Разрешение свыше

Она отличалась от всех остальных картин тем, что от нее исходила какая-то волна тепла. Я сразу почувствовала, что она особенная. Пожилой художник подошел ко мне и сказал:
- Вы тоже это чувствуете, я прав?
- Необычная картина – не отрывая взгляда от картины, согласилась я
- Хотите приобрести?
- А сколько вы за нее хотите?
- Я подарю ее вам, если вы мне скажете ваше самое сокровенное желание.
Я задумалась, у меня все было, если бы только…
- Хотя можете и не говорить, - художник прищурился, - вы потеряли близкого человека, не волнуйтесь, в самое ближайшее время он вернется к вам. Возьмите.
Он протянул мне сверток.
- Я хочу, чтобы она принесла вам счастье. Мне не нужны деньги, пообещайте только что будете счастливы.
- Буду, - кивнула я.
В тот момент я действительно поверила ему. Придя домой, я повесила картину в спальне над кроватью. Присев на кровать, я приложила ладонь к холсту и почувствовала, как живительное тепло заструилось по каждой моей вене, наполняя мои усталые клеточки желанием жить, эмоции и воспоминания переполнили меня и слезы потекли по моим бледным щекам. Отдернув руку, я зарылась лицом в мохнатый плед и зарыдала.
Звонок телефона прервал мои излияния:
- Ревешь? - услышала я Катькин голос.
- Реву.
- Ну и сколько можно себя изводить?
- Катька, не сыпь мне соль на раны. Я же чувствительная.
- Я сейчас приду.
Я положила трубку и уставилась в потолок. Непонятное тепло все еще согревало меня и уносило в мир грез…
- Простите, вы уронили, - обратились ко мне.
Но я не слышала голоса, я смотрела в родные глаза и не могла оторвать от них взгляда. Протянув руку, я взяла испачканный журнал и прошептала:
- Саша, Сашенька, милый мой, - по моим щекам потекли слезы.
- Девушка, вам плохо?
- Саша, родной, – от отчаяния у меня подкашивались ноги.
- Извините, вы обознались, - развернувшись, молодой человек направился к автобусной остановке.
Я прислонилась к витрине магазина и наблюдала, как парень запрыгнул в автобус. Я еще долго смотрела вслед уже исчезнувшему автобусу. Звук поворачиваемого ключа вернул меня в реальность. Я вздрогнула и… проснулась.
Катька ворвалась в мою квартиру, подобно урагану, и, бухнувшись на стул в прихожей, выдала:
- Ну, давай, выкладывай.
Я, зевая, выползла в коридор:
- У меня начались глюки.
- Что опять? Господи, до каких пор ты будешь себя мучить?
- Но я действительно видела его, вот как сейчас вижу тебя, - я еще не отошла ото сна и задыхалась от волнения.
- Даша, перестань, слышишь, - Катька с силой встряхнула меня за плечи, - Сашки больше нет, прекрати себя мучить.
- Катя, это был он, это действительно был он, - заревела я, уткнувшись носом в Катькину куртку…
- Ты видела привидение, - резюмировала Катька, - пойдем чай пить.
Мы сидели на кухне, но чай не лез мне в глотку, я наблюдала, как в чашке танцевали чаинки, и мысленно возвращалась в прошлое.
… Лето, позади экзамены, мы с Сашкой целуемся на скамейке. В тот день он был очень напряжен и, я сразу почуяла неладное:
- Саша, в чем дело? Что-то случилось?
- Даша, меня забирают в армию. На границу.
Долгое молчание. Потом я кидаюсь ему на шею и шепчу прямо в ухо:
- Я дождусь тебя, слышишь, дождусь.
Сашка крепко обнимает меня, и я чувствую, что меня наполняет странное тепло. А потом было прощание на вокзале, обещание писать каждый день, торопливые поцелуи и соленые слезы. Гудок поезда разлучил нас. Но письма действительно приходили почти каждый день, я едва успевала отвечать. Писала везде: на лекциях в институте, в парке, за обедом, на прогулке, перед сном. Конечно же, события в жизни не происходят каждый день, порой писать было не о чем, но я писала, писала милые глупости, нежные слабости и сладкие мечты. Но одним грозовым днем я не получила письма. Я стояла на кухне возле окна, и страшное предчувствие не покидало меня. Я перерыла весь почтовый ящик, перетряхнула каждую газету, но не нашла ничего. Я была в растерянности, плакала без повода, рядом была Катька, утешающая меня в любое время дня и ночи. Этот грозовой день все время стоял у меня перед глазами. Собрав все силы и мужество, я пошла к Сашкиной маме. Она не любили меня, а я и не старалась расположить ее к себе. Потому как это было бесполезно. Но дверь Сашкиной квартиры открылась и появившаяся оттуда заплаканная Ольга Игоревна сгребла меня в охапку и, орошая слезами мои волосы, завыла дурным голосом. Я испугалась вдвойне, от неожиданного обращения и от страха, что что-то случилось. Я гладила Ольгу Игоревну по голове и шептала какие-то глупости. Не отпуская меня, она ввела меня в квартиру. Я, не раздеваясь, прошла в комнату, уложила ее на кровать. Начав оглядываться в поисках какой-либо причины, я заметила на журнальном столике листок бумаги с какими-то печатями, подписями. Не отпуская трясущейся руки Ольги Игоревны, я дотянулась до листочка. Это была похоронка. Теперь мы плакали с Ольгой Игоревной в два голоса. Такими нас застала Катька, искавшая меня повсюду.
Цинковый гроб и листочек с описанием смерти солдата. Шальная пуля Я дождалась его.
- Даша, ничего уже не вернуть, - Катька тронула меня за руку.
- Я знаю, - тихим голосом прошелестела я. Боже, и это мой голос.
- Прошло уже три года, а ты все еще заживо хоронишь себя.
- Мне нужен знак, у меня нет разрешения на дальнейшую жизнь. Если бы оно было, я бы попыталась… Наверное…
- Вот что, Даша, иди-ка ты поспи, а? У тебя измученный вид.
Она уложила меня в постель, как маленькую. И прикрыв за собой дверь, тихонько ушла.
Уснуть у меня не получилось, я лежала с открытыми глазами и смотрела куда-то в пустоту. Нет, я смотрела на картину. В ней что-то изменилось, что-то неуловимо, но изменилось. Я вскочила, взяла картину в руки. И едва не вскрикнула от боли, меня окатило таким ледяным холодом, что я чуть не выронила холст. Рамка была теплее, я, сдерживая крик, провела рукой по холсту. Под корзиной с цветами что-то было. Я аккуратно разобрала картину, между картоном и холстом лежал тетрадный листок в клеточку. Развернув его, я до боли закусила губу. Это был Сашкин почерк.
«Дашенька, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Но я хочу, чтобы ты знала, я очень сильно люблю тебя и даже Там, я буду оберегать тебя. Не надо после моей смерти хоронить себя, я знаю, ты меня любишь, но ты должна жить, я так хочу. В день, когда ты не получишь от меня письма, значит, я уже мертв. Ты должна почувствовать это. Мы же с тобой связаны невидимыми ниточками. Конечно же, я не хочу умирать, но видимо, это судьба. Я всегда буду с тобой, во снах, когда ты спишь. Буду стоять у тебя за плечом, когда ты будешь работать, я всегда буду с тобой. Пока в тебе живет память обо мне, я буду с тобой. Обещай мне, что ты будешь жить дальше. Обещай, Дашенька. Люблю тебя. Вечно твой Сашка».
Боже, мой мальчик, ты знал, что погибнешь, знал! Трясущимися руками, я собрала картину, повесила ее. Потом медленно оделась и поехала на кладбище. Там отыскала черный мраморный крест и упала перед ним на колени. С креста на меня смотрело улыбающееся Сашкино лицо. Я погладила фотографию.
- Саша, я обещаю, я буду жить, но я никогда не забуду тебя и нашу любовь. Ты всегда со мной.
Я поцеловала холодную землю. Встала, еще минут постояла, потом резко развернулась и пошла, не оглядываясь назад. Вслед мне шелестели деревья: «Я люблю тебя, Даша…».
Я пришла домой, села на кровать, обняла колени и посмотрела на картину. Плетеная светло-коричневая корзина с голубыми незабудками, она отдавала мне часть своей силы. А в голове звучал Сашкин голос:
- Дашка, это необычная картина, она согревает своим теплом, потому что художник, который ее рисовал, вложил в нее свою душу.
А затем крик на кухню:
- Мама! Никогда не продавай это картину, слышишь!!!»