Формула счастья. Часть 31. Последние дни осени.

Продолжение.
 
Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12. Часть 13 Часть 14 Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20,Часть 21, Часть 22, Часть 23, Часть 24, Часть 25, Часть 26, Часть 27, Часть 28, Часть 29, Часть 30
 
Оставалось два дня. Я чувствовал себя, как перед стартом космического корабля в неизвестность. Как будто уже пошел обратный отсчет... Надо обязательно сходить в универсам - купить шоколадок для медсестер (как у нас говорили "для медсЁстер"), затариться всякими соками, кефирами длительного хранения. Но на самом деле надо просто побывать на улице - посмотреть на необычно ясное для поздней осени небо. Пошуршать остатками опавших листьев. Послушать звон трамваев и чириканье взъерошенных толстых воробьев. Посмотреть на людей в верхней одежде и запомнить пронизывающие порывы сырого западного ветка.
 
Вернулся я только когда уже начал немного замерзать - все, больше нельзя. Еще не хватало самому все в последний момент испортить - схватить насморк. "Дома" (так я уже мысленно называл больницу) меня ждала неожиданность - в холле отделения сидела моя мама. Меня охватило смешанное чувство. Я специально не говорил ей о дате операции. Собирался сообщить в последний день вечером, когда будет уже все точно и бесповоротно. Ну... Чтобы она не успела приехать. Мама не умела говорить все эти напутствия и "важные слова". У нее получалось все равно речь ведущего телешоу. А я не любил все это слушать, вежливо улыбаться, говорить: "Спасибо. Да, я знаю, что все будет хорошо!" И вообще, хотелось побыть одному... Ну, насколько это возможно. Как-то "подумать о вечном", что ли! Хоть сейчас, за два дня до "взлета" я, наверное, имею на это право?
 
А потом, на другой день я бы попросил девчонок звякнуть ей из сестринской и сказать, что со мной все в порядке. Ну, а если что не так, ей бы и без меня сообщили.
 
Мама улыбается, говорит обычные положенные в таких случаях вещи: "Держись, я тебя люблю" и т.д. У меня в голове только что вертелись слова новой песни. Я спешил добраться до своей тумбочки, где лежат тетрадка и ручка. Вспомню ли я их потом? Хватаю со стола на посту обрывок бумажки для заворачивания таблеток и авторучку.
 
- Щас, ма, извини... я запишу только, а то потом забуду...
 
"Давно забытым ветром скорости вздохну,
Корабль-призрак расправляет паруса..."
 
Несколько лет назад я жалел, что не могу все вот это сделать... Ну совсем не причиняя никому беспокойства. Уехать куда-нибудь, там на все заработать, там все сделать и... в случае неудачи чтобы какой-нибудь верный товарищ присылал маме мои письма, написанные заранее. Присылал бы через определенные промежутки времени... все реже. Письма - все "дежурнее"... Ну, чтобы мама убедилась, что у меня все прекрасно, и что я просто, как все неблагодарные дети, постепенно забыл о ней, увлеченный собственными делами. Но... возможность сделать такую операцию была только в Питере... Так что, на Камчатку не уедешь. Это с Камчатки пришлось бы ехать сюда...
 
Быстренько дописываю строчки второго куплета:
 
"Скроется планета
В ледяную даль.
И не страшно это,
Просто очень жаль.
Не тоска по прошлому,
Как мне объяснить
Ностальгию по тому,
Что могло бы быть?
Но знаю, где-то
В дальнем космосе горит
В лиловом спектре
Ожидания весны..."
 
Есть ли там что-то, в каком-то космосе или еще где? Если есть - возможно, скоро мое любопытство будет удовлетворено. Если нет... Не важно, расставание, если уж оно суждено, должно быть светлым. "Расставаться всегда надо так, как будто встретитесь завтра".
 
Мама чего-то не договаривает. Я вижу, что она хочет мне о чем-то сообщить, но сомневается, надо ли сейчас.
 
- Ма, что случилось? Я же вижу!
 
- Да нет, потом... в другой раз.
 
- Нет уж, давай сейчас! - чуть не ляпнул "другого раза может не быть", но вовремя прикусил язык.
 
- Даже не знаю... Ты Маше что-нибудь оставлял?
 
- В смысле?
 
- Ну, денег?
 
- Конечно! На два месяца. И полный холодильник еды.
 
Разумеется, а как же еще? Допустим, Маша просадит все деньги в первую неделю, хотя это и довольно сложно. Разве что будет кормить и поить всю свою группу, потому что в ресторан ее до восемнадцати лет все равно не пустят. Но еда у нее все-таки будет. Когда кончится в холодильнике, есть еще сухие запасы. М-м... Я, конечно, слабо представлял, что Маша начнет себе варить гречу и перловку, но... в конце концов, с голоду не умрет, а если что - поедет к родителям столоваться. Полностью уберечь Машу от глупостей - не в моей власти. Свои мозги не вставишь.
 
- Вот и я подумала, - говорит мама, - Странно это, не верю я, чтобы ты ее совсем без денег оставил. Не похоже это на тебя. Когда она две недели назад попросила у меня немного взаймы, я дала, не спрашивая - мало ли, какие у вас непредвиденные траты...
 
- Мам, а тебя не удивило, что я раньше никогда у тебя денег не просил, даже в детстве, а теперь вдруг прошу, да еще "через посредника"?
 
- Ой, да... Ну, не подумала как-то об этом... Что ж я, следователь, что ли? В общем, дала. Но через неделю Маша снова приехала просить в долг. Уже довольно крупную сумму. Я поинтересовалась, на что. "На еду" - ответила Маша. Не знаю, что там она привыкла есть, но подумала, что это уже слишком. Но все равно дала. Правда, в три раза меньше, чем Маша просила - этого вполне достаточно, если не шиковать. Но... Я очень удилась - не может быть, чтобы ты заранее не подумал, на что она будет жить.
 
- Да, конечно, спасибо! Больше ничего ей не давай. Я потом выйду - разберусь. Если будет еще тебе звонить или приезжать - скажи, пусть обращается к своим родителям.
 
Мама явно хотела сказать что-то еще.
 
- Не знаю даже... Это, конечно, ваше внутреннее дело...
 
- Что еще?
 
- Я бы ничего не узнала, если бы бабушка не приболела...
 
- Что с бабушкой?!
 
- Нет, уже все в порядке. Немного простыла, но температуры нет, и даже насморк уже проходит. Но вот я когда спросила, где же она умудрилась простыть, ведь днем еще тепло, а по вечерам она не гуляет... Оказывается, несколько дней назад ей позвонила Маша, сказала, что больна и попросила приехать. Ну, для нашей бабушки, ты ж сам знаешь, "ребенок заболел" - это святое! Бабушка тут же поехала к вам. Хотела вызвать Маше врача, но та попросила просто приготовить ей поесть и подогреть чаю. Маша была очень бледная, плохо выглядела. Бабушка стала за ней ухаживать, очень переживала, что девочка отказывается от медицинской помощи, но настаивать не решилась. А через несколько часов Маша ожила, потом кому-то позвонила - какому-то "приятелю", и сказала: "Теперь Вы можете ехать домой. Мне уже лучше, и сейчас ко мне приедут". Бабушка поехала поздно вечером, долго ждала трамвая и замерзла на остановке. Так вот, что там за "приятели" у Маши - это вы , конечно, сами разбирайтесь, но ты ей, пожалуйста, объясни, что это просто свинство - заставлять пожилого человека ехать через весь город, чтобы пожарить картошки и вскипятить чаю, потому что она "не очень себя чувствует" и "голова кружится"... А потом еще и выставлять на улицу на ночь глядя!
 
- Да, конечно, я объясню. А ты бабушке то как-нибудь объясни, что не нужно к Маше бежать по первому ее визгу, хорошо? Я понимаю, что трудно. Что Маша для нашей бабушки - бедная маленькая девочка, которую того гляди ветром унесет, и о которой, конечно, некому позаботиться. Но ты уж ей напомни, что у Маши так, в случае чего, свои родители есть.
 
Я вскипятил воду "бритвенным" кипятильником и угостил маму чаем с печеньем.
 
- Берите колбасу! - Подал голос Шурик с крайней койки.
 
- Да задолбал ты уже всех своей колбасой... Ой, извините, - покосившись на мою маму, рявкнул на него Федька.
 
Шурика положили на той неделе. У него жена работает на мясокомбинате, и поэтому у нас теперь весь подоконник завален сервелатом, а за окном в пакете висят сардельки, которые жрать никто не хочет , потому что их надо варить. Впрочем, колбасу тоже никто уже видеть не может, и ее пытаются всучить всем посетителям, но многие боятся, потому что думают, что она не очень свежая, раз лежит без холодильника. Врачи несколько раз грозились все это выкинуть, если не уберем, но холодильник в коридоре один, общий. Он же не резиновый! Впрочем, медперсонал смотрит сквозь пальцы, потому что колбасой Шурик снабжает всех медсестер, докторов, санитарок и даже лифтера. В общем, поскольку моя маман не особенно упирается, Шурик настаивает, чтобы ей запихнули в сумку палку сервелата "чтобы добро не пропадало".
 
- Ну вот, - смущается мама, - обычно в больницу гостинцы приносят, а я наоборот - из больницы домой пру...
 
- Берите, берите! - смеется Федька.
 
- Точно! В нашей палате так принято, - подтверждаю я.
 
Проводив маму, я задумался. Дело принимает серьезный оборот. Мои проблемы с Машей - это мои проблемы. Я это выбрал добровольно. Но имею ли я права создавать проблемы моим родственникам? Они Машу не выбирали. И если маму можно от этого оградить: "Не парься, не поддавайся на провокации, я сам разберусь". То с бабушкой так не выйдет. Сердце бабушки, пережившей блокаду, не выдержит, если к ней явится Маша с кругами под глазами после бессонной ночи и жалобно возвестит, что ей "кушать нечего". Понятно, что бабушка последнюю копейку ей отдаст! Нет, пора с этим завязывать... Пожалуй, я действительно не могу себе позволить Машу, раз я не в состоянии ее контролировать. М-да... Как все не вовремя... И главное, сделать ничего уже не успеваю. Может, позвонить Руфи, чтобы забрала Машу к себе, пока я в больнице? Много всего объяснять придется... А я ведь вообще не собирался посвящать Руфь в какие-то Машины "проколы", в которых Маша сама ей не призналась. Нет, не буду ничего объяснять. Скажу просто, что Маше трудно сейчас одной, забота требуется и все такое...
 
Пытаюсь дозвониться до Коганов. Сначала с "рогатого" телефона, потом - из сестринской. В конце концов прошу на пол-минутки городской у дежурной сестры. Надо же! Именно сейчас! Я знаю, что такое иногда бывает. Называется "линия занята". Когда в какой-то район вообще не дозвониться... Короткие гудки начинают идти раньше, чем набрана последняя цифра. И тогда я звоню Маше.
 
- У меня послезавтра операция. И я хочу, чтобы на время моего пребывания в больнице ты переехала к маме... Нет, к своей маме. Ты меня поняла? Ты обещаешь?.. Нет, мы потом с тобой все выясним, когда я вернусь. И вообще, пока уже все не решится, тебе лучше побыть там. Позвони маме, пусть она за тобой приедет. Я просто дозвониться до нее не могу. Ну, все, мне некогда, тут очередь... Но запомни, ты обещала! Не подведи хоть раз!
 
На сердце все равно неспокойно. Но что тут еще сделаешь?
 
Завтрашний день я провожу весело. После того, как с утра, пытаясь дозвониться до Руфи, я опять нарываюсь на "занятую линию", я просто плюю на все. Да что, в конце концов, без меня мир рухнет, что ли? Может, я вообще последний день в этом измерении существую. Жили они как-то без меня! Да пошлО оно все... И мы идем сначала в кино, потом в кафушник, потом устраиваем на черной лестнице небольшой концерт - уж больно там хорошая аккустика... В тот самый момент, когда мы самозабвенно орем: "Мы желаем сча-а-астья-а-а ва-а-ам!", на площадку выскакивает дежурная сестра Света:
 
- Витя, скорее, тебя к телефону!
 
Я бы подумал, что это розыгрыш. К какому телефону могут позвать пациента в больнице? К телефону-автомату, что ли? Но по ее лицу враз понимаю: Света не шутит!
 
На посту снята трубка с аппарата, работающего только на входящие с города - красненький такой, без номерного диска. Кто?! Света, не останавливаясь, пробегает в конец коридора и занимает "пункт наблюдения". Если заведующая засечет, что пациенты звонят с поста, ей влетит. А уж если пациентам звонят на пост!..
 
Хватаю трубку.
 
- Витя, ты?
 
- Руфь, откуда ты знаешь этот номер? Что случилось?
 
- Я позвонила в справочное, мне дали номер отделения... Неважно...
 
- Что случилось?
 
- Маша... В Сковорцово-Степаново.
 
Мать твою итить! Тьфу на вас! Помереть спокойно и то не дадут!
 
- Значит так. У меня очень мало времени. Вкратце - когда, как, почему, на каком отделении.
 
Руфь проникается и насколько можно лаконично докладывает, что Маша утром пыталась отравиться в присутствии подружки. Подружка вызвала "скорую". Машу увезли сначала в реанимацию, нот отравление не подтвердилось. И тогда ее отправили в психушку. "Демонстративный суицид". Положили пока неизвестно насколько. Что же теперь делать? Как она будет продолжать учиться?
 
Блин! Ну как все не вовремя!
 
- Слушай внимательно. постарайся добиться, чтобы Машу перевели на подростковое отделение. Хотя ей уже семнадцать, но можно попробовать. Там условия получше, присмотра побольше, да и вообще поцивильнее. А главное, родителей каждый день пускают. Документы из училища можно не забирать. На крайняк возьмет академку.Может, все еще обойдется. Не паникуй главное! Дурка - это еще не конец жизни. Сколько людей туда попадали вот так, по глупости. И ничего потом, учебу заканчивали. Всякое в жизни бывает.
 
В глубине души я не верю, что у Маши так вот все обойдется и счастливо закончится, как у какой-нибудь по большому счету нормальной, но капризной дурочки, демонстративно встающей на перила моста "из-за несчастной любви", или царапающей запястье перочинным ножиком... Но разговаривать об этом некогда. Света уже подает предупреждающие сигналы. Значит, у меня осталось секунд десять.
 
- Короче, так. Посмотри на это с другой стороны: там с ней уже точно ничего не случится. Все. До встречи... В следующей жизни!
 
Я успеваю положить трубку и отойти от стола, прежде чем из-за поворота выплывает, как каравелла по зеленым волнам, необъятная заведующая отделением.
 
Вечером я в кои-то веки навел порядок в тумбочке, распорядился относительно оставшегося печенья и библиотечных книг на случай, если я слишком долго застряну в реанимации. В тетрадке вместе с текстом новой песни лежат письма друзьям. Если все обойдется, я эти письма потом уничтожу. Но пока на всякий случай пусть будут. По себе знаю, как достает, если человек ушел, как будто что-то не досказав. Не хочу, чтобы потом у них оставалось ощущение, будто я не сказал каждому чего-то важного, того, что именно он хотел услышать.
 
А потом до поздней ночи я показывал Федору элементы ката - он вдруг загорелся идеей заниматься каратэ, и начать мы решили прямо сейчас... Медсестра положила на мою тумбочку снотворное и успокоительное и поставила стаканчик с сиропной водичкой. Но я так умаялся, размахивая ногами, что в конце концов просто упал и заснул, оставив на тумбочке весь этот "предоперационный комплект". В половине седьмого утра меня начали будить:
 
- Вставай, пора в операционную!
 
- Что, уже? - пробормотал я сонным голосом, переполз на каталку, завернулся в одеяло и, повернувшись на бок, снова заснул.
 
(Продолжение следует)