Амедео Модильяни и Жанна Эбютерн.

Амедео Модильяни с ранней юности мнил себя художником, но вместо вожделенной славы живописца он приобрел на Монпарнасе славу первого любовника. Нищий, гордый, потерянный и страстный – живая достопримечательность богемного Парижа , объект желания всех мадемуазель в округе, мечтавших ему позировать. Амедео менял их с такой же скоростью, с какой писал картины.


Парадокс заключался в том, что красивый, как античный бог, он совсем не интересовался женщинами, смотря на них как на более или менее удачную натуру. В его постели перебывали все его модели – проститутки, прачки, служанки и цветочницы. Женщины входили в его жизнь и покидали ее, не затронув сердца. Как-то Модильяни признался своему другу, скульптуру Бранкузу, что ждет «одну-единственную женщину, которая станет его вечной настоящей любовью и которая часто приходит к нему во сне» И тут же на подвернувшейся салфетке набросал портрет той «одной-единственной». Бранкузи запомнил только, что у нее были прямые длинные волосы.
Впервые он увидел ее в «Ротонде», куда 19-летняя Жанна Эбютерн забрела со своей подругой выпить аперитив. Модильяни заметил новое лицо, вперил в нее взгляд и долго пристально разглядывал.
«Посиди так», - через несколько минут обратился он к к Жанне и тут же начал набрасывать на листке бумаги ее портрет. Той же ночью они ушли, обнявшись – так началась одна из самых странных любовных историй на Монпарнасе.


На следующий день после их знакомства везде, куда успевал забрести Модильяни, - он производил впечатление окончательно рехнувшегося. Приятели удивленно переглядывались: что это случилось с Моди? «Я встретил женщину из своих снов! Это точно она!» - то и дело повторял художник.

Однако Жанна действительно оказалась женщиной Модильяни, его идеальным типажом. Ей не нужно было искусственно удлинять шею и овал лица, как он делал, рисуя портреты других женщин. Весь ее силуэт словно стремился вверх, вытянутый и тонкий, как готическая статуя. Длинные, по пояс, волосы, голубые, миндалевидные глаза, которые смотрели куда-то поверх этого бренного мира и видели нечто недоступное другим.
Она была похожа на птицу, которую легко спугнуть. Женственная, с застенчивой улыбкой. Говорила очень тихо. Никогда ни глотка вина. Жанна была маленького роста, с каштановыми волосами рыжего отлива и очень белой кожей. Из-за этого яркого контраста волос и цвета лица друзья прозвали ее "Кокосовый орех". Никто бы не назвал ее красавицей, но в ней было что-то завораживающее – это признавали все.
А вот что нашла она в тридцатидвухлетнем изможденном полубродяге с горящими глазами туберкулезника? К 1917 году, когда они встретились, он был уже не тот красавец, с которым Анна Ахматова гуляла по ночному Парижу, — «голова Антиноя с золотыми искрами».


Жила Жанна неподалеку от Пантеона, на улице Амьо, на шестом этаже большого дома в квартире 8-бис. Отец Жанны днем служил в парфюмерной фирме, а по вечерам жене и дочери читал вслух философские сочинения своего любимого Паскаля. Ее брат Андре уже был художником. Он выставлял свои пейзажи даже в «Осеннем салоне». Жанна тоже решила стать художницей.
Когда родители Жанны узнали, с кем связалась их дочь, они тотчас пригрозили ей родительским проклятием, если она немедленно не оставит Модильяни.

Теперь Модильяни ежедневно появлялся в «Ротонде» в обществе Жанны. Сначала он рисовал посетителей и предлагал свои рисунки за мизерную плату. К ночи, изрядно набравшись, он непременно начинал кого-нибудь задирать. Но даже если Модильяни ввязывался в пьяную драку, Жанна не делала не единого жеста, чтобы его остановить и взирала на это с поразительным бесстрастием. Часам к двум ночи Модильяни буквально за шкирку вышвыривали из заведения. Жанна поднималась и молчаливой тенью следовала за ним. Нередко они сидели до утра в полном молчании, вдыхая холодный ночной воздух.

Леон Инденбаум, приятель Модильяни вспоминал:
"Поздней ночью его можно было увидеть на скамье перед "Ротондой". Рядом сидела Жанна Эбютерн, молчаливая, хрупкая, любящая, настоящая Мадонна рядом со своим божеством…".

Она переехала к нему, несмотря на решительное противодействие со стороны ее глубоко католических родителей и они поселились в крохотной мастерской вблизи Люксембургского сада. Две голые пустые комнаты, выкрашенные оранжевой краской и охрой. Денег катастрофически не хватало.
С появлением Жанны жизнь Модильяни не только не вошла в спокойное русло, а, напротив, совершенно разладилась. Теперь, вместо того, чтобы по утрам браться за кисть, он старался побыстрее улизнуть из дому, оставляя Жанну на весь день в полном одиночестве. Он потерял способность работать трезвым. После полуночи Жанна отыскивала его в одном из питейных заведений и приводила домой. Раздевала его, умывала и укладывала спать, не проронив не единого упрека. Они вообще до странности мало разговаривали друг с другом.
По ночам он жутко кашлял. Нужно было лечение. Модильяни отказывался. Тогда его друг Зборовский, польский поэт и торговец картинами, сбросившись с родителями Жанны, которые к тому времени простили дочь, оплатил поездку в Ниццу.

Иногда Модильяни бывал ужасно груб с Жанной. Поэт Андре Сальмон так описывал один из многочисленных публичных скандалов Модильяни: «Он тащил ее (Жанну) за руку. Схватив ее за волосы, с силой дергал их и вел себя как сумасшедший, как дикарь».
Хотя в последние годы он писал почти одну Жанну, он изобразил её на своих полотнах не менее 25 раз. Вытянутые пропорции. Обостренные ломкие черты. В позах — болезненная нервная тонкость. Про нее говорили, что она со своим бледным лицом с совершенными чертами и длинной шеей напоминала лебедя.

Искусствовед Михаил Герман заметил, что «есть что-то избыточно личное в портретах Жанны Эбютерн, как будто нам дают читать интимное письмо или услышать слова, которые можно прошептать на ухо. Особая душевная распахнутость, черты, которые дозволено видеть лишь одному человеку в особые минуты».


29 ноября 1918 года у Жанны родилась дочь. Ее тоже назвали Жанной (Джованной). Впервые за долгие месяцы Модильяни сказал, вернее, написал матери: «Очень счастлив». Мать Амедео -Евгения Гарсен тут же ответила сыну. Он снова написал: «Милая мама, бесконечно благодарен тебе за твое ласковое письмо. Малютка здорова, и я тоже. Я нисколько не удивлен, что такая мать, которой всегда была ты, почувствовала себя настоящей бабушкой, независимо от каких-либо «законных оформлений»
«Законные оформления» не были совершены: малютку зарегистрировали, как дочь Жанны Эбютерн от неизвестного отца, потому что они с Амедео не были венчаны.
Узнав о том, что она беременна вторым ребенком, Модильяни написал: "Сегодня, 7 июля 1919 года, я обязуюсь жениться на мадемуазель Жанне Эбютерн…". Модильяни всем сердцем давал понять, что Жанна была единственной, кто смог подобрать к нему ключ.
Впрочем, вернувшись в Париж, он даже написал заявление об оформлении брака, но все уже пошло наперекосяк, и они так и не успели стать законными мужем и женой.


Лучшая картина Модильяни — портрет Жанны, написанный за год до смерти. Не привыкшая еще к своей беременности молодая женщина, пытающаяся встать, похожа и на итальянских мадонн раннего Возрождения, и на деву Марию на русских иконах.

Он уходил, а она оставалась дома. Одна. С маленьким ребенком. Без денег. Потерявшая всякие надежды на будущее: Модильяни в Ницце не стало лучше. Их обоих угнетало предчувствие катастрофы. Но еще держали холст и кисти. Он писал портреты Жанны один за другим. Сделал десятки ее рисунков.
Она тоже рисовала. В основном — Амедео и свои автопортреты.
В конце мая девятнадцатого года Модильяни возвращается в Париж, чтобы подыскать новое жилье. Жанна пока остается на Лазурном берегу.
Через три недели она шлет ему телеграмму: «Нет денег на дорогу. Пришли телеграфом сто семьдесят франков плюс тридцать для кормилицы. Приеду в субботу скорым».
Новую квартиру он так и не нашел. Поселились в старой мастерской, где жили до отъезда.
Маленькую Жанну взяла к себе Люния Чековска. Модильяни часто приходил туда. Иногда поздно ночью — пьяный. И тогда его не пускали в дом. Он не хотел никуда уходить. Так и сидел до утра на ступеньках.

В августе в Лондоне выставили 12 полотен Модильяни. Несколько картин удалось продать. Появились первые восторженные рецензии. Но наступила зима. И вместе с ней пришло обострение туберкулеза. Он все время мерз. Ему никак не удавалось согреться. И все больше пил.
В этот период в документах и воспоминаниях друзей предстают как бы два Модильяни. Один - человек, понимающий, что серьезно болен. Он отказывается лечиться, ходит по забегаловкам и безнадежно пьет. И другой Модильяни - человек, живущий, как все безнадежно больные, упорной надеждой выздороветь и начать все сначала. Он как будто предчувствовал близкий конец, а судьба оказалась решительной и непреклонной.

Однажды друг Амедео, Леопольд Зборовски, вместе с женой буквально затащил Жанну Эбютерн к себе домой и принялся её убеждать, что Модильяни надо спасать – он гибнет! Пьёт сверх всякой меры, теряет веру в свой талант… Жанна внимательно слушала и вдруг тихо, но твёрдо возразила:
- Вы просто не понимаете: Моди обязательно нужно умереть.
Зборовски опешили.
- Он гений и ангел. Когда он умрет, все сразу это поймут, - добавила Жанна.
История доказала её правоту.

Она понимала своего художника лучше всех. Амедео не стремился выжить, хоть иногда и делал вид, что думает об этом. Жанна знала, что его смерть близка, и знала, как она поступит. Однажды, в её отсутствие, Зборовски заглянул к ней в комнату и оторопел: на полу стояли два незаконченных автопортрета Жанны. На одном она вонзала себе в сердце нож, на другом – падала из окна...
В один прекрасный день Ортис де Сарате и Кислинг обнаружили Модильяни в постели в нетопленной ледяной мастерской. На постели рядом с ним сидела Жанна, на последнем месяце беременности, и писала его портрет.
22 января 1920 года Амедео положили в больницу Шаритэ для бедных и бездомных. В бреду он повторял только два слова: «Care Italia, care Italia» («Милая Италия, милая Италия»).
Через два дня его не стало. Он умер без десяти девять вечера.
Жанна, чтобы не оставаться в мастерской, провела ночь в маленькой гостинице с Полеттой Журден.
На следующий день, придя в больницу, она долго всматривалась в лицо Амедео, а потом вышла, так и не повернувшись к нему спиной.

Отец настоял, чтобы она поехала к ним, на улицу Амьо. В день похорон художника Жанна находилась на грани отчаяния, но не плакала, а только все время молчала. На следующее утро после похорон, в четыре часа утра, будучи на восьмом месяце беременности, Жанна выбросилась из окна шестого этажа
Самоубийство Жанны Эбютерн стало трагическим постскриптумом к жизни Модильяни.

Модильяни похоронили 27 января в скромной могиле без памятника на еврейском участке кладбища Пэр-Лашез. На кладбище его провожали все художники Парижа, среди которых был Пикассо, а также толпы его безутешных натурщиц.
Жанну похоронили на следующий день — в парижском предместье Банье.
Вместе они оказались под одной плитой только через 10 лет. Родственники, обвинявшие в её гибели Модильяни, позволили перенести её останки на кладбище Пер-Лашез.

В глубине старого кладбища Пэр-Лашез на почти незаметном надгробии высечена надпись на итальянском:
«Амедео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884 года. Умер в Париже 24 января 1920. Смерть настигла его на пороге славы».
И чуть ниже:
«Жанна Эбютерн. Родилась в Париже 6 апреля 1898. Умерла в Париже 25 января 1920. Верная спутница Амедео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним"


Потребовалось более тридцати лет, прежде чем ученые убедили наследников Эбютерн разрешить общественности доступ к художественному наследию Жанны Эбютерн.
В октябре 2000 года ее работы были представлены на посвященной творчеству Модильяни выставке в Венеции.
В 2003 году сотни итальянцев стояли под весенним дождем у Королевского дворца в Милане, ожидая, когда откроется выставка Модильяни и Эбютерн.

Впервые на одной выставке были собраны вместе работы Амедео и Жанны.
Искусствоведы утверждают, что его и ее полотна, появившиеся после их встречи, написаны как будто одной кистью. Так похожи они были друг на друга, так в унисон звучали их души.