Формула счастья. Часть 23. Ушастый лебедь.

Продолжение.
 
Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12. Часть 13 Часть 14 Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22
 
К вечеру поднялась высокая температура... у Маши. Дал ей парацетамола, а утром вызвал врача. Ангина. Вроде, ничего страшного, но как-то Маша очень тяжело переносила болезнь. Пытаясь самостоятельно добраться до туалета, бледнела, зеленела и сползала по стеночке. поднять я ее не мог, только придерживал, чтобы не ушиблась, а потом подвигал табуретку, чтобы опираясь на нее могла встать. Ночью клал на голову уксусные компрессы, тогда Маша переставала стонать и метаться, и ей удавалось заснуть. Аппетит совсем пропал, да и глотать ей было больно.
 
С утра я готовил Маше полоскание, потом ехал на перевязку, потом - по магазинам. За один раз много унести не получалось, поэтому поход в магазин занимал в три- четыре раза больше времени, чем обычно. Потом варил всякие бульоны, протирал пюрешки - что-нибудь такое, что Маша смогла бы проглотить. Вечером - новое полоскание, ингаляции, компрессы... Благодаря этой постоянной беготне, я совсем не заметил, как у меня самого все зажило. Правда, подустал за неделю, так что иногда было лень кататься лишний раз в больницу. Парочку перевязок я сделал себе сам, а потом, когда все заросло, маникюрными ножницами снял наружные швы. К доктору уже только за справкой ездил. Ну, и на всякий случай... Убедиться, не забыл ли я там чего выдернуть.
 
К окончанию моего больничного выздоровела и Маша. Правда, она сильно похудела и осунулась. Одни глаза остались! И те - с черными кругами. У меня уже начинало иногда возникать ощущение, будто я завел экзотическую рыбку, которая почему-то медленно, но верно хиреет... А я, вроде, правильно и кормлю, и воду меняю, но, видать, чего-то важного все же не учитываю...
 
Маша выглядела такой несчастной и замученной, что это заметила моя мама - даже за время короткого захода к нам "по дороге выпить чаю". Она решила, что Маша, конечно, переволновалась за меня, да еще и сама после болезни. Желая как-то поддержать и порадовать будущую невестку, мама подарила ей маленькие золотые сережки с жемчугом: "Они такие нежные, как раз подойдут к твоему образу "Твигги-подростка", а мне уже все равно не по возрасту..."
 
Маша печально поблагодарила, а когда мама ушла, взяла в руки серьги и... заплакала!
 
- Ты чего? Не нравится, что ли?
 
- Наоборо-о-от! Нравится!
 
- Так что же ты ревешь, дурочка? Вот как раз на свадьбу наденешь... Знаешь, мама тебе какое платье нашла? Авторская работа - "Царевна лебедь" называется. В единственном экземпляре! Больше ни у кого в мире такого не будет... Еще купим тебе жемчужные бусы... А ты раскисаешь! Ну? Что за дела? Это не "Царевна лебедь", а "помирающий лебедь" получится!
 
- Я... я ведь не смогу надеть серьги-и-и!
 
- Почему?
 
- У меня уши не проколоты.
 
- Тоже мне, беда! Так пойдем в салон и проколем... Это ж пять минут.
 
- Но как я смогу? С моими-то ушами?
 
- А что такого с твоими ушами?
 
- Как будто не знаешь! Они торчат...
 
- Никогда не замечал.
 
- Потому что я их волосами закрываю. Я из-за этого не могу высокую прическу сделать.
 
- Нет, высокую прическу ты не можешь сделать, потому что у тебя дурацкие комплексы. А уши у тебя нормальные. Не видела ты лопоухих!
 
- Но я хочу, чтобы они совсем плоско были! Я и так уродина! Да еще и уши!
 
- Стоп. Кто тебе сказал, что ты - уродина?
 
- Сима всегда была красивее меня...
 
- Вот что! Прекрати уже завидовать сестре! Сима - ребенок...
 
- Это она пока ребенок! А скоро вырастет. Как будто я не вижу, какая из нее красавица получится!
 
- Не говори ерунды! Ты тоже красивая. Просто у тебя другая красота - не яркая, а нежная, изысканная... "Красавица" - не равно "обязательно брюнетка"!
 
- Думаешь, я не вижу, как она на тебя смотрит?
 
- Что ты несешь? Симе тринадцати еще нет! Как она может смотреть? Я для тебя-то взрослый дядька, а для нее - и подавно! И вообще, Сима еще об этом даже не думает! Ей еще вообще все равно - мальчики, девочки... она людей с этой позиции еще не рассматривает, уж ты поверь!
 
Маша помолчала, пошмыгала носом и жалобно пробормотала:
 
- Все равно у меня... уши торчат... вот если бы их прижать как-то...
 
- Послушай, Маша, за деньги тебе, конечно, хоть ослиные уши сделают, но зачем тебе это надо? Ты мне и так нравишься. Пойми, операция - это наркоз, это нагрузка на организм. А ты и так болеешь все время! И вообще кто это тебе внушил, что с твоими ушами что-то не так?
 
- Никто... я сама вижу.
 
М-да... "Сама вижу" - с этим ничего не поделаешь. Недовольство собственной внешностью - вещь, конечно, субъективная, но что бы там ни говорили мудрецы об "изменении отношения к ситуации", а я точно знаю - гораздо легче и быстрее переделать уши, чем переделать свое представление о них... если, конечно, дело только в ушах.
 
- Ладно, Маша. Сделаем так. Если доктор посчитает, что операция не будет слишком тяжелым испытанием для твоего и без того слабого здоровья, мы пойдем в косметическую клинику, и сделаем тебе такие уши, как ты хочешь.
 
В глубине души я надеялся, что доктор запретит. Но, женщина-доктор, узнав, что у нас еще и свадьба планируется в ближайшее время, встала на сторону Маши:
 
- А что? Операция-то ерундовая... щипчиками хрящик подправят - это два-три шовчика всего... А конечно, девочке хочется выглядеть на все сто! Что здесь удивительного? Тебе этого не понять! А ей эти уши жить мешают!
 
- Да чего ж не понять... Ну, если так мешают... Но не будет ли это опасно?
 
Врач заверила, что ничего страшного, что вообще можно это делать под местным обезболиванием, и что... вот ее дочка себе недавно поставила силикон в грудь, и с тех пор стала гораздо счастливее. Все ясно. С этого и надо было начинать. Что ж, будем надеяться, что Маша с "новыми" ушами станет счастливее! А то уже и антидепрессанты, рекомендованные Володей, мы принимаем, и одежду подбираем светлых, позитивных оттенков, и на солнышке бываем чаще, а все - как царевна-несмеяна! Может, и правда, избавившись от комплекса, Маша почувствует себя лучше?
 
Как только результаты анализов пришли в норму, наша защитница искусственной красоты выписала Маше справку об отсутствии противопоказаний к операции, и мы пошли к пластическому хирургу. Операция оказалась нам вполне по карману, а Георгий Исаакович (к Руфи мы с этим и соваться не стали) плюясь по поводу "всех этих девчачьих глупостей", поставил свою родительскую подпись и, узнав цену, полностью возместил расходы, не принимая никаких возражений.
 
Коррекция ушных хрящей заняла не больше двадцати минут вместе с перевязкой. Одновременно Маше по ее просьбе эти уши прокололи ("пока под наркозом, чтоб не больно"). Некоторые проблемы возникли уже позже: несмотря на уговоры переночевать в больнице, Маша наотрез отказалась оставаться в этих стенах: "Забери меня скорее домой!" Я предупреждал, что это может быть тяжело и опасно.
 
- Что если тебе ночью станет плохо?
 
- Но ты ведь сразу приехал, как только разрешили, тебе же не стало плохо!
 
- Сравнила! Мне вообще мало от чего плохо становится. А ты, вон, палец порежешь - уже у тебя в глазах темнеет. Мало ли что? Может, останешься? А завтра утром заберем тебя.
 
Но Маша вцепилась в меня мертвой хваткой. Хирург, осмотрев ее, подтвердил, что - да, мы можем ехать домой, если завтра обязуемся явиться на перевязку.
 
Георгий Исаакович старался вести машину максимально мягко, чтобы лишний раз не встряхивать Машу. А я поддерживал ее голову мягкой подушечкой. И все же, ночью Маше поплохело. У нее закружилась голова, и она упала в коридоре. Легонько стукнулась о стену. Но и легкого удара оказалось достаточно, чтобы открылось кровотечение. Маша тут же начала белеть и терять сознание. Я вызвал "Скорую", но поскольку они как-то на мой взгляд не очень быстро приехали, сам вколол Маше кровоостанавливающее, а когда она очнулась - дал глоток красного вина. Что делать еще с этим белым, как полотно, обвисающим тельцем, я понятия не имел. Но радовало уже то, что Маша находится в сознании. Прибывшая бригада врачей не выказала никакого волнения. Они вкатили Маше еще парочку уколов, велели не давать ей вставать с постели, пока кровь полностью не перестанет сочиться, а завтра пусть с девочкой разбирается тот, кто ее оперировал.
 
Через три дня после двух перевязок Маше, видимо, стало легче, потому что она заметно повеселела и даже была первая попытка "примерить" серьги, приложив их к повязке, охватывающей голову, как у Щорса, идущего под знаменем на обложке советской книжки... Смущало меня только одно: Маша совсем не отдохнула за весенние каникулы, а пропускать учебу не хотелось. Спасло то, что через неделю у них снова начиналась практика, от которой Машу опять-таки освободили.
 
(Продолжение следует)