Четыре шага до края

Лариса стояла возле окна и смотрела на занесённый снегом двор. Фонари возле дома напротив горели тусклым светом – это летящий крупными хлопьями снег воровал у них сияние по кусочку, пролетал по длинной дуге к тротуару и прятал эти кусочки в сугроб. Оттого-то сугроб этот был таким воздушным и светлым, как порция мороженого в детстве, которую она покупала, сэкономив деньги на школьных завтраках.

Она всегда знала, чего хочет. В ней не было той романтичности, задумчивой растерянности, которую так любят мужчины. О ней не надо было заботиться, контролировать; проверять, выключила ли она утюг или чайник.
Всё в её жизни и квартире было разложено по полочкам.

Может быть, поэтому у неё не было подруг?
Она не умела ахов и вздохов, и всегда в ответ на истеричные стенания своей соседки (они вместе ходили в школу и из школы), Танюськи-красотуськи, по поводу очередного кавалера, не оправдавшего её надежды, выдавала полный расклад возможных действий.
Естественно, он не включал пункт про красавца-принца на белом коне, который спасёт мученицу-принцессу и увезёт на корабле с алыми парусами в страну эльфов.
Да, собственно, и на мученицу-то Танюська не очень была похожа при своём гренадёрском росте и убойном аппетите.

Несмотря на это, им, пожалуй, было комфортно вместе. Строгая Танюськина мама с лёгким сердцем доверяла дитятко Ларисе, когда заходила речь про дискотеки и ночные клубы. Яркая, как блесна, подруга неизменно собирала стайки кавалеров, так что скучать им не приходилось. Все знакомые были уверены, что Лариса – легкомысленная девица и меняет кавалеров, как перчатки. На самом деле это были Танюськины кавалеры и её жизнь, от которой повзрослевшая не по годам Лариса порядком устала.

Жизнь сама развела их: Лариса пошла на экономический, и Танюська – в менеджмент. К учёбе Лариса относилась серьёзно, как и ко всему остальному, и встречаться они стали редко. Очень редко.

Но тогда Танюська буквально вытянула её из дома - просто за компанию – на посиделки к своему другу. Народу в квартиру набежало много, но на Ларису, забившуюся в уголок, никто не обращал внимания.

Пока не пришёл ОН. Раскрасневшийся с мороза, с хрустальными каплями в рыжеватой кудрявой бороде, похожий на геолога из старых фильмов и чуть-чуть – на Высоцкого; он взял гитару, и весь вечер пел, глядя ей в глаза.
Пел про горы, про таёжные реки, про самолёты… Она не помнила, про что ещё, да это было и неважно. Она влюбилась! Может быть, в ту его нарочитую небрежность и неопрятность, а может быть, в бархатный голос или ярко-зелёные глаза с прожилками, как будто два кусочка малахита.

Он проводил её домой и остался там надолго. На целых четыре месяца. Четыре чудесных месяца её жизнь была полна песнями под гитару, терпким молодым вином, шумными друзьями и посиделками за полночь. Он обнимал её крепко-крепко и щекотал своей смешной бородой шею, а ещё с гордостью рассказывал друзьям, какая она замечательная, так убедительно, что она сама стала верить в то, что теперь не будет одна.

- Я оставлю у тебя летние вещи? На Алтае сейчас уже холодно...
- Как хочешь… - почти безразлично ответила Лариса.
- Я потом как-нибудь их заберу. А впрочем – можешь кому-нибудь отдать. Что нам вещи? Весь мир у наших ног.

И ушёл: Гитара и станковый рюкзак – вот весь его багаж. Его мир, в котором ей, такой правильной, «квадратно-гнездовой», не было места…
Лариса собрала его вещи, открыла окно и выкинула их на снег. Светлые брюки причудливо распластались на асфальте, согнув ноги в воображаемых коленях.
- Так вот как выглядят разбитые надежды, - она горько усмехнулась.

Лариса стояла в метре от края и смотрела на гладкую, как зеркало, воду. Сверху вода казалась выпуклой, как линзы, внутри её чуть заметно колебались расплывчатые полупрозрачные образы.
- Ты начисто лишена эмоций, - мимоходом говорил он ей, собирая вещи. – Вся твоя жизнь – это короткий переход наиболее рациональным путём к следующей ступеньке, придуманной тобой самой высоте. И чем тяжелее этот путь, тем тебе комфортней…

Вот и эту высоту она возьмёт сама!
Отойти назад.
Разбежаться и прыгнуть.
Четыре шага до края. Не закрывать глаза! Я хочу это видеть, ощущать каждый миллиметр, слышать, как прорвётся прозрачная мембрана воды… Вот и всё.
Тишина. Мой друг и мой палач. Как же я устала, устала жить!

Вода сыто чавкнула, выталкивая её из своего вязкого плена.
- Малахова, ты что, топиться собралась?! Спартакиада на носу, а она прыгает, как младенец с табуретки. Ноги в руки – и на вышку…