Нож охотника

Я лежу в сарае на полке, рядом с патронташем, пустыми гильзами и болотными сапогами. Вот уже несколько лет как не стало моего хозяина Петра Алексеича, а меня по-прежнему тянет в осенний лес, пахнущий прелым листом, брусникой и горячей кровью охотничьей добычи. Утки и вальдшнепы, тетерева и глухари, зайцы и белки, кабаны и лоси – какого зверя только не касалось мое лезвие, острое, как бритва, твердое, как слово настоящего мужчины. Тоскую я по работе. Моя рукоятка из карельской березы с выжженными на ней узорами стала рассыхаться, ножны из оленьей кожи начали поедать какие-то мелкие насекомые. Но я все терплю, надеюсь на лучшие времена. Конечно, наследникам хозяина нет нужды до моих страданий – они и охотиться-то не умеют. А ведь когда-то вся их семья ходила в лес, на торфяные болота. Жена с дочкой грибы собирали да ягоды, которых на торфянике было преизрядное количество. А хозяин, расчехлив ружье, отправлялся за утками или зайцами. Мое участие в этих походах было самое непосредственное: я и тушки разделывал, и гриб походя срезал, и ветку для костра. Нравились мне такие походы!
 
Но больше я любил, когда хозяин вместе с другими охотниками отправлялся за крупным зверем. Вот уж где по-настоящему требовалось мое мастерство, моя острая сталь! Еще только стихал предсмертный хрип добычи, а я уже погружал конец своего лезвия под ее шкуру и делал первый рез. Это только кажется, что снимать шкуру легко. Попробуйте сами это сделать, когда шерсть покрыта толстой коркой окаменевшей грязи. Сколько усилий, а в результате – испорченное лезвие! На животе разрезы тоже с умением надо делать – чуть повредишь брюшину, и мясо будет испорчено. Это только у какой-нибудь куницы шкурку чулком можно снять. А с крупным зверем повозиться приходится.

 
Не думайте, что мы с хозяином такие кровожадные. Сколько раз приходилось проникать своим лезвием в плоть раненого животного, чтобы добить его, прекратить лишние мучения. А сколько приходилось резать силки браконьера, чтобы высвободить попавшую в них испуганную птицу! Излишняя жестокость ни к чему, да и добычи мы с хозяином забирали ровно столько, чтобы можно было прокормиться одной семье – на большее не претендовали.
 
Появился я у хозяина, когда он совсем молодой был. Отец меня хозяину подарил, когда тот первого в своей жизни зайца добыл. Ведь выживанию в условиях севера учат с детства, в том числе и охоте. Плакал тогда маленький Петя по убитому им зайцу. Жалел очень. Но отец ему сказал: «Жалей зверя, на потеху убитого. А того, что подстрелил, чтобы прокормиться, не жалей, а благодари. Его смерть – твоя жизнь». Вот тогда-то и отдал он Пете меня, чтобы зайца освежевать. Я тогда тоже новенький был, жир и кровь еще не впитались навечно в мою деревянную рукоятку. Наши с хозяином движения были неловкими, неуверенными, мастерство пришло с годами.

 
Когда хозяину лет семнадцать было, влюбился он в девушку, Полиной ее звали. Если будете в нашем поселке - хотя бы проездом - найдите самый крайний дом, что ближе к лесу. Там на одном из бревен мой клинок свой след оставил: «Петя + Поля = любовь». Потемнела от старости надпись, но все же ее можно еще разглядеть. А вот девушки уже и нет давно: умерла от туберкулеза. Шибко переживал тогда хозяин, да ушедших не вернешь. Вскоре женился он на другой, Пелагее. Потом и дочка появилась.
 
Как хозяин на инженера учился – рассказывать не буду, не было меня с ним. Я в то время Пелагее по хозяйству помогал. А когда Петр Алексеич вернулся домой, тут и началась для меня настоящая работа. Сколько мы с ним в охоту ходили – и сказать трудно. Однажды я ему жизнь спас. Подстрелили моего хозяина случайно в лесу, а больница ближайшая в сотне километров оттуда была. Так бы и истек кровью Петр Алексеич, да нашли его другие охотники. А рядом с ним я лежал, выпал из его руки. Вот тогда-то я и пригодился, войдя в рану хозяина с помощью уверенной, надежной руки врача, которым, по счастью, оказался один из охотников. Пулю с моей помощью извлекли, плечо перевязали, чем смогли, и хозяина на самодельных носилках принесли домой. Там уж он в себя пришел. А как выздоровел – возобновил походы в лес.
 
Да-а… было времечко… Но всему конец наступает. Так и мой хозяин постарел. Умерла его жена Пелагея, сам он в город к дочке перебрался. И затосковал… По жене любимой затосковал, по охоте, по бурлению в крови… Мечтал вернуться в родной поселок, выйти на охоту со знакомыми мужиками. Да не пришлось…
 
Тогда я впервые услышал это слово – инфаркт. Его с каким-то воодушевлением произнес фельдшер из бригады скорой помощи, когда увидел, что помощи медиков уже больше не потребуется. Я лежал в этот момент на полке в серванте, видел, как стекленеют открытые глаза хозяина… и понял все…
 
…Я лежу в сарае уже много лет. Но верю, что еще пригожусь. Подрастает у хозяйки сын, он так похож на Петра Алексеича. Когда-нибудь он возьмет меня в руки, коснется пальцами холодной стали, и в нем родится новый охотник...
 
Примечания: Здесь описывается нож моего деда. Все, что здесь написано, было на самом деле, в том числе и пуля, вытащенная ножом из раны. На севере, если случилось, что на охоте подстрелили, а до врачебной помощи не добраться, иногда пулю вынимают, а рану плотно утрамбовывают мхом - ягелем или сфагнумом, чтобы человек не истек кровью.