Жнива...

Когда - то давным давно в каком - то семьдесят затёртом году я читала стихотворение, которое, проезжая мимо созревших полей с ячменем, пшеницей, всегда вспоминала. Но вот беда, я его практически забыла, но только память выхватывала из укромных уголков только полузабытые строчки и на все мои просьбы он только предлагал такое, чего я в жизни не просила. Но он умный и, естественно, выдавал только ту информацию, которая содержалась в запрашиваемых фразах. И вот сегодня я вспомнила, ну почти вспомнила, самые последние строки, и о, чудо, стихотворение вдруг явилось пред мои ясные очи. И вот я спешу поделиться своей радостью от долгих поисков. А вот кто автор этого стихотворения, я так и не могла вспомнить, только то, что это перевод Фирсова...Может быть кто - то подскажет? Заранее благодарна!

ХЛЕБ Георгий Ефимов
Перевод В. Фирсова

Серпами жать — нелегкая работа...
Синело неба синее стекло.
На спины наши,
Мокрые от пота,
Легла
Не только поля позолота,
А солнце раскаленное
Легло.

Жара...
Снопы над полем поднимались.
Во рту —
солоновато от воды.
Жара спадала.
Тени удлинялись,
Мы наклонялись.
Будто поклонялись
Земле,
Благодарившей за труды.

Кормилица!
От солнца золотая,
Она плыла,
колосьями звеня,
Такая в пору жатвы молодая!
Плыла,
С любовью глядя на меня.

За целый день
Отец,
Забыв усталость,
Не покурил,
Не разогнул спины.
Я подражал отцу.
И мне казалось,
Что тень моя не зря его касалась,
Что наши тени были с ним
Равны.

Жара, спадая,
Голову кружила...
И вот — пора!
В снопы воткнув серпы,
Бежим туда,
Где наша мама живо
Обед на чистый фартук разложила,
Подобьем лавки
Уложив снопы.

Все выше синева родного неба.
Отец,
Впервые закурив,
Шутил.
Рассказывал о том,
Где был, где не был...
Я помню, не доев
Краюшку хлеба,
В соседского мальчишку запустил.

Я помню все:
Как мама оробела,
Как обожгла пощечина отца,
Как на моих зубах земля скрипела,—
Я ел тот хлеб.
Мне мама съесть велела...
Так постигался
Горький труд жнеца...

А ночью мама замесила тесто.
Корову выгнав,
Затопила печь.
И свежий хлеб
Духмяно лег на место.
Когда же мама спит —
мне неизвестно,
Наверно,
За ночь не смогла прилечь.

И понял я —
Что может быть священней,
Чем труд нелегкий наших матерей?
И я просил у матери прощенья.
И рвался вновь на жатву с нетерпеньем,
Спешил вину загладить перед ней.

И вновь
Мои снопы ложились звездно
И пятилучным золотом цвели.
Я замечал,
Как становился взрослым,
Не потому, что был уж очень рослым,
А потому, что начал хлеб ценить.
Я понимал,
Как труден хлеб народа.
И помнится,
Отец сказал в те дни:
— Ты хлеб цени
Не в годы недорода
(Горька его цена в такие годы),
А в годы урожайные цени.

И помни, сын,
Что труд в беде поможет.
Любовь к земле
Не даст, чтоб ты ослеп...
И, помнится, добавил он, итожа:
— Быть выше хлеба человек не может,
Высокомерья
Не прощает хлеб...

О, истина,
Мной познанная в детстве!
Я позже оценил тебя сполна.
Нам друг от друга никуда не деться.
И я б хотел,
Чтоб каждому в наследство
Была такая истина дана.

Тогда бы
Кое-кто не шел вельможей,
Бросая хлеб на грязных мостовых,
И равнодушных
Не было б прохожих...

Быть выше хлеба человек не может,
Пусть даже самый знатный
Из земных!