Жизнь

На бетонном полу в туалете кафе
развалился я, как на поляне,
но всё чудилось мне, что на софе
после принятого стакана.

Ни цветов, ни шмелей, ни грибов, тишина,
да откуда грибам на полянке бетонной,
паутина сползала с большого окна –
тяжело провисала, со стоном.

И журчала вода в проржавевшем бачке,
как родник, тишину нарушая,
прожигал свою жизнь на бетонном клочке,
этот серый клочок обнимая.

Но я скоро проснусь, оглянусь и встряхнусь,
встрепенусь, будто что-то случилось,
спросит кто-то: "А что?", отвечать не возьмусь,
в преисподню башка провалилась.

Побродил в преисподне в надежде на то,
что опять похмелюсь из стакана,
к сожалению, нет, к сожалению, стоп,
я опять на бетонной поляне.

И опять та ж вода в проржавевшем бачке
родником тишину нарушает,
прожил жизнь в два часа на бетонном клочке,
что, как друга, меня провожает.

Выхожу в добрый мир, разноликий вокруг,
листья. как пятаки, на деревьях,
на Арбате поёт разухабистый Круг
свою песню о дальней деревне,
где он вырос, где жил, где хрипел, когда пел,
разменяв ту деревню на город,
где на нарах сырых его друг отсидел
и приехал в столицу на "скором".

Пой сильней Мишка Круг, заливай-ка Арбат
своей песней о светлой деревне,
перебил Расторгуев своею "Комбат",
что слетели листья с деревьев.
Прохожу стороной мимо жизни большой,
как грибник мимо дойной поляны,
мне не хочется больше уже по одной
и тем более по стакану.

Сам себе говорю – что, уже завязал?
И не знаю, что и ответить,
два часа на бетонном полу я проспал,
чтобы снова любимую встретить.

Просидев два часа, она рядом была –
декабристка моя, да и только,
посмотрел на неё, а она поплыла
после выпитых мною стопок.

–Эй, мужик, тормози! Мы поедем домой,
довези нас до дому сохранно!
Мы рванули опять мимо жизни большой,
чтоб начать эту жизнь завтра рано.