Дядя Яша

Он поклялся именем Бога – самой страшной клятвой,
что, однажды умерев, никогда не воскреснет более…


Оставив на долю людей великое множество недоделанных дел, недосказанных сказок и не допетых песен, война, в придачу ко всему, понавязала такое множество узлов в человеческих судьбах, что никому и в голову не приходило распутывать эти узлы во время войны: все ждали её окончания. Измученные войной люди, наивно полагали, что, вот тогда-то, все узлы и петли распутаются. Кто мог подумать, что, далеко, не все узлы развяжутся, что иные из них затянутся ещё туже, и долго ещё будут задыхаться людские души. В тяжкой и горькой работе по разматыванию тех клубков пришлось участвовать не только взрослым, но и детям. Война не пощадила никого, у войны был далёкий прицел.


С трудом оторвав взгляд от воды, Егорка шёл по мосту, водя рукой по вертикальным стойкам ограждения. Дойдя до середины моста, он остановился и, перегнувшись через перила, посмотрел на воду.

Вода, перекручиваясь струями между опорами, манила к себе. Мальчик стал медленно забираться на перила. Забравшись, снова стал смотреть на воду, которая шумела и грохотала бурным потоком там внизу.

И, казалось, в могучем природном течение реки, есть истина и смысл. Уставший от холода и голода, одинокий и, никому не нужный, семилетний мальчишка, доведённый до отчаяния, медленно наклонился вперёд.

Его качнуло. Закрыв глаза, Егорка приготовился сорваться вниз, умереть и больше никогда не испытывать предательского чувства голода, не знать холода, не воровать и не быть битым и униженным людьми, которым не понять маленького мальчика, в семь лет познавшего горе и утрату.

Проклятая война забрала всё самое дорогое, обрекая его на вечные скитания и одиночество. Егорка уже почти шагнул вниз с перил моста, как, вдруг, чьи-то сильные руки подхватили и, с такой силой потащили его назад, что Егорка даже не успел сообразить, что произошло.

- Пацан, тебе, что жить надоело? – кричал изо всех сил мужчина, не давший шагнуть мальчишке за черту смерти.
Егорка не мог разобрать слов, которые выкрикивал, спасший его, мужчина. Он ещё просто не осознавал, что остался жив благодаря случайному прохожему, невесть откуда взявшемуся на этом безлюдном мосту.

- Не хочу, не хочу я жить, дяденька! – Закричал, постепенно приходя в себя, мальчик. – Зачем, зачем, кто тебя просил? Не хочу жить!

- Ну, ты, пацан, ты чего? – мужчина тряс Егорку, надеясь привести его в чувства. – Ты чей, пацан? Ну? Говори, говори, не молчи, слышишь? Ты что в таком зелёном возрасте счёты с жизнью решил свести? Да если бы все, как ты с моста, так кто жизнь новую строить будет? Кто разруху станет поднимать? Ты мужик, или кто?

Но Егорка рыдал так, что не в состоянии был сказать ни слова. Его худое, почти безжизненное тельце содрогалось от нахлынувших горьких слёз. Мужчина по-отцовски прижал к себе вздрагивающее тело ребёнка.

- Зовут-то тебя как, пацан?

- Е-е-е-го-о-ркой, - не переставая плакать, сумел выдавить из себя мальчик.

- Ну, вот что, брат Егор, давай мы с тобой так договоримся. Вон, видишь, грузовик с песком доверху стоит?

Так вот, это я везу на стройку. Меня люди ждут. Им раствор делать надобно, а я тут с тобой прохлаждаюсь. Давай я тебя, брат Егор, подвезу по пути, куда скажешь. Тебе в какую сторону? У тебя есть кто родные, близкие?

- Да братья у меня старшие, - соврал Егорка.

- Так куда едем? Где братья твои?

- Да, ты меня, дяденька, до рынка довези, а братья мои там, на рынке работают.

- Ну, гляди, пацан, как скажешь. С моста больше прыгать не будешь? Чего удумал-то!

- Не, не стану больше. Страшно очень. Второй раз не смогу. Высоко очень и страшно. Не стану больше.

- Ну, вот и договорились. Есть-то хочешь, Егор? Пойдём. У меня в машине бутерброды. Поделюсь с тобой горемыкой.

Егорка, при упоминании о бутербродах, смачно сглотнул слюну. Живот подводило. Он уже и не помнит, когда последний раз, хоть что-нибудь кинул в желудок. От запаха сала и колбасы Егорка, чуть было, не потерял сознание. Мужчина отдал мальчику свёрток и велел есть всё.

Машина мчалась, отбрасывая назад серый асфальт моста, оставляя в прошлом страшные минуты отчаяния и беспомощности. По бокам, словно гигантское колесо, оборачивались поля, перелески, кусты.

Сидящий за рулём мужчина, осторожно посматривал на мальчишку, уплетавшего его обед. В этот момент он думал:

- Господи, сколько же вас таких, голодных, несчастных, обездоленных. Проклятая война!
Вслух спросил у Егорки:

- А родители-то твои где, пацан?

- Папку в самые первые дни войны убили, а мамка померла от какой-то болячки. Меня тётка растила. А потом и она померла.

- Да, брат, история твоя не из весёлых. Ну, а братья-то помогают?

- Да помогают, - чуть замявшись, ответил мальчик.

- Ну, вот и рынок, парень. Ты давай выходи, а я дальше поеду. Заждались меня, поди, на стройке.

- Спасибо, дяденька. За бутерброды спасибо. Очень вкусные.

- Ну, ты, главное, с моста больше не сигай, пацан. Рядом может никого не оказаться. Ты гляди. Не дело это, совсем не дело. Обещаешь?

- Обещаю, дяденька!

Егорка спрыгнул со ступеньки грузовика, хлопнул дверью и, помахав рукой водителю, уверенной, совсем не детской походкой, побрёл в сторону центральных ворот рынка.
(Продолжение следует)