Бабочка или?..

Сегодня за окном она видит осень июня. Зеленая листва покрыта слоем пыли и это до безобразия неприятно. Реальность осени июня очень грустная; грусть манит и прельщает патокой слез, которые, в свою очередь, омывают стены внутренней пустоты. И это внутреннее смущение, смешенное с подавленностью и параллельным наслаждением от значимости падения, невозможностью снять с себя прилипшие линии поведения, вызывает конвульсии и рвоту.

Вода и зубная щетка, контрастный душ и нежный химический аромат ландыша. Сегодня это ее не обрадует, не взбодрит. Потому что ее сковало чувство стыда и легкой обиды, а может быть негодования, непонимания или непослушания – одни сплошные «не» в ее голове. Она прикусила кусочек нижней губы и отключилась: закрыла руками глаза, затопала ножками, крикнула и убежала. Ребенок непослушный. Пока бежала - упала, порвала платье, ветер растрепал ее волосы, а на коленке теперь ссадина, а может быть ссадина на сердце? Ведь если она стреляет, то попадает максимально мимо цели и так, чтобы билось только сердце. Ведь почки, печень, легкие ее не интересуют совсем. Мда, стрелок из нее не ахти – где она, где пистолет?

Нет, нет, нет, что Вы? Вы здесь совершенно непричем! Она способна злиться только на себя, потому что Вы ее мало интересуете. Ох, как же ей стыдно, даже оправдываться нет сил – сорвалась, смалодушничала – ай-ай-ай! Нехорошо-то как получилось. Но себя ей почему-то не жалко совсем, ведь жалко у пчелки, а дела у прокурора… Что-то там было еще, но у меня сегодня, извольте, амнезия.

Так вот, отвлекся немного – она и осень июня в ее душе. Но начнем мы с того, что бабочка распустила свои красивые крылья, а взлететь не может, ведь они еще слишком мокрые, а солнца как назло нет. Она так долго его искала, что уже отчаялась когда-либо узнать, что же такое этот полет и зачем он нужен. Ползала по грязному асфальту, собирая на своих лапках пыль дорог, умывалась росой с чистых лугов и полей, пряталась в кустах от птиц, зверей и даже людей. Ах, какая жалость, осталось только расплакаться и раздавить это глупое насекомое. Но я оставлю ее в живых. Ведь может случиться так, что я решу нарисовать для этой маленькой и глупой капустницы солнце. Почему бы нет? Почему бы да!

Итак, сегодня я – художник, и я рисую солнце. Моя фантазия наполняется жаром от соприкосновения солнечных лучиков с влагой крыльев бабочки. Я нежусь в объятиях любви солнца к бабочке, бабочки к солнцу. Любовь бабочки и солнца или солнца и бабочки? Какая разница. Пусть это будет просто любовь!

Вообще, любовь бывает разная, наверное: платоническая, ментальная, душевная, духовная, дружеская, горячая, холодная, страшная, прекрасная еще какая-то там тоже бывает. Но ни к солнцу, ни к бабочке такая любовь не имеет никакого отношения. Ведь бабочка не видит солнце, но купается в его лучах, а солнце просто дарит тепло и врядли думает о том, что какая-то там козявка, пусть и с симпатичными крылышками, вот-вот взлетит благодаря его труду. Пусть в моей фантазии неумелого художника будет именно так – легко и просто.

Так, где же я остановился? На какой цвет улыбнется будущее? А может быть это уже прошлое? Время идет, проходит, пролетает или проносится? Часики тикают под его влиянием. На Земле все подчинено этому ритмичному тиканью, поэтому крылья бабочки высыхают со скоростью 3 миллиметра в минуту, а скорость достижения солнечных лучей земли мне неизвестна. Если Вам так важны детали – спросите у гугла или яндекса, они более точны, нежели чем я.

Время щелкнуло пальцами, и бабочка готова к своему первому полету, в то время как время солнца еще не пришло. Хотя в общей временной карме времени все уже случилось не успев начаться, и время схлопнуло само себя. Бабочка не думает, солнце – тоже. Бабочка с удивлением делает несколько взмахов крыльями и… и превращается в человека. А солнце остается солнцем. И все это только лишь потому, что его время еще не пришло – у них там, в космосе другие правила поведения.
Кстати бабочка, которая вместо того, чтобы спокойно себе летать, но превратилась в человека, сама виновата. Ее уж точно никто не заставлял. Мне от этого только больше мороки с холстами и красками. Теперь же придется ей рисовать внешность, характер, извилины в голове, одежду, книги, людей, зверей – целый мир теперь я обязан нарисовать. А какой из меня художник? Был бы я Гогеном хотя бы, или Дали, а так… а тут еще и лень одолевает. Поэтому я заморачиваться не буду и переброшу всю эту черновую работу на своего ученика. Ученик у меня способный малый. Ага, вот и он уже бежит с эскизами. Молодец ученик, работа получилась забавная, бойкая и веселая – мне нравиться. Принеси-ка мне вина.

Ах, малышка моя бабочка. Разбросаю-ка я ей вселенную на плечах, звездочку подрисую на лбу, добавлю парочку извилин и готова человеко-бабочка! Хотя нет, у меня же осталась куча красной краски! Думал я думал и нарисовал ей красные реки, ручейки и сердце еще – ведь без сердца бабочка – это не человек, а так – козявка какая-то. В общем, вроде работка, конечно, тяп-ляп сделана, но ничего. Бывало и хуже.

Ух, бойкая ты моя бабочка – топай теперь ножками по земле и не забудь самое главное – твое время тоже временно, и осталось его не так уж и много, а я пока за тобой понаблюдаю – чего бы доработать и пририсовать. Все-таки не забывайте о том, что я художник редкой лени, плюс еще и эта любовь к вину, будь оно неладно.

Топает, прыгает, смеется, улыбается – радуется! Маленькая человеко-бабочка! У меня, кстати, вдохновение – я бросил пить, и теперь творчество поперло, рисую как ошалевший! А ей бы что – она-то не знает, что все вокруг – это моя работа и все для нее одной. У нее ж на одно только сердце ушло кило красной акварели. Мороки теперь с этим дефектом уйма! Не человек, а одно сплошное чувство! Думал я грешным делом остудить это хоть как-то, малевал ей серость, холод, сумрак. А ей хоть бы что – топает себе вперед и не оглядывается. Это, наверное, гены бабочки так влияют или моя недоработка с извилинами?. Ученик у меня тоже хорош, я как в детали стал вникать – за голову схватился. Куча мелких недоработок – издалека глянешь, вроде ниче так. А присмотришься ближе и хоть в слезы. Думал порвать халтурку эту, но жаль стало. Столько труда положил, столько краски перевел. Эх…

Аж загрустил, а пока копошился в депрессивных муках, ученик мой совсем от рук отбился, научил мою бабочку гадостям всяким, засорил извилины глупостями несусветными. Только одно радует, сердце-то я рисовал, сердце думает лучше, чем червячки в голове. Поэтому я спокоен за нее пока, главное, чтобы осень июня ее сума не свела, ей еще топать и топать, шишки набивать всякие разные. Как говорится, все что не делается, все – к лучшему! Это я по себе знаю даже. Тяжеловато конечно, но я рисую для нее как могу – летать ведь - не топать, а топать – не летать! Ученика-охломона, напрочь лишенного таланта, я выгоню, ей богу, выгоню! Пока жалко его, может, поймет чего? Исправится! Время-то еще есть? Есть. А раз есть, то пойду творить творения для своих бабочек. Кто ж еще нарисует, если не я?