочь, а ходил куда-то за похищенной юной женой (или сестрой?) за тридевять земель, наконец нашел ее и вернул в отчий дом, и теперь мы радостно отмечаем наше счастливое возвращение... Поем студенческие песни под гитару, едим шашлыки... Только мне опять почему-то кажется, что Маша как-то обделена вниманием - она сама молчит только и улыбается, положив голову мне на плечо. Наши шутки ей непонятны, слов песен она не знает... Даже маленькая Сима - и та ведет себя намного раскованнее старшей сестры! Чтобы как-то ненадолго "поставить в центр поля" Машу (все-таки, праздник в ее честь, а о ней вроде все и забыли!), я пою для нее одну из своих старых песен, на ходу заменив "моя Настя" на "мое счастье", а "красавица наша" на "красавица Маша". Песню встречают одобрительными возгласами (я ведь не распространяюсь, что написана она была не сейчас и совсем для другой девушки), а Руфь Моисеевна легонько подталкивает Машу в бок:
 
- Видишь, как про тебя! Прямо как будто ты - принцесса!
 
Меня это немного коробит. Потому как считаю, что любая женщина, какой бы она ни была, по-умолчанию заслуживает любовной серенады. Поэтому делаю вид, что не слышу, и напоминаю о шашлыках... Георгий Исаакович тоже, кажется, смущен замечанием жены. Мы обмениваемся понимающими взглядами, хотя я на самом деле ничего не понимаю, и он преувеличенно задорно восклицает:
 
- Правильно! Заболтались мы, шашлыки-то уже готовы! Пора еще бутылочку доставать!
 
(Продолжение следует)