Повесть "Сибирская сага. Ружанские" гл. девятая

Глава девятая

Марфа каждый по обычаю, выглядывала почтальона, чтобы спросить, есть ли им письмо. Так как она сама ежедневно писала кому-нибудь из сынов. От Терёшки письма перестали приходить уже после Рождества, сердце ныло каждый день за своих сынков. На письмо уходит дня два и получается в неделю три письма. Параня перечитывает, дописывает письмо и надписывает адрес, а Марфа отдаёт почтальону. И летит весточка на войну, согревая материнским теплом сердце солдата, омывая его душу материнскими слезами ожидания. От Шурки приходили письма тоже не часто, работали на заводе, почти наравне с взрослыми. Гриша взял его к себе в бригаду и как мог, помогал племяннику. Шурка хороший пацан, не балованный, крепкий не по годам, смышленый, но всё одно ещё малец. Параня каждый раз, когда приходит с работы тоже первым делом спрашивает, есть ли письмо. Но однажды почтальон сказал, что письмо есть её невестке Нюре.

-Дай я отнесу, она сразу и прочитает. – Попросила Марфа.

- Не могу, казённое оно. – Глухо ответил тот.

Марфа стала теряться в догадках, чтобы это значило. Неужто похоронка? Тело у Марфы стало ватным, дыхание перехватило.

- Да не томи, ты! Читай! Аль не знаешь, что у нас одна семья?
Трофим достал из сумки конвертик, вскрыл и немного помявшись, прочитал:

- Ваш муж Ружанский Терентий Иванович, 1906 года рождения, геройски погиб двадцатого декабря 1941 года, защищая город Ленинград. Командир части. Подпись.

Но даже накатившее в одночасье чёрное горе не свалило Марфу с ног, устояла перед чужим человеком, лишь осипшим голосом сказала:
- Ну, вот видишь, теперь знаю. Спасибо.- Повернулась и пошла во двор.

Но до дверей не дошла, подкосились ноги, и она упала на крыльцо, потеряв сознание. Старая Мария увидела в маленький свободный ото льда глазок, который оттаивали дети в окне каждый день своим дыханием, выбежала на мороз в чём была, и постучала в окошко к Ружанским, в надежде, что кто-то из взрослых есть в доме. Сама подхватила под мышки Марфу и стала тянуть в дом, видя, что помощи нет. Побив по щекам, натерев их снегом, Мария увидела, что губы и веки у Марфы дрогнули, и скорее почувствовала, чем услышала:

- Сынок Терёша погиб.-

Не поняла немка, что сказала соседка, но почувствовала, что что-то крайне неладное, страшное раз так плохо стало этой суровой женщине. С передышками затянула обмякшую женщину в комнату. Марфа попыталась встать с кровати, куда уложила её Мария, но ноги не слушались, и тут Марфа, не могла дальше сдерживать своё горе, заплакала, заголосила. Мария смотрела на соседку и, заплакав, вышла из дома. Через некоторое время снова вернулась с кружкой, дала Марфе полрюмки водки, а остаток растёрла на груди. Укрыла шубейкой, забрала Марусю и, сказав что-то на своём языке, вышла с ребёнком на руках, завернутым на груди полами шубы. Марфа осталась одна. Ходики мерили время, а для старой женщины оно остановилось. Уже нет в живых семерых её детей. Марфа всегда помнила, как кого из детей звали, когда родился и когда кто умер в каком возрасте. Но что значит теперь человеческая жизнь, когда идёт такая страшная война? Сколько горя и боли принесла она люду! Как теперь будут Вася и Зоя, оставшись сиротами? Как теперь будет жить без мужа Нюра, его вдова? Как теперь жить ей, матери, отдавшей столько сил и здоровья, чтобы вырастить дитя? От боли, сжимавшей сердце, Марфино сухое тело сотрясалось в глухих рыданиях. Она причитала на вдохе и на выдохе. Параня, переступив порог дома, уже знала о горе посетившем их дом. Она налила матери капель от сердца, дала выпить:

- Мама, пейте. Вам ещё нужно остальных дождаться. – Попросила невестка.

Марфа приподняла голову и выпила. Параня встала и подошла к углу, где висела икона и зажгла лампадку, перекрестилась. Затем взяла стакан, набрала воды и поставила на подоконник. Рядом поставила стограммовую рюмку, наполовину налитую водкой и сверху положила краюшку хлеба.

- Господи! Упокой душу раба твоего Терентия. Мам, я заведу тесто на пироги, завтра испеку и раздам.
- Делай, Параня, как знаешь. Я чуток полежу и встану. Схожу к Нюре. Маняшка у немцев сходи, забери.

За внезапно свалившимися хлопотами, Параня забыла о ребёнка, да грудь напомнила сама о себе. Из-за того, что корова ещё не отелилась, Параня кормила Марусю грудью три раза в день. Накинув шаль на голову, взяла в руки шубейку и выскочила во двор. Зайдя к соседям, она поблагодарила их и взяла малышку, та радостно защебетала, увидев мать и предчувствуя тот сладкий миг, когда сосок окажется у неё в ротике. Младшая Мария уже была дома и краем уха слышала, что у хозяев беда, кто-то погиб. Параня рассказала, что погиб старший сын свекрови и, укутав Марусю в принесённую с собой шубейку, пошла к себе в дом.


Наступили чёрные и беспросветные дни и ночи для Марфы: что бы она ни делала по дому, тоска была постоянной спутницей. Морщины обозначились резче на лице, которое осунулось и похудело, горе человека не красит, а старит. Она часто задумывалась и если кто- то в этот момент оказывался рядом, то старался не шуметь и её не беспокоить, в отличие от Мани. Она, видя свободные руки бабушки, требовала, что бы та её взяла к себе. И бабушка волей неволей отвлекалась от своих дум и нянчилась с Маняшей. Та уже дыбала сама, и за нею теперь нужен был серьёзный присмотр, так как шкодница ещё была та. Она лезла везде и всё тащила, что можно было сдвинуть с места. В свободное от работы время, когда Параня была дома, то есть в обеденный перерыв, Марфа уходила к дому, в котором последние двадцать лет жил Терентий со своей семьёй. Ей казалось в этот момент, что вот сейчас выйдет из пригона или еще из какой-нибудь хозяйственной постройки её сын, и, улыбаясь, скажет:

- Здорово ночевали. Как здоровье, мама?

Но двор оставался пустым, и мать входила в дом, чтобы прикоснуться к висящей одежде на вешалках, вдохнуть едва уловимый запах. По крайней мере, он ей чудился этот запах. Они с Нюрой только и жили надеждой, что похоронка пришла ошибочно, и что Терентий жив. Посидев у Нюры, она шла ко второй, а затем к третьей невестке. Тревога за оставшихся в живых сыновей усилилась многократно. Сердце трепетало от каждого стука в калитку. Марфа со страхом и надеждой выходила встречать почтальона. Завидев его, сердце начинало так сильно биться, что было больно рёбрам. Но часто - густо он проезжал мимо двора, всего лишь приветствуя её. И на вопрос, нет ли от кого весточки, отвечал:

- Пишут ещё. Жди, скоро придёт . – И ехал дальше.

Нет в жизни ничего хуже, если болит душа. Тоска рождает печаль, от которой теряется весь смысл дальнейшей жизни. Нет ничего страшнее, чем родителям хоронить своих детей. А тут даже могилы нет, и неизвестно вообще: как хоронят солдат. Говорят, что после боя их ложат всем скопом, то есть в братской могиле. И как узнать в какой могиле, в каком месте и где искать ту могилу, что бы можно было выплакать своё горе, преклонить голову. Да разве жы найдёт Марфа ту землю, которая приняла в себя тело её сыночка! Сколько таких матерей, как она, по всей стране оплакивают горькую свою судьбу, проклиная войну и Гитлера, развязавшего войну и столкнувшего народы, убивающие друг друга, сея разорение, голод, болезни, разрушения. А сколько сирот появилось во всём мире, сколько овдовевших женщин мыкают горе! Не счесть.

Но даже эти мысли, что она в своём горе не одинока, не приносили утешение старой женщине. Марфа уже не говорила как раньше: что людям, то и нам. Чаще, чем прежде, молилась перед иконами, стоя на коленях и только благодарила Высшие силы, что два её сына ещё радуют короткими весточками, и что у них пока всё хорошо, живы и здоровы. Марфа боялась надоесть Господу своими жалобами и не навредить воевавшим сынам. Спасалась от своих тяжёлых дум разговорами с Маняшей. По сути сама спрашиваешь и сама же себе и отвечаешь. Маняшка училась повторять слова, но пока дойдёт до вас смысл слов сказанного ребёнком, вот и получается, что тоже учишь язык, на котором разговаривает этот ребёнок. Слово «кака» у Маняши имело несколько значений - это было каша, чашка, конфета и вода. Вот и догадывайся, чего хочет ребёнок.

Хорошо, когда в доме есть дети, они несут в себе искру жизни и заражают ею домашних, даже немощных. Их смех, веселые голоса, рождают в душе умиление и тёплые чувства, которые лечат самые тяжёлые душевные раны. Детский лепет, бальзам для больной души. Кто этого на себе не испытал, тот и не живший человек. Заскорузлая душа такого человека не способна творить добро, она не видит красоту природы и не способна оценить прекрасное, ей всегда всё не так. Такой человек делит на «корыстно» или «баловство». Люди все разные и дети разные, у каждого своё любимое блюдо, у каждого своя любимая сказка или песенка, но игры у всех одинаковые, значит любимые. Так думала пожилая женщина и все свои думы поверяла маленькой внучке. Марфа заметила, если ребёнок во время игр подвижный, значит и любое дело в его руках, когда вырастет, будет гореть.


Марфа спустилась в погреб посмотреть на посадочную картошку. Отбирать теперь нужно больше, надо будет делиться семенами и соседями. Старая немка, начинала понемногу уже понимать, о чём хотела сказать ей Марфа или кто-то из русских. Она стала остро ощущать подспудно неприязнь к живущим в её дворе немцам. Пусть не они, но люди их нации убили её старшенького сына, а теперь вот целятся из всего своего смертоносного орудия ещё и в тех, кто на фронте: Михаила и Василия. Марфа прекрасно осознавала, что вины у этих людей никакой перед нею нет, но червь, засевший в её мыслях точил и точил правду, делая из неё решето. И теперь не сразу разберёшь, виновны или нет. Да что там говорить: дети за родителей не отвечают, также не отвечает сосед за соседа. Мало ли почему довелось жить по соседству с тем или иным человеком, вон в том селе, откуда дезертир Сухомлинов, теперь так и говорят, а это произошло там, где жил дезертир. Даже названия посёлка не называют, вот и выходит, что все в ответе. Вот ведь как, так покрыть позором не только себя, но и жителей всего селения. А они за что в ответе? Эти мысли не выходили из головы, ища виновных в гибели сына и односельчан, призванных защищать Родину.

Не скажешь, придут немцы и всё заберут, дом порушат. Вон, они эти немцы, живут в её доме, обездоленные, изгнанные со своего двора, бросившие всё нажитое мозолистыми руками не имеющие даже права голоса. Дали только взять с собою ложку, кружку, одеяло, смену белья. А почему? А потому что отвечают за то, что не совершали, но, однако же, причастные к беде Марфы…

Такие и подобные мысли роились, наседали и, обгоняя друг друга, туманили сознание старой женщины и слёзы катились по сморщенным щекам. Делиться с кем-то своими думами, Марфа не могла по многим причинам. Она помогала вынужденным соседям продуктами: картофелем, свеклою, луком, морковью и квашеными овощами. Вот нанизывая мысль на мысль, Марфа перебирала картофель, и отобранный на посадку аккуратно высыпая из ведра в специальный ящик. Посчитала сколько ведер ещё нужно насыпать и уставшая женщина, просидев на ящике согнувшись, закончила свою работу. Осталось ещё завтра часа на два и пусть себе прорастает, можно будет сажать. Но для этого, картошку нужно принести в дом, рассыпать под кроватями, чтобы на свету и в тепле ростки выросли толстенькими и сильными, не хилыми, одним словом.

Кряхтя, поднялась по лестнице, закрыла дверь, тщательно подоткнула старое одеяло, висевшее над дверью для удержания тепла, и вышла в пристройку. Здесь в этой пристройке хранился весь хозяйственный инвентарь: вилы, лопаты, грабли, тяпки, коромысла, ведра, корзины и многое другое, разложенное по полкам, как на складе. Марфа любила порядок, а когда везде порядок, то знаешь, где какая вещь у тебя находится в данный момент. И не ходишь, спотыкаясь, ища нужную вещь.

Жильцы оказались не ленивыми. Мальчишки помогали расчищать снег, с Мишей дёргали сено для скота, помогали чистить навоз. Андрей строго настрого приказал сыновьям, что бы закон гостеприимства соблюдали строго. Гость во дворе, особа неприкосновенная. И Мишка изо всех сил старался быть гостеприимным хозяином. Он ввёл их в свой круг, благо, что замёрзшая ляга была напротив дома, где можно было покататься на карусели. Что была эта за забава? Забивался в лёд металлический лом или труба нужного диаметра, на него насаживалось колесо от телеги, вставлялись два-три деревянных шеста в противоположные стороны. За них цеплялись санки с ребятишками, а одним шестом раскручивали колесо. Один или двое ребят брались за шест и бегали по кругу, а остальные катались на санках. Сколько было смеха, визга и синяков от падения с санок. Кроме санок можно кататься ещё и на ледянках. Самодельные лыжи и коньки, так же относятся к любимому виду зимних забав. Как здорово прокатиться с высокой горки, так, чтобы встречный ветер свистел в ушах! А на масленицу устраивали взятие снежного городка.

В этой забаве принимало почти всё население посёлка, за исключением самых маленьких и старых людей. Пекли блины, смазывали их сливочным маслом, разжигали самовары, и шло гуляние с блинами со сметаной, творогом, запивая горячим чаем. Желающие могли согреться более горячительным, чем чай, напитками. А чаще всего дети были заняты работою в хозяйстве, самые первые помощники в семьях. Школьные занятия обязательны, и пропускать уроки не принято, можно было получить неуд, но урок пропущенный мог повлечь наказание, выражавшееся в отмене общения с друзьями. Поэтому, чтобы не лишиться развлечения, нужно приложить много усилий и справиться со всеми заданиями.

Каждый день солнце незаметно набирало высоту и посылало своё тепло, от которого высокие сугробы снега подтаивали, отпуская на свободу говорливые ручейки. Снег на озере и лягах становился пористым, расслаивался и похрустывал под ногами, грозя осесть под тяжестью тела. На озеро, до которого было примерно около километра, в это время дети опасались ходить, боясь провалиться под лёд, но ляги такой опасности не представляли. Они были неглубокими и промерзали до самого дна, маленькие рыбки гольяны замерзали вместе с водой и оттаивали, когда вода принимала своё жидкое состояние. Как им это удавалось, оставалось загадкой. Можно было сачком ловить рыбку, чтобы пожарить в печке. Рыбка не имела чешуи и не нуждалась в чистке, с луком и небольшим количеством воды, в приготовленном виде, она была очень вкусной. Её засаливали в небольшие бочонки и ставили на лето в погреб.

Шла война, но дети всегда есть дети, и они находили время для игр. Даже ловля гольяна превращалась в игру. Приносили улов домой рыбаки мокрые, замёрзшие, но весёлые. А после такой рыбалки каждый рыбак шёл в баню, профилактика от простуды. Со смехом рассказывали, кто, где поскользнулся, кто, сколько поймал, и в какой ляге в этом году было больше рыбы. Взрослое население не занималось подобным промыслом, издавна это было делом ребятни. Они сами готовили подсаки, торбы для улова. Дело взрослых при этом заключалось в том, чтобы резиновые сапоги не пропускали воду, а где обнаруживалась течь, нужно было отнести к сапожнику, чтобы проклеил. Забот всем хватало. Как проводило лето рыбье население в обмелевших лягах, когда и как происходит нерест, никто не знал. Но следующей весной, её снова было вдосталь. Стаявший снег, местами освобождал целые прогалины, на которых в тихий день вился парок. Прихода весны ждали все: люди и животные. Кончатся лютые морозы, снежные бури, заметающие все пути-дорожки. Расчищать снег тяжёлое занятие, особенно, если дело идёт к весне. Стенки снежных тоннелей к этому времени были уже высокими и бросать снег лопатой вверх тяжело.

Но всё проходит и пришло время пахать огороды и сажать овощи. Сколько надежд люди возлагают на урожай. Сделают хорошие запасы осенью, значит, веселей зиму переживут. Кто переживёт, а кто и нет. Пришло ещё несколько похоронок в село, прибавилось вдов и сирот, матери глаза выплакали за своими сыновьями, присыпанными чужой землёй в незнакомой стороне. И никто родному человеку не прикроет глаза, чтобы спрятать ужас смерти в застывших зеницах. Не стали слышны на селе песни, а если кто – то и запоёт, то такая боль и печаль звучат в песне, что ни у одного услыхавшего побежит слеза, такая нежеланная на людях. И только повседневный крестьянский тяжкий труд, и слово «надо» спасает жителя села, деревни, хутора не только от депрессии, но и от голода, недоедания, врачуя душу. Кто испытал подобное потрясение, знает, что это не пустые слова.

Ружанские стали готовится к весне: перенесли из погреба картошку для проращивания, засыпали под кровати и разровняли ровным слоем. Марфа поделилась картошкой с соседями и объяснила, местный люд сажает этот овощ. Постояльцы были тронуты заботой, и в ответ с ещё большим старанием помогали по хозяйству. Вечером за ужином, Андрей известил, что завтра они будут сажать картошку вторыми по очереди. На Кочерёжке уже посадили, у кого огород подсох. Первые будут сажать Ятченко, а после к ним, так что бы подготовились с нарезкой, чтобы лошадь не задерживать, очередь большая. Марфа вздохнула с облегчением. Даст Бог, завтра управятся с картошкой, а потом можно будет уже и грядки готовить в палисаднике. Лук, семена редиса и моркови посеяли сразу в землю.

После ужина каждый занялся своим делом, а Марфа пошла на свою постель, чтобы лечь пораньше. Но сон не шёл, голова была полна мыслями, о сыновьях, оставшихся в живых, воющих на фронте, как там они? Давно нет письма от Михаила, да и от Василия две недели назад пришло письмо, на которое в тот же день был написан ответ, ушедший следующим утром. Хотелось, что бы сын получили письмо как можно раньше. Марфа, часто не дожидаясь письма, садилась и выводила письмо - каракули то одному, то другому сыну, в котором сообщала, чем именно они заняты в это время дома. Она понимала, как дорога любая весточка из далёкого родного, отчего края. Марфа помнила, почти наизусть каждое слово, пришедшее из того грохочущего ада. Письма хранила в шкатулке для бумаг, которая стояла на божнице, рядом с лампадкой, которую зажигала каждый раз, когда читала утренние и вечерние молитвы. Как раньше летело время, а теперь стрелки часов, будто за что-то цепляются, едва двигают колёсиками, как дряхлый старик. Казалось, что с каждым качанием маятника, уходят и её силы, а так хочется дождаться сыновей с войны. Незаметно для себя Марфа засыпает и видит сон, в котором нет места войне, а её сыновья находятся дома, и каждый занят каким - нибудь мирным делом. А проснувшись, безжалостная реальность наваливается на неё непомерным грузом: целая вечность разделяет Марфу с сыновьями. Терёша теперь никогда не вернётся из этой вечности, и встретятся она с ним только у Всевышнего на Судном дне. Марфа тяжело вздыхает и вытирает глаза платочком. Хочешь, не хочешь, а жить-то надо. Встаёт, одевается, умывается и начинает заниматься тем, чем занимаются все женщины испокон веку, готовить завтрак.


За повседневными заботами проходят дни, отдаляя каждый день времена, которые она могла считать счастливыми, когда все были вместе. Сегодня радость не обошла двор Ружанских: пришло письмо от Гриши. Стеша писала, что у них всё по-прежнему, только вот сглазить боится, понесла она. Пишет, что есть ничего не может, хоть не ешь вовсе, даже если и не поест, а услышит запах чего – нибудь, тут же позыв на рвоту. А поскольку работает в садике, то работа превратилась в сущий ад, такого со Стешей ещё не было. Марфа усмехнулась про себя: ничего, не одна она так тягости переносит.

Марфа порадовалась этому событию, и в который раз стала надоедать Господу со своей просьбой, услышать её молитвы и послать Грише ребеночка. Она и мысли не допускала, что дело не в её молитвах, а в чём-то другом, совершенно не относящимся к сфере божественного провидения. Марфа боялась даже и предположить в каком месяце ребёнок появится на белый свет, так как всегда подсчёты при предыдущих беременностях заканчивались одинаково, выкидышем, и Марфа с новыми молитвами обращалась к Богу, в надежде, что чудо свершится и Господь внемлет её молитвам, услышав в бездне голосов, её слабенький голос. От этих дум она стала даже по комнате ходить веселее. Её потянуло на улицу и, одев теплее Маняшку, вышла во двор.

Постояльцы свободное от работы время проводили на выделенном им подворье, и приходили только ночевать. Копать грунт для землянки приходилось в обеденное время и выходные дни Марии - младшей и Генриху. А с мальчишек и Марии – старшей, какой спрос? Пожилую женщину теперь часто беспокоили боли в сердце, и она радовалась, что пережила зиму в далёком суровом и чужом краю, который должен стать домом на какой-то период жизни, а вот на какой - не скажет теперь никто. Радовалась, что наконец-то получила весточку от сына Андреаса. Работал на шахте в Кемеровской области городе Новокузнецке.


Марфа с внучкой прикрыли на дом, приткнув щепку вместо замка, пошли к Нюре. Нюра скоро должна придти с работы, надо помочь ей принести дрова, кизяк и растопить печь. Так и шли по улице две женщины: одна уже увядшая, а вторая еле передвигала ножки, делая ещё по земле неуверенные шажки, перенимая эстафету жизни от бабушки. Как и ожидалось, дома никого не было, Марфа открыла его ключом, который висел тут же на гвоздике возле притолоки. Посадив Маняшку на кровать, Марфа начала хозяйничать в кухне. Принеся дрова и кизяк, достала лучину для растопки из - под загнетки. Видать Васюнька наколол, помогая матери, подумала Марфа.

Свекровь уже растопила печку и поставила чугунки с водою для варки еды, когда пришла невестка и очень обрадовалась добровольному помощнику. Родная мать, Прасковья Чукина, не очень баловала помощью её, да и не только её, но и Аринку тоже. Ушедший на фронт Прасковьин сын Егорий, оставил на руках матери больную чахоткой жену Галю и маленькую дочку Зину, так что Прасковье хватало своих забот, да и время сказывалось на здоровье сватьи. Поэтому Марфа как могла, помогала невесткам

- А что там Стеша пишет? Дед Чикунда сказал, что вам пришло от них письмо.- Спросила Нюра свекровь.
- Да когда ж это было? С неделю назад, да я тебе говорила.- Ответила Марфа.- У него с головою не всё в порядке, стал путать числа, и я заметила, что он не сам газеты подписывает, а кто-то другой, сама видела - рука чужая. Наверное, внучка.
- Ну, как там ваши Миноры, ушли? Совсем или как?
-Перебираются потихоньку, скоро совсем уйдут. Мы уже белую глину приготовили для побелки. Как-то стало во дворе пусто. Надо будет к ним зайти, посмотреть, приглашали очень. Вот пришла к вам, не могу места себе отыскать. Да что я тебе жалуюсь, тебе не легче моего. Прости дочка.
- Да что там, мама, чего передо мною извиняться. Сейчас будем кушать. Отобедайте с нами.
- А чего ж, давайте пообедаем.

И обе женщины стали хлопотать у стола. Марфа взяла Маню на руки и сев за стол, стала кормить, дуя в ложку. Маня важно плямкала губами и старалась откусить от корочки кусочек хлеба.
- Маня, открывай ротик, а то я не попаду».- Ворчала бабуська.- «Это ж надо, такой маленький рот, да ещё и стуляет его без конца».

Обед прошёл мирно и гладко, без скандала, только бабушка иногда ворчала на свою внучку-непоседу. Пробыв ещё немного в гостях, глава Ружанского клана с внучкой отбыла восвояси домой на конец Центральной улицы.

И потянулись однообразные дни друг на друга похожие: ожидание вестей от родных людей, хождение по дворам за новостями. Марфина тоска из острой формы перешла в глухой угол, забилась в него и доставала Марфу, жаля в сердце, в самые неподходящие моменты. Но однажды, совершенно неожиданно уже ближе к глубокой осени эта самая тоска потерпела поражение и на короткое время ретировалась туда, откуда пришла.

А дело было так: наконец-то получено долгожданное письмо от Гриши, в котором было радостное для Марфы известие, что срок уже большой, через месяц Стеша должна родить. Как ни странно, но написал сам Гриша и писал счастливый, что ему всё равно кто родится, хоть дочка, хоть сын. Стешин муж развода не даёт, но Гриша запишет ребёнка на свою фамилию и тот не сможет ничем им досадить. А ещё у него есть одна задумка, как урегулировать этот вопрос, так пусть мать не печалится, всё будет в лучшем виде.

Марфа от радости день и ночь, в свободное время, стояла на коленях перед иконами и клала благодарственные поклоны, читая молитвы с восхвалением всех небесных сил, что услышали рабу божию Марфу и послали радость ей, в тот момент, когда она находилась в великой печали. А печалиться было отчего: у дочери Анюты мужа Павла забрали на фронт и там, через полгода ранило в обе ноги, подлечили и снова отправили на фронт, а там вскрылась рана или что-то ещё, отрезали ему ногу и теперь отправят домой, как только подлечат.

И такие новости, если не каждую неделю, но раз в месяц приходили кому-нибудь из сельчан. Беда, как известно, не ходит одна: новое несчастье свалилось на Марфу – пришло извещение Катерине, Мишиной жене, что её муж, Ружанский Михаил Иванович, пропал без вести. Для матери известие прозвучало как гром среди ясного неба. Разве человек иголка? Как он может пропасть!? И потянулись чёрные дни ожидания известий хоть каких-нибудь о Михаиле. Может быть, он в беспамятстве в госпитале раненный лежит, и не знает, кто он и откуда родом, говорят, что так бывает от контузии.

Мысль о гибели сына Марфа отгоняла прочь что было сил, как же она сможет нести на себе непомерную тяжесть, которую война навалила на её старческие плечи? «Господи, дай силы дождаться своих детей с бойни»! Такими или почти такими словами начинался и заканчивался каждый прожитый Марфою день. Она почти не плакала, сердце сжалось от боли и не хотело разжиматься. Жизнь продолжала теплиться в этом сухом теле, недаром народ говорит, что сухое дерево на веку долго скрипит.

Начало: http://www.myjulia.ru/post/439070/
Глава вторая http://www.myjulia.ru/post/439331/
Глава третья: http://www.myjulia.ru/post/439359/
Глава четвёртая:http://www.myjulia.ru/post/439921/
Глава пятая: http://www.myjulia.ru/post/441317/
Глава шестая: http://www.myjulia.ru/post/443134/
Глава седьмая: http://www.myjulia.ru/post/443460/
Глава восьмая: http://www.myjulia.ru/post/443751/
Продолжение: http://www.myjulia.ru/post/445996/