Странный дом

Этот дом стоит на нашей улице в самом овражке. Кажется, всем своим существом врос он в окружающий пейзаж.
Кусты сирени и бузины закрывают от людских глаз большую часть постройки, поэтому складывается впечатление, что дом и кусты переплелись своими ветвями и мощными корнями навечно.
Струйка печного дыма вьётся из трубы только в самые лютые морозы, и в редкие минуты в окнах дома загорается свет.
С тех пор, как поселились в этих краях (без малого три года) мы с супругом ни разу не видели хозяина дома, занятого хозяйственными делами. Не встречали ни разу хозяйку, увлечённую прополкой огорода или спешащую по улице с полными вёдрами воды. Тропинка к дому была еле приметна, поэтому создавалось такое впечатление, что обладатель дома – призрак, который лишь изредка топит печь и на минутку включает в комнате свет. Только однажды я заметила, как наведалась в дом сухопарая тётка, несущая в авоське булку серого хлеба…

Крещенский мороз разукрасил окна нашей избы витиеватыми узорами, а берёзы у дороги щедро посеребрил инеем. Звонкий скрип половиц в доме эхом разносился по всем комнатам. Торопливые шаги редких прохожих не заглушал даже звук телевизора.
- Миш, я добегу до тёти Лизы, ладно? Праздник всё-таки, Крещение!
- Угу, - не отрываясь от голубого экрана, отозвался Михаил.
Я быстренько оделась, схватила кусок пирога с капустой, кусок пирога с калиной, и ступила в январскую стужу… Добежав до странного дома,
вдруг у самой тропинки увидела тёмную, неподвижно стоявшую фигуру. То ли мужик, то ли баба… А, может, сам чёрт? Не разобрать!
Холодные мурашки побежали по моей спине.
- Здравствуйте! – дрожа от холода (или от страха?) довольно приветливо крикнула я.

На звук моего голоса фигура обернулось… Уф-ф! И вовсе это не чёрт, а старичок – щуплый, невысокого роста… Чем-то мне напомнил…………. А бородища-то, бородища! Ниже колен опадает волшебной серебристой волной. Одет старичок довольно странно: вместо фуфайки что-то вроде армяка, на голове – малахай.
- Николай Чудотворец! - пронеслось в моей голове.
На моё приветствие старичок не ответил, а отпрянул от меня, как от прокажённой.
- С Крещением! – стуча зубами, выдавила я.
Дед проворно повернулся ко мне спиной и быстро засеменил к дому.
Вот он, призрачный неуловимый хозяин! Однако что-то с ним было не так… Ну конечно - лицо! Белое, как снег, застывшее в неподвижной гримасе, будто у фарфоровой куклы.
Глаза старика разглядеть не успела – они оказались глубоко спрятаны под кустистыми седыми бровями.
Я опрометью бросилась к тёти Лизиному дому.
Соседка, выслушав мой сбивчивый рассказ и глядя на образок, перекрестилась.
- Вовку Козлова ты встретила, вот что!
И тётя Лиза, разлив по кружкам ароматный чай из душицы, охотно поведала историю, потрясшую меня до глубины души…

- Женился Вовка Козлов как раз накануне войны. Взял в жёны самую красивую девку в нашем селе – Татьяну. Не успели молодые намиловаться, натешиться, как забрали Владимира на фронт. Воевал он справно, да не долго. Заела его тоска-кручина – спасу нет! Жена Татьяна каждую ночь стала сниться, увещевать да упрашивать:
« Приди, любимый, вернись! Худо мне одной. Мамка померла, а на руках - дитё малое». И плачет Татьяна, и слезами горючими умывается…

Тётя Лиза замолчала, смачно отхлебнула из кружки чай.
- А потом что было?
- Не смог Владимир с любимой в разлуке быть, дезертировал, чудом добрался до родных мест. А люди-то в селе не поймут: чего это вдруг Татьяна засветилась вся, как бляшка на новом ремне! И расцвела прямо на глазах, пуще прежнего… Ну вот, значицца, живёт себе Танька с дитём. Соседи помогают, кто чем может. Тогда хоть и лихо было, но все друг дружке помогали. А как иначе? Иначе не выжить!
Только не в коня корм – худющая Татьяна, как смерть. Одни глаза на лице светятся - огромные, цвета перезрелой вишни. Блестят, аки при лихорадке.
- Тёть Лиз, а дезертир-то где прятался?
- В родительском доме и прятался, где Татьяна с дитём жила. Там подпол был да ишшо чердак. Дальше слухай… Проходит скока-то времени, и стала наша Танюша поправляться. И токмо с одного боку поправляется - спереди. Баб деревенских на мякине не проведёшь, не обманешь – опять Танька брюхатая!
Только бабы одного понять не могут: от святого духа, что ли, Татьяна понесла? В деревне мужиков-то, почитай, не осталось…Но, как говорится, всё тайное рано или поздно становится явным! Увидал кто-то из соседей Володьку случайно – страшный, обросший, будто Лешак или Ведьмак. Оказывается, днём Володька прятался, а ночью, как сыч, на волю выбирался.

Тетя Лиза замолчала, а мне стало немного не по себе.
Я живо представила молодую, красивую женщину, а рядом с ней – того самого обросшего, одетого в рванину, старика. Бедная Татьяна! Да, ворованное счастье – тяжелая ноша! И не всем она по плечу…

- Новость сразу всё село облетела, - продолжила тётя Лиза. – Сначала хотели сельчане в волость сообщить, да Танюша на коленях перед людьми стояла, Христом Богом заклинала не выдавать мужа, шибко рыдала.
- И что, пожалел народ?
- Пожалел, - вздохнула соседка. – Народ у нас жалостивый, токмо Вовка людям так и не показался. Стыдно, видать, было…А Татьяна-то вскоре пацанёнка родила! Старшая девчонка, чем старше становилась, тем больше на мать походила.

Тётя Лиза снова отхлебнула чай.
В избе стало так тихо, что можно было услышать, как в соседней комнате стучат ходики.
Я вздохнула, с языка вдруг сорвалось:
- А как детишек Татьяниных назвали?
- Вовкой да Танькой.
- Что-о-о?
- Вовкой да Танькой говорю, тетеря ты глухая! Папка хотел в дочке Танькино продолжение видеть, а жена в сыночке - мужа любимого.
- Ничего себе!.. А дальше?
- А дальше, девонька, амнистия случилась. Думаю, в волости про Володьку слыхали, да связываться не захотели. Танюша кое-как концы с концами сводила, детей поднимала да мужа-дезертира на шее тащила. На двух работах работала, лямку тянула. Видать, силёнки и закончились…
- Заболела, что ли, Татьяна?
- Не-е-е, к «горькой» пристрастилась. Сначала помаленьку, потом поболее. Только грязной или злобливой никто Татьяну никогда не видал! Всегда со всеми весёлая, приветливая…Старики говорят: от большой любви дети шибко красивыми рождаются. Истинную правду говорят! Танечка, дочка, вся в мать уродилась - красавица, хоть икону с неё пиши. Вовка, сын, вырос - на артиста стал похож, только фамилию артиста я запамятовала…Ну, помнишь, кино такое было, про мужика с жабрами?
- «Человек – амфибия»?
- Ну, да, это самое! Как фамилия этого артиста красивого, не помнишь?
- Нет, не помню…А где теперь Татьяна, хозяйка дома?
- Где ж ей быть-то, милая моя? На небесах почивает, годков десять, пожалуй. Вырастила деток и упокоилась по весне. Тихо ушла, во сне, как великая праведница... В последний путь Татьяну, почитай, всем селом провожали.
- Жалко-то как, тёть Лиз!
- Судьба, знать, такая у неё… Вовка, сын Татьянин, служивым вскоре стал, а дочка Татьяна на бухгалтершу выучилась да в Москву подалась. Богатство у детей, по тем временам, оказалось огромное – красота неописуемая!

- А как же старик? Кто же за ним теперь смотрит?
- Сестра двоюродная иногда приходит, а когда и я пирожок отнесу. Да мало ли у нас сердобольных? Только отвык Вовка-дезертир от людей, всех избегает, от всего мира прячется. Потому оставляем продукты в сенцах и тихохонько уходим.
Тётя Лиза отставила кружку в сторону.
- Вот такая грустная история приключилась в нашем селе. А кто виноват, кумекаешь?
- Кто?
- Война проклятая виновата, - горько вздохнула тётя Лиза.

Теперь мне всё стало предельно ясно: и странное поведение старичка, и нелепый его вид, и седая, несколько десятков лет, не бритая, борода.
Простил ли себя Владимир Козлов за эти годы? Повинился ли перед Отечеством, перед Богом? Да и в том ли его вина, что крепко любил свою Татьяну? О том никогда нам не узнать… А коли б узнали, так что с того? Ничего в судьбе изменить и исправить уже невозможно.