Джейн Остин

Джейн Остин родилась 16 декабря 1775 года в Стивентоне, графство Хемпшир.
«Остины были старинной семьей, чье процветание, как и процветание многих других виднейших семейств в Англии, было основано на торговле шерстью, одно время составляющей там главную отрасль промышленности, — пишет Уильям Сомерсет Моэм. — Нажив большие деньги, они, опять-таки, как многие другие, накупили земли и со временем влились в ряды земельного дворянства. Но та ветвь семьи, к которой принадлежала Джейн Остин, очевидно, унаследовала очень малую долю богатства, каким владели другие ее члены. Положение ее постепенно ухудшилось».

Мужчины семьи Остин искали себе профессии, которые позволили бы им прокормить себя и своих близких. Ее дед был врачом, отец — священником. Мать Джейн, урожденная Кассандра Ли, была также из семьи священнослужителей, приходилась племянницей основателю и ректору Тринити-колледжа в Оксфорде, кроме того, по словам Моэма, «у нее было то, что в моей молодости называли хорошими связями, другими словами — она... приходилась дальней родней семьям земельного дворянства и аристократии». Необходимость для мужчин искать работу, пусть даже речь шла о покупке прихода, понижала статус семейства Остин, родственные связи Кассандры его повышали. В общем, семейство Остин стояло на сословной лестнице на полступеньки ниже семейства Беннетов. Когда родилась Джейн, седьмой ребенок, Кассандре было тридцать шесть лет.

В семье было шестеро сыновей. Их всех, кроме слабоумного глухонемого Джорджа, учил отец, позже двое братьев — Джеймс и Генри — поступили в Оксфорд, двое — Фрэнсис и Чарльз — отправились служить во флот (и начали свою службу в возрасте двенадцати лет). Главным везунчиком в семье оказался второй сын Эдвард — его усыновил богатый родственник отца Томас Найт, и позже Эдвард унаследовал поместья своего усыновителя в Кенте и в Хэмпшире.

Когда Джейн исполнилось семь лет, ее вместе с девятилетней Кассандрой отправили в пансион — очевидно, родители считали, что домашнее воспитание не может дать дочерям навыков, необходимых для их будущего дебюта в свете и на ярмарке невест. Далее разыгралась «типично английская» история, хорошо известная нам по романам Бронте и Конан-Дойла: сыпной тиф. Начальница пансиона скрывает эпидемию от родителей, они чудом узнают обо всем от одной из учениц и забирают девочек, спасая их от неминуемой смерти. Через год девочки отправились в новый пансион в Рединге и, насколько известно, были вполне довольны тамошней жизнью, получая большое удовольствие от учебы. Чему они учились? Все тот же набор, знакомый нам по романам Шарлотты Бронте (но не Джейн Остин! Ее героини никогда не вспоминают о своих школьных годах): Закон Божий, французский язык, танцы, фортепиано, пение, рисование. Большое значение придавалось домоводству. Будущие хозяйки должны были надзирать за прислугой и хорошо знать всю ее работу: как сшить лоскутное одеяло, как ощипать гуся, как осадить гущу на кофе, как заставить куриц нестись зимой (надо забрать от них петуха и подкармливать рубленым мясом).

Эти знания девочкам вскоре пришлось применить на практике. Ли, первый биограф Джейн Остин, пишет: «Можно утверждать как проверенную истину, что тогда меньше оставляли на ответственность и на усмотрение слуг, и больше делалось руками или под присмотром хозяина и хозяйки. Что касается хозяек, то все, кажется, согласны в том, что они были лично причастны к высшим сферам кулинарии, а также составления домашних вин и настаивания трав для домашней медицины. Дамы не брезговали прясть нитки, из которых ткалось столовое белье. Некоторые любили своими руками мыть после завтрака и после чая “лучший фарфор”».

Однако, судя по документам, в огромной семье Остинов прислуги почти не было — это при том, что труд слуг в те времена стоил очень немного: горничной платили 4-6 фунтов в год, дворецкому — 8-10 фунтов. Даже в домах небогатых дворян держали несколько слуг: кухарку, двух горничных, домоправительницу (или экономку), дворецкого, мальчика. У Остинов, кажется, была лишь деревенская девочка, помогавшая на кухне.

Миссис Остин и ее дочери сами шили рубашки и платья (и, по отзывам современников, это получалось у них не очень удачно; еще одна из родственниц Остинов замечает, что Джейн и Кассандра всегда были плохо одеты). Делали множество домашних заготовок. Миссис Остин сама коптила окорока.

Если с домашними заботами женщины семейства Остин справлялись неплохо, по крайней мере, семья никогда не голодала, то вот с тем, что герои Остин называют «countenance» — «манерами», возникали сложности. Манеры пришлось подвергать дополнительной шлифовке в доме богатой родственницы — миссис Найт.

Уже после смерти Джейн Остин ее племянница Фанни напишет о своей тетке: «Она была небогата, и люди, с которыми она главным образом общалась, были отнюдь не тонкого воспитания, короче говоря — не более чем mediocres[1], и она, хотя, конечно, и превосходила их умственной силой и культурностью, в смысле утонченности стояла на том же уровне — но я думаю, что с годами их общение с миссис Найт (которая их нежно любила) пошло обеим на пользу, и тетя Джейн была так умна, что не преминула отбросить все обычные признаки “обыкновенности” (если можно так выразиться) и приучить себя держаться более утонченно, хотя бы в общении с людьми более или менее знакомыми. Обе наши тетушки (Кассандра и Джейн) росли в полном незнании света и его требований (я имею в виду моды и проч.), и если бы не папина женитьба, которая переселила их в Кент, и не доброта миссис Найт, которая часто приглашала к себе гостить то одну, то другую сестру, они были бы пусть не глупее и не менее приятны сами по себе, но сильно потеряли бы в глазах хорошего общества».
Это письмо вызвало настоящий скандал среди поклонников таланта Джейн Остин. Им казалось, что на их любимицу возводят гнусную клевету. Как будто недостаточно быть талантливой писательницей, нужно еще обладать всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, и светскими навыками. Вполне вероятно, что манеры Джейн и Кассандры не избежали налета провинциальности, а год, проведенный в пансионе, едва ли мог превратить их в светских львиц. «Джейн вовсе не хороша и ужасно чопорна, не скажешь, что это девочка двенадцати лет... Джейн ломается и жеманничает», — пишет одна из родственниц Остинов.

«Джейн — самая очаровательная, глупенькая и кокетливая стрекоза и охотница за женихами, какую мне случалось в жизни видеть», — вторит ей другая. Ну, а что вы хотите от девочки-подростка из небогатой провинциальной семьи?

Для нас всё это совершенно неважно — у нас есть романы Остин, и большего нам не надо. Однако, когда Джейн гостила у своих богатых родственников, она еще не была знаменитой писательницей, а вот ее бедность, провинциальность и плохо сшитые платья бросались в глаза. Сомерсет Моэм пишет: «Джейн и Кассандра были бедными родственницами. Если их приглашали подольше погостить у богатого брата и его жены, или у миссис Найт в Кентербери, или у леди Бриджес (матери Элизабет Найт) в Гуднестоне, это была милость, и как таковая ощущалась приглашавшими. Мало кто из нас так добротно устроен, что может сослужить кому-то службу и не вменить это себе в заслугу. Когда Джейн гостила у старшей миссис Найт, та всегда перед отъездом давала ей немного денег, которые она принимала с радостью, а в одном из своих писем Кассандре она рассказывала, что братец Эдвард подарил ей и Фанни по пяти фунтов. Неплохой подарок для молоденькой дочки, знак внимания к гувернантке, но по отношению к сестре — только жест свысока».

В такой ситуации Джейн не могла не ощутить, что ее гордость страдает и, следовательно, не могла не понять, что эта гордость у нее есть.

Была ли Джейн handsome? Вероятно, да. Моэм пишет: «Внешность у Джейн Остин была, говорят, очень привлекательная. Фигура высокая, статная, поступь легкая и твердая, все в ней говорило о здоровье и жизнерадостности. Она была темная шатенка с ярким румянцем. У нее были полные круглые щеки, рот и нос маленькие и четко очерченные, блестящие круглые глаза и каштановые волосы, падающие вокруг лица естественными кудрями. С единственного ее портрета, который я видел, смотрит толстоморденькая молодая женщина с невыразительным лицом, большими круглыми глазами и объемистым бюстом; возможно, впрочем, что художник не отдал ей должного». Была ли она agreeable? Да, несомненно. Дурно сшитые платья и провинциальные манеры не мешали ей от души наслаждаться танцами. В письме Кассандре она хвастается: «Всего было только двенадцать танцев, из которых я танцевала девять, а остальные — нет, просто потому, что не нашлось кавалера».

Была ли она «good-humored»? Пожалуй, нет. Другие отрывки ее писем свидетельствуют о том, что она была из тех, кто ради красного словца не пожалеет ни мать, ни отца:

«Вы только подумайте, миссис Холдер умерла! Бедная женщина, она сделала все, что было в ее силах, чтобы ее перестали поносить».

«Вчера миссис Хэйл из Шерборна от испуга родила мертвого ребенка за несколько недель до того, как он ожидался. Полагаю, что по неосторожности она посмотрела на своего мужа».

«О смерти миссис У. К. мы уже читали. Я понятия не имела, что она кому-то нравилась, потому ничего не переживала по отношению к оставшимся в живых, но теперь мучаюсь за ее мужа и думаю, что ему стоит жениться на мисс Шарп».

«Доктор Хэйл носит такой глубокий траур, что только гадаешь, кто умер — его мать, или жена, или он сам».

Возможно, это цинизм человека, живущего в эпоху, когда смерть, даже внезапная смерть в молодом возрасте, не представлялась чем-то из ряда вон выходящим. Однако даже современники, которые, разумеется, не читали писем Джейн Кассандре находили, что младшая мисс Остин чересчур остра на язык. «Острый язычок и проницательность, да притом еще себе на уме — это поистине страшно!»

Вот еще несколько образчиков острого язычка и проницательности Джейн Остин из ее писем к Кассандре (на этот раз речь пойдет уже о живых знакомых). В этих отрывках можно не только угадать будущего автора «Гордости и предубеждения», но и понять, что Джейн пришлось изрядно затупить свое перо для того, чтобы перейти от сатирических зарисовок к любовным историям.

«У одиноких женщин наблюдается жуткая тяга к бедности, что и служит одним из веских доводов в пользу брака».

«Миссис Чемберлейн я уважаю за то, что она красиво причесывается, но более нежных чувств она у меня не вызывает. Миссис Ленгли похожа на любую другую девочку-толстушку с плоским носом и большим ртом, в модном платье и с обнаженной грудью. Адмирал Стэнхоуп вполне сойдет за джентльмена, только ноги слишком коротки, а фалды слишком длинны».

«Элиза видела д-ра Крейвена в Бартоне, а теперь еще наверно и в Кенбери, где его ждали на денек на этой неделе. Она нашла, что манеры у него очень приятные. Такой пустячок, что у него есть любовница, и что сейчас она живет у него в Эшдаун-Парке, видимо, единственное, что в нем есть неприятного».

«Мистеру В. лет двадцать пять или двадцать шесть. Он недурен собой и необаятелен. Украшением общества, безусловно, не служит. Манеры хладнокровные, джентльменские, но очень молчалив. Зовут его, кажется, Генри, и это показывает, как неровно распределяются дары фортуны. Я встречала многих Джонов и Томасов куда приятнее».

Была ли Джейн sensible? Вероятно, да, несмотря на острый язычок и изрядный цинизм. Она глубоко и искренне любила свою сестру Кассандру. «Если бы Кассандре предстояло сложить голову на плахе, — как-то сказала ее мать, — Джейн вызвалась бы разделить ее судьбу».

Джейн была также искренне привязана к своим братьям. Кажется, она даже изучила азбуку немых, чтобы общаться со слабоумным Джорджем.

Была ли она intelligent? Пожалуй, да. Родственные связи с Оксфордом давали девушкам из семьи Остинов некоторое преимущество — они были довольно начитаны. Из серьезной литературы она любила книги Сэмюэля Джонсона (вероятно, «Жизнеописания наиболее выдающихся английских поэтов») и его биографа Джеймса Босуэлла. В семье Остинов читали античные мифы, философские труды Дэвида Юма, пьесы Шекспира, стихи Байрона и поэтов-сентименталистов: Купера, Грея, Краба. Последний — автор поэм «Деревня» и «Приходские списки», реалистически изображавших жизнь сельских бедняков, был любимцем Джейн Остин. Увидев его на улице в Лондоне, она сказала, что это единственный мужчина, за которого она вышла бы замуж.

Разумеется, Джейн читала и романы — как «мужские», среди которых были книги Голдсмита, Филдинга, Стерна, Вальтера Скотта, Ричардсона и «Страдания юного Вертера» Гете, так и женские романы англичанки Фанни Берни, ирландки, пропагандистки идей французского Просвещения Марии Эджуорт, основоположницы готического романа Анны Радклиф.

Один из братьев Джейн — Генри — был женат на Элизе де Февилид — вдове французского дворянина, сложившего голову на гильотине во времена Великой Французской Революции. Элиза познакомила Джейн с французскими философами: Ларошфуко, Монтенем и Лабрюйером. Это влияние трудно переоценить — старший современник Джейн, лорд Честерфильд, писал своему сыну, которого готовил к карьере дипломата при дворах европейских монархов: «Я хочу, чтобы сейчас, когда ты вступаешь в свет, ты прочел две книги, которые раскроют тебе характеры людей настолько, насколько это вообще могут сделать книги. Я имею в виду “Нравственные размышления” господина де Ларошфуко и “Характеры” Лабрюйера».

Кроме того, Элиза была режиссером большинства домашних спектаклей, которые очень любили в семействе Остинов. В пятнадцатилетнем возрасте Джейн принялась за написание «Истории Англии» (весьма веселой, в стиле «Всемирной истории Сатрикона») с целью «доказать невинность шотландской королевы (Марии Стюарт — Е.П.)... и чтобы изругать Елизавету». Уж и не знаю, к какой добродетели отнести это намерение — к intelligent или к sensible. Пожалуй, все-таки к sensible, недаром, Джейн пишет о Марии Стюарт: «Это выдающийся характер, очаровательная принцесса, у которой при жизни только и было друзей, что один герцог Норфолк, а в наше время — мистер Уитакер, миссис Лефрой, миссис Найт и я» (глава 6 часть 2).

Продолжение следует...........