Ода Одессе

Как же я люблю Одессу! Я всегда ее любила - по книгам, ни разу в ней не побывав. Стоит ли объяснять, что значат для литератора эти имена - Бабель, Олеша, Паустовский, Ильф и Петров?

Покидая в 90-м Советский Союз, я оплакивала свою несбывшуюся Одессу, так как была уверена, что уже никогда, никогда...
Но колесо Истории вертится исправно. В тяжелом и нищем 93-м меня уже из Израиля пригласили приехать в Одессу, выступить. И вот ноябрь, промозглый, обветшавший город, вывернутые лампочки в подъездах, выбитые окна...

Первая наша встреча с легендарным городом как-то не заладилась. А
может, грустно подумала я, Одессы-то уже и нет: одесситы разъехались, остались дожди, грязь, пустые прилавки... И с этими тяжелыми мыслями я взобралась в вагон пустого, по вечернему времени, трамвая. И первым делом увидела плакат, на котором была изображена дамочка, перебегающая трамвайные пути. Рисунок был снабжен четверостишием:
Быть может, мечтая о сцене, о славе,
она отступила от уличных правил,
забыв, что подобная неосторожность
буквально отрэжет такую возможность!

Замерев от восторга, я опустила взгляд и на спинке сиденья увидела
процарапанное: "Все мущины - обманщики и притворщики!" и чуть ниже:"Вы, Розочка, тоже не ангел!".
А уж усевшись и подобрав с сиденья оставленный газетный лист, немедленно уперлась в объявление Одесской киностудии:
"Для съемок нового, цветного, широкоформатного художественного фильма требуются люди с идиотским выражением лица"...
и, не успев задохнуться от проглоченного вопля удачи, тут же прочла в разделе "Спортивные новости":
"Вчера в Москве состоялся матч между одесским "Черноморцем" и местной футбольной командой".

Нет, подумала я, Одесса никуда не уехала, ее не размыли дожди - просто она переживает очередную эпоху очередной революции... Надо, поняла я, оказаться в одесском трамвае в час "пик".
И уже на другой день я висела на ступеньке трамвая номер три, вслушиваясь в перекличку внутри: "Соня, ты вошла? Соня!" - "Она еще как вошла! Она мне уже трижды на ногу наступила!".
Меня подпирал какой-то молодой человек в голубой рубахе, висящий на подножке. Двери не закрывались, и вожатый время от времени говорил в микрофон:
- Ну ты, холубой... поднимись с подножки. . Холубой, я ж сейчас не знаю, шо будет... Тебя мамця не узнает, холубой... Наконец он остановил трамвай, выскочил с обрубком резинового шланга и со всего размаху как треснет по спине молодого человека!
Я со страху чуть не свалилась. Вот, думаю, будет сейчас побоище! Ничуть не бывало. Не выпуская поручней из рук, молодой человек повернул голову в профиль и сказал спокойно:
- Не понял юмора!

И еще одну прелестную сцену видела я в одесском трамвае. Это был
полупустой вагон, и у окна сидели две то ли москвички, то ли
петербуржанки. И одна из них громко обсуждала пыльную, грязную и
провинциальную Одессу, которая не что иное, как литературный миф...
После этих ее слов в вагоне воцарилась тяжелая пауза. Одесситы
переглядывались и ждали, кто возьмет соло.

Наконец маленький сутулый старичок, меланхолично глядя перед собой, сказал задумчиво:
- Да-а-а... коне-е-ечно... Одесса могла понравиться только такому
голодранцу, как Пушкин... Но он здесь полюбил, и ему ответили
взаимностью! А вам, мадам, даже если б вы и полюбили здесь кого-то, ответить взаимностью не смог бы даже такой старый еврей, как я!

И все вздохнули с облегчением - и трамвай покатил дальше.

А объявления - одесские объявления! На дверях одной аптеки я видела целых два. На одном было написано: "Аптека временно закрыта", а на другом, пониже: "Фима, заходи!".

И еще одно, на дверях ночной аптеки, нацарапанное от руки: "Слышу! Уже иду!"...

Вообще в этот, да и в следующие мои приезды, со мной в Одессе
происходили разные забавные и трогательные случаи и встречи, о которых когда-нибудь расскажу. Но самым страшным впечатлением был мой собственный вечер в Культурном центре. Ну, думала я, одесская публика, конечно, должна быть самой чувствительной к юмору. . Выступаю я легко, артистично, рассказываю много смешного и, в общем, не утомляю публику своей прозой. Наградой мне обычно бывает неумолкающий смех аудитории.
Но тут... Внимательно и строго глядя на меня, одесситы молча
выслушивали всю мою ударную программу. . . Прошли полчаса. . . Я
поняла, что это - провал. . Никогда в жизни мне не было так страшно и одиноко на сцене... Благодаря своему опыту "вечной выступальщицы" я дотянула вечер до конца, промямлила какие-то завершающие слова.
И тогда из заднего ряда поднялся здоровенный пожилой дядька с лицом персонажа из бабелевского рассказа и вежливо проговорил авторитетным тоном:
- Спасибо! Вы всех нас удовлетворили!

(с) Дина Рубина: "Новая газета", 20-22 декабря 2004 года.