Мамина любовь. Истории.

Они сидели передо мной — худенькая мама, с темными, явно крашенными волосами, собранными в хвостик, и рыжая полная дочка. Сперва они говорили наперебой, потом заплакала дочь, потом мать. Я только слушала.


Когда началось, я молчала из самых лучших побуждений — чтобы они наконец-то выговорились. Потом просто перестала что-то понимать в их взаимных упреках. А к исходу второго часа уже хотела так же молча встать и уйти.

Если бывшие соседи заманивают в гости — так и знай, дело нечисто! Когда требуют от тебя свидетельских показаний, когда каждое твое слово пытаются сделать оружием в своей тайной или явной борьбе — лучше удирать сразу. Но я застряла. Потому что честно хотела помочь...

— Ты в школе была лучше всех одета! Я ночей не спала, халтуры брала! Я зрение себе погубила, ты на мои руки посмотри! — мать показала искривленные артритом пальцы.

— Я тебя об этом просила? — огрызнулась дочь.

— Ты постоянно что-то клянчила! То колготки порвешь, то тебе джинсы-стрейч подавай! Я до пяти утра вот этими руками кандидатские печатала! А в семь вставай, тебя в школу собирай! Ты у меня как куколка ходила!

— Ты хочешь, чтобы я тебе все эти деньги вернула, что ли? Так я верну! Сколько я тебе должна?!

— Ты мне мое здоровье должна!

— Так все же просто! — тут дочка, Маринка, обратилась ко мне. — Я же ничего сверхъестественного не прошу — пусть три месяца побудет с Наташкой. Три месяца всего! Потом я приеду из Голландии с деньгами и будет ей все, чего только пожелает!

— Как ты все хорошо рассчитала! — возмутилась мама, Ирина Львовна. — А обо мне ты подумала? Что у меня другие планы! Я летом ремонт сделать хотела, мы с отцом в Питер собирались, к тетке, и у нас половина отдела в отпусках будет. Мне только Наташки недоставало, сопли ей утирать!

— Это у нее вдруг с отцом любовь завелась! — объяснила мне Маринка. — То она прибегает, рыдает — опять на горячем прихватила. А то к тетке вместе собрались! Никуда они не поедут — она сейчас мне все испортит, а потом будет дома сидеть, телевизор смотреть!

Грязного белья передо мной было вытряхнуто вагон и маленькая тележка. Если не знать эту семью — можно подумать, под одной крышей двадцать лет прожили трое чудовищ. А на самом деле...

А что же было на самом деле?

Были папа, мама и Маринка. Папа — особая песня в жизни нашего микрорайона. Таких мужиков называют «достояние республики». На их донжуанство и обижаться смешно — ведь столько баб мужичок осчастливил! Но разводиться не собирался и деньги домой исправно тащил.

А вот с мамой было сложнее. Мама все старалась, чтобы быть не хуже людей. Я помню, как она покупала ковер, потому что две соседки обзавелись этими недорогими псевдовосточными штуковинами. Для нее ковер стал событием.

— Раньше она всем завидовала, а теперь думает, будто ей все будут завидовать, — сказала шестнадцатилетняя Маринка, злая, что из-за ковра не получила обещанного музыкального центра.

Маринка уродилась способная — ей хорошо давались языки. Она поступила в университет, проучилась два курса, но тут мать очень некстати разболелась.

— Я ночей не спала, тебя выхаживала, а ты лишних полчаса со мной посидеть не можешь! — было сказано дочери. Дочь перевелась на заочный, мать нашла ей работу — курьером, так что времени на уход за больной образовалось достаточно. Тем более что скопился долг — Маринка схлопотала в юности совершенно зверский цистит, не одну неделю провела в больнице, и тут уж мать действительно выложилась — дважды в день носила творожок с базара и самые первые фрукты.

Когда Маринка благополучно завалила сессию и вылетела даже с заочного, мать помогла ей устроиться в какую-то контору — я так и не поняла кем, вроде бы товароведом. Так совпало, что Маринка стала работать стабильно, у Ирины Львовны здоровье пошло на поправку, и тут еще нарисовался будущий зять.

Ирина Львовна сперва отнеслась к нему хорошо — зять работал и очень реалистически смотрел на мир. Маринка выходила замуж уже беременной. Естественно, она засела на год дома с ребенком. А зять, человек практичный, устроился подрабатывать на фирму к приятелю. И довольно быстро начались приличные заработки.

Вот тут я так и не поняла — в разводе мама и дочка обвиняли друг друга со всей страстью и не стесняясь в выражениях, и по чьей вине ряботящий и уже хорошо обеспеченный мужчина удрал из семейного гнездышка, разбираться не стала. Вроде бы Маринка вспомнила старую любовь, бывшего одноклассника...

— А тебе обязательно было все Димке рассказывать! — кричала Маринка. — Язык у нее чесался!

— А что мне говорить, когда десять вечера, а тебя дома нет? — отбивалась мать. — Больше бы ты шлындала!

Но сразу же после развода отношения мамы и дочки перешли на качественно иной, почти райский уровень. Отец семейства как раз основательно загулял, и две женщины составили маленькую семью, прекрасно нянчили кроху Наташку, вели хозяйство и даже строили планы на будущее.

Маринка после родов и всех связанных с разводом неприятностей пополнела, похудела и вдруг буквально за месяц резко похорошела. Появились на горизонте мужчины.

— Что мне, прятаться от них надо? — кричала она матери. — В парандже ходить?

— Ты на всю ночь ухлестаешь, а мне твоего ребенка в садик вести? Через весь город? Я тебе в прислуги не нанималась! — отвечала мама дочке.

Выйти замуж в Риге Маринке не удалось. Однажды совсем было наладилось, но рухнуло и она, чуть ли не впервые в жизни целый вечер прорыдала в маминых объятиях.

И опять у них все сделалось хорошо...

Но недавно Маринка с помощью подружек наметила себе в жизни решительные перемены. Как она познакомилась с голландцем Яном, как стала сотрудничать с местным филиалом его фирмы, я не совсем поняла. Где и когда она учила голландский язык — тоже неясно, вроде бы таких курсов у нас пока нет. В итоге Ян сделал интересное предложение — приезжать в Голландию на стажировку и три месяца работать в штаб-квартире его фирмы. Получится — значит, возвращаться домой за ребенком и переселяться в Голландию окончательно. А жить эти три месяца она будет у него...

Такими предложениями не бросаются.

Пылкой любви еще не возникло, в этом Маринка призналась честно, и Ян старше ее на двенадцать лет, и у него четверо детей от первого брака. Но и она же не девочка! Если они между собой договорились — кому какое дело, летал там Амур с крылышками или не летал?

И именно теперь, когда материнская помощь была важнее всего, мать встала на дыбы. Мать хотела, чтобы я объяснила ее дочке, какая она, дочка, неблагодарная скотина. Дочка хотела, чтобы я помогла ей вырваться из «лап матери» и устроить свою судьбу.

И в какую-то минуту мне казалось, что Маринка действительно неблагодарная свинья, потому что я своими глазами видела, как мать ради нее выкладывается. Но был в этом разговоре один миг, словечко какое-то мелькнуло и пропало, даже не вспомнить точно: что-то Ирина Львовна сказала про свою честную и бессребренную жизнь, про свое образцовое поведение... но что?..

Не помню. Несколько слов вообще пролетело мимо слуха, потому что я вдруг поняла, что происходит в этой семье.

Немолодая, неоднократно обманутая мужем, не получившая смолоду никакого образования и утратившая красоту женщина отчаянно завидовала одаренной, красивой, сексапильной дочке. Минуты, когда дочери плохо, когда дочь нуждается в помощи, были для нее как глоток кислорода. А часы, которые дочь проводила в недоступном ей мире — там, где проявлялись ее способности к языкам и ее женская привлекательность, — были для матери хуже яда.

Мать была готова костьми лечь за дочку несчастную, загнанную в угол, одинокую и страдающую. Та же самая мать готова была лечь теми же костьми, чтобы дочь не оказалась выше ее собственного уровня — уровня женщины, при живом муже одинокой, покупающей дешевые вещи и не имеющей никаких перспектив.

Сказать это вслух я не могла. Жестокость не мое амплуа. Тем более что мне было жаль обеих.

Когда они устали ругаться, я вспомнила про какие-то важные дела и смылась.


***

— ...Слушай, я такой вариант нашла! — с таким воплем ворвалась ко мне подружкина дочка. — Двухкомнатная квартира, все удобства, почти центр и практически бесплатно!

— Как сыр в мышеловке? — спросила я. Эта дочка, Светка, постоянно обуреваема всякими идеями, и одна из них — жить отдельно от родителей. Ее мама относится к этому удивительно разумно: ну, поживи за свой счет, авось поумнеешь. А Светка, страшно недовольная маминым спокойствием, обо всех своих эскападах докладывает мне. Иногда мне даже кажется, что ей непременно нужно меня насмерть перепугать, иначе и жизнь не мила.

— Нет, почему сыр? Там вообще прикольно! Квартиру сдают на три месяца — и вместе с ребенком!

— Это как?

Случилось мне видеть, как люди покупают квартиру вместе с котом — потому что прежние владельцы не хотят везти животное в Америку. Но с ребенком — это уже любопытно.

— А вот так! Девочка, одиннадцать лет, ее по утрам нужно собирать в школу, потом вечером проверять уроки.

— А зовут часом не Наташкой?

— Наташкой!

Все ясно, подумала я, Маринка стряхнула с себя нежные оковы материнской любви и сделала рывок вверх. Потом она, возможно, не один год будет расхлебывать это бегство в Голландию. Но сейчас оно им обеим необходимо.

Пусть одна станет счастлива, а другая начнет наконец учиться такому простому и такому для нее сложному делу — радоваться счастью своего ребенка. Тоже, оказывается, наука...

Дана В.