Непрощенные

Как это больно – не уметь простить, и не быть прощенной. Нет, все возможно… на словах. «Прости меня, мам, прости, пап. Глупая я была, маленькая». «И ты прости нас, Василин. Не до тебя тогда было!». Хорошие слова. Но глаза… Но затянувшееся после слов молчание…

Когда началось это «непрощение»? Пожалуй, лет двадцать назад, когда Васькина мама объявила, что ждет ребенка. А отец продолжил: «Мне дали ордер на квартиру, завтра поедем смотреть!». И все были счастливы. Одна Васька плакала. Васька не хотела идти в новую школу, к новым людям. Она не хотела жить без бабушки и деда, которые ее растили. А еще она не хотела никаких сестер-братьев. Не потому, что была эгоисткой, а просто Васька не любила привыкать ни к чему новому. К тому же, ей было абсолютно непонятно: бабушки и дедушки, которые были всегда, рядом не будет, а какой-то ребенок появится.

Предчувствия не обманули одиннадцатилетнюю Ваську. Они переехали в новую, пустую квартиру. Из новоселов ее возраста встречались только мальчишки, с которыми ей не очень-то хотелось знакомиться. К бабушке и дедушке не отпускали – далеко одной ездить. Перед первым сентября, когда ей предстояло пойти в незнакомую школу, на глазу надулся ячмень. А мамы дома уже не оказалось – отец отвез ее ночью в роддом. Пристроил Ваську к соседям, чтоб те отвезли дочь в школу…

Васька увидела маму спустя две недели. Пришла из школы – а дома и мама, и бабушка с дедом в гостях! «Ма! Привет!», - завопила девочка и бросилась ей на шею. Та, словно чужая, отстранила ее со словами: «Ты бы хоть сначала на сестренку посмотрела!».

Вот и все. И десятилетняя Васька это сразу же поняла. Почему она должна была бежать разглядывать незнакомое пока существо, когда приехала мама, по которой Васька так соскучилась! Ей так много надо было рассказать! Но маме стало «некогда». «Потом, Вась, Надюшу кормить пора!», «некогда мне, надо обед приготовить!», «Вась, пойди, уроки поучи»… И Васька замкнулась. Потому что родителям было некогда. Не до ее школьных проблем. Не до того, что Васька с большим трудом «приживалась» в школе, а деваться было некуда. На просьбу завести собаку или хоть кошку, родители делали большие глаза: «У нас же ребенок маленький! А вдруг у Надюши аллергия будет? А вдруг покусает?». И Васька привыкла к одиночеству.

Она сама пошла в секцию легкой атлетики. Васька хорошо бегала, мощно. От кого? Потом сама поступила в пединститут, на физкультурный факультет. А на втором курсе она вышла… нет, пошла. И не «за мужа», а «от семьи». От постоянно ноющей сестры («мне нужно то, мне нужно это»), от много лет назад внезапно поглупевших родителей («купим, Надюш, только потерпи чуть-чуть»).
А когда поняла, что муж совсем не тот, за кого можно держаться, кому можно поплакаться, на кого можно положиться – было уже поздно. «Где ж ты будешь жить? – спросила мама, когда Васька решила уйти от мужа. – Теперь ведь Надюша в этой комнате, а она уже взрослая девочка. Ей нужна отдельная комната!»

Потом, много лет спустя, Васька поняла, почему все случилось так, а не иначе. Да потому что когда появилась она, родители были молоды, им самим погулять хотелось, а за Ваську благополучно «взялись» бабуля с дедулей. А вот Надюша появилась тогда, когда родители «дозрели». Понять-то поняла, но… не простила. Не простили и они. Ведь Васька не умилялась над умницей-красавицей Надюшей, не таскала ей в зубах модные шмотки, не копила с зарплаты на новый плеер, телефон и дубленку для Наденьки. И чем больше родители рассказывают Ваське (так и живущей с ненавистным мужем) об успехах Надежды, тем меньше остается надежды на взаимное прощение.