Оторвали мишке лапу...

Людмила Соловьёва
 
Все матери на свете – одной крови, когда спасают собственных детей. Каждой больно, невзирая на веру, выговор или цвет кожи. Вот и меня с Велтой породнил «тест на материнство». Прошли годы, а я вспоминаю ее - будто кровную сестру, хотя с тех пор не видела ни разу...
 
«Прописка» для некормящей
 
Снег в ту зиму выпал рано: сугробов намело уже в октябре. Ледышки целиком окутали портовый город, но в советских конторах не было штормов. И, чтобы маме выйти на работу, годовалый Петька в раннюю стужу ехал к няньке. Няньку Петька не любил: старушка набирала малышей - но не любила. Через 2 дня Петькин лоб заполыхал...
- Пневмония, - молвил строгий доктор.
И в больницу отрядил. Материнскому сердцу детская клиника показалась пыткой. Чтобы поднять гемоглобин, грудничкам вводили «железо» внутривенно. А вены у младенцев видны на затылке. И хорошо, если медсестра была ловка. Но к детворе слали практикантов, те попадали в цель... на 6-й раз! При виде «школяров», я обхватила Петькину макушку и наотрез отказалась оставлять его в больнице одного.
- Вы не кормящая! – указал на двери педиатр.
- Хоть стреляйте, не уйду! – парировала я.
За разрешение остаться, требовалось кормить и пеленать младенцев, брошенных в роддоме. И - троих цыганских, лежавших тут без мам. Мыть пол на этаже, не просить есть и спать на стульях. Некормящей матери не полагались ни койка, ни обед... Но я бы на любых условиях осталась с сыном, и мы с Петькой «прописались» в уголке!
Я рыдала над его исколотой макушкой, когда вошла Велта. Ее Оксанка была, будто кукла, вся в кудрях. Льняные букольки у «барби» тут же сбрили, и принялись искать – куда бы уколоть. Но Велта взвилась:
- Не трогайте ребенка! Подам в суд...
Пригрозив забрать дочку под расписку. Она так кричала, что сбежалась вся больница... Доктора злились, доктора грозились - но перестали «поднимать гемоглобин». И хотя заключение за коечной решеткой продолжалось, малышей кололи в попку. Главный страх прошел!
Дети наши были не хилей других, просто в застойные времена на все ввели лимиты. Колбасы на месяц полагался 1 килограмм, а ребенку разрешали хворать 1 неделю! Не всякий взрослый справится с гриппом за 7 дней, но мамам больничный по уходу за детьми не продлевали. И справок на ребенка провинциальный городишко не давал... Недолеченных малышей клали в стационар! В столице родители сидели на справке по полгода, а портовый город ценил врачебный уход выше материнского!
 
Голод и тетки
 
Хвороба Петьки и Оксаны зашкалила за неделю – их в больницу и забрали. Лечили однотипно: УВЧ да пенициллин... Лет 10 спустя, другой врач, посмотрев рентгеновские снимки Петьки, возмутился:
- У мальчика никогда не было воспалений!
Но той осенью его врачевали по ошибке до января! Правда, мы этого тогда не знали. В городишке у меня не было ни одной родной души, и Велтин муж носил молоко и Петьке, и Оксане... Но еды не хватало: мы доедали за детьми гороховую кашку – пока порцию не сократили. От ужина на столах оставался черный хлеб, и мы (стыдно сказать) устраивали после ухода врачей очередь на... детские огрызки. В ночные вылазки пускались и кормящие матроны, которым полагался рацион. На всех корок не хватало, нас с Велтой мамаши гнали - грозя отлучить от больных детей. И мы – как в тюрьме - отдавали им лучшие куски... Рассчитывая на чужую доброту!
...Мама везла 5-летнему Карлису свекольник. По-русски Мадара не понимала, но наливала и нам – за то, что обихаживаем ее сына. Вкуснее того борща не было ничего! Но сколько я ни пыталась, не могла потом сварить такой же. Видно, была на том супе Божья благодать! Марина – крымская татарка – угощала салом. В обычной жизни смалец я не ем, а тут шкварки показались аппетитнее пломбира!
 
Наступил ноябрь. Ромалы кочевые своих деток позабирали.
- Держитесь, мамаши! – помахала и нам старая цыганка.
А «мамашам» не было и 25-ти (Велте – вообще 20), но табор счел – что тест на материнство мы прошли... Ворожею не обманешь, но сдавать экзамен выживания требовалось каждый день. Из освободившихся матрацев Велта соорудила лежанку - под кроваткой дочки на полу. Я устроилась под Петькиной... Коечки - размером с пеленальный столик, зато мы спали на мягком! Набросили пальто заместо одеял, но в 5 утра лежанки приходилось разбирать:
- Тут вам не гостиница! – орали медсестры. – Убирайтесь спать домой!
- Простите, – клянчили мы, - только не гоните!
...Такую же сцену – с точностью до наоборот - я видела в одной из столичных клиник, где нам с Петькой довелось тоже полежать. Мать билась головой об пол, узнав - что ее дочурки в живых нету. Ее кровь заливала мозаику из разноцветного гранита, но родительница и на миг не хотела пережить дитя. А подбежавшего врача искусала - посильней волчицы. Да еще и орала, ударяя его каблуками по очкам:
- Что же ты, гаденыш, не спасал Катюшу?!
- Простите нас! – молвил тот, – ну извините!..
 
Нашим детям на ночь ставили капельницу. Бросить под иглой Петьку с Оксаной мы не могли. Подниматься к исколотым малышам приходилось часто, и кроватная сетка впивалась в голову – так что шевелюру надо было с криком отдирать. Но лишиться ребенка мать не может! И мы изо всех сил сражались, как могли...
Велта укрывала Петьку, когда хныкала Оксана. Когда она спала, я смотрела за двумя. Детей невыгодно было делить на своих-чужих, мы годовали их одной семьею. Одинаково всех мучил даже таракан, ползавший втихушку. Усатого не смущал полярный холод в детской. Больным, по мнению врачей, требовался свежий воздух. И коечки придвигали к открытой лоджии - проветривая бокс.
Дети сопливили, ветер из щелей грозил сдуть одеяльца... Но моя Велта вновь выход нашла. Раздобыла в моечной хозяйственное мыло. Располосовала детские «агитки» с Айболитом и принялась намыливать - прикладывая к оконной раме. Мыло намертво припаивало бумагу, с тех пор я утепляю окна только так.
 
Дети Айболита
 
Айболитами был увешен весь этаж, мы недоумевали: зачем малышам звериный доктор?
- Ты хочешь, чтобы Петьку лечил ветеринар? – допытывалась Велта.
- Это же – аллегория! – возражала я.
Но трамвай на больничных стенах то и дело сбивал зайку, а рану сапожной иглой зашивал грязный бородатый дед... Малышам вдалбливали, что колоть и резать их необходимо. А от боли плакать - стыдно! И доктор с дратвой превратился почему-то в символ МЕДИЦИНЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ. Но малыши – не зверьки. Пришитая лапа заживает в душе хомо сапиенс ужасно долго... Даже, если шить плюшевого зайку на глазах детей! И Айболит, увы - не Парацельс.
Вот Велта и протестовала против «зверской терапии». А в нашем помещении, меж тем, стало тепло. И хотя за порожек лоджии наметало снегу (в аккурат к нашим головам), ночью можно было спать. Мы заматывали деток в одеяло, когда прибыло пополнение из Дома ребенка... Мальчик 2-х лет и 9-месячная кроха не имели имен. И хотя мы звали их Васильком и Таней, дети Айболита не реагировали на слова.
 
Сестра щелкала пальцами, сосунки впивались в рожок с молоком – вот и весь контакт. Хотя в ласке подкидыши нуждались больше, чем в кормежке. Но перегруженные медсестры старались не дотрагиваться до сирот брезгуя и боясь заразы. Нянек заменили мы.
Однако подлость с благородством ходят парой: молоденькая врач удочерила двоих девочек и усыновила туберкулезного мальчика, в бреду звавшего ее мамой. И самостоятельно - без госпособий - вырастила всех троих! Одна ее дочь закончила консерваторию, по классу скрипки, и ездит с гастролями. Другая – выпускница пединститута... Но даже столь беспрецедентный героизм не спасёт всех сирот!
Васенька метался с боку на бок – как тигренок в клетке - доказывая родство зверя с человеком. И тем – и другим неволя невтерпеж! Мы баюкали их, но Василек на руки не шел. Страшился высоты: видно, в младенчестве роняли на пол... И в свои 2 года не умел ходить, с трудом сидя в подушках. Мы научили его хотя бы с ложки есть... Мальчик был крепеньким, на радость сбежавшей маме. Будто надеялся, что та одумается и за ним придет. Сжалось ли хоть раз ее звериное сердце? Вряд ли!
Изловчившись красть хлебные корки, спать под койкой - мы с Велтой не могли решить вопрос мытья. Ополоснуться можно было лишь под краном, но мы старались «баней» не злоупотреблять – чтобы не простыть. В очередной раз вымыв голову, Велта принялась устраиваться под кроватью на ночлег... А разбудил нас в 5 утра мертвецкий холод! Велта вскинулась:
- Пора на укол?
Я дотронулась до батареи отопления – ледяная. Кинулась к детям, из одеяльца торчат лишь носы. Глянула на Велту и окаменела: ее непросохшую косу покрыл иней – а лоб в испарине горел! Я бросилась к дежурной медсестре, потом - за кипятком на кухню. Благо, плиту растопили... Выпросила чаю, и - давай отпаивать подругу. Не в силах встать, Велта глотала – обжигая губы алюминиевой кружкой – пока не подоспели врачи, переложившие ее с пола на носилки.
Молоденький хирург вдруг крикнул: «Остановка сердца!» - и принялся откачивать мою Велту... Но все было зря! Я зажала рот, чтобы не завопить: нервы были на пределе! Но практикант, не старше Велточки, спасал ее - как собственную мать... И к 8-ми утра ее с круппозным воспалением увезли в реанимацию для взрослых.
 
Сестры по крови
 
Когда подругу уносили, она очнулась - прохрипев:
- Береги Оксанку!
- Глаз не спущу, - поклялась я.
С тех пор мои «близняшки» вместе ели и вдвоем укладывались под лечебный кварц. Разлучать их я не соглашалась: не вызывал доверия больше доктор Айболит! Кормила грудничков, стирала им пеленки, мыла пол... На ночь сдвигала коечки, укладываясь поперек под ними. Но заснуть не могла: за чужого ребенка опасалась вдвойне. А от Велты не было вестей...
Шли дни, Оксана с Петькой поправлялись. Близился Новый год. И в канун Рождества за девочкой приехал ее папа, а я Петьку увезла... Волосы на его исколотой макушке отрастали больше года. Мыть голову он с криками не соглашался, без причины плакал. И я дала клятву: к Айболиту – больше ни ногой. Клятву исполнила - но нервозность сына не исчезла. Доказывая, что малыш – творение Бога, а не плюшевый медведь.
 
Велту я в больнице навестила позже. Ее вздоровление двигалось с трудом, но она поднимала сжатые в кулак пальцы - мол:
- Рот фронт! – или, - враг не пройдет!
В знак того - что мы выбрались из детской мясорубки. А я была благодарна, что она делилась со мной хлебной коркой. Из лечебницы она вернулась в в родной город к маме, больше я не видела кровную сестру.
 
...Ныне в здании детской больницы - университет! И детские слезы сменились студенческим смехом! Туда навезли компьютеров – и на том самом месте, где мы с Велтой корчились под койкой, открыли кафедру – на которой Петька прочел реферат, и его приняли в Европейское общество математиков. Где он защитил диссертацию, и все математики за него проголосовали – искупая вину Айболита. Сын был на вершине счастья в том самом месте, где так страшно горевал!
Велтина Оксанка стала известной топ-моделью – и только ленивый не смотрел ее на подиуме от Версаче. Живет с мужем в Лондоне. Сама Велта – социальный работник - и спасает детей, вопреки дедушке Айболиту. Вот и не верь после этого в роковые совпаденья. И в то - что Божьего промысла на свете нет!