Моя история

Мы сидели в машине и нам очень не хотелось выходить. В квартире на четвертом этаже нас ждал риэлтор с ответом.  Мы сидели и думали остаться там навсегда. Это было некое прощание с детством, родительским теплом, беззаботностью. И вместе с тем новая встреча с ответственностью. Нам было достаточно для этого лет и спящая двухгодовалая дочь на заднем сиденье. Но нам так не хотелось выходить. Далеко позади была деревня и бабушкин дом, в котором прошли самые счастливые годы моей жизни. Самые теплые и светлые годы, наполненные любовью и ароматом пирогов с маком. Не стало бабушки. Моей второй мамы. Моей самой любимой мамы, которая только заметив мои глаза, набирающиеся слезами, успевала обнять, подуть, сказать что то успокаювающее и налить мне горячего чаю. Она умерла, а мне нужно было идти дальше. Нужно было выйти из машины, подняться на четвертый этаж, сказать "да, да, конечно, нас все устраивает", принести из машины пять коробок с вещами, разложить все по чужим местам, потом найти новые и более подходящие свои места для них... и для нас. Киев. Оболонь. 2014 год. 20 октября.

Квартира была чужой. Она была старой и чужой чьей-то умирающей бабулей, с которой, так же как и я, все не могли и не хотели расставаться. Ей во время приносили дешевые таблетки и продлевали тем самым ее безрадостную жизнь.Старые книги, старая импортная стенка времен дефицита, старый диван, ковер, мягкий уголок (уверена все соседи когда то приходили на него посмотреть), кухонный гарнитур, журналы "Здоровье", швейная машинка в кладовке, паркет. Когда то здесь царил достаток, тщеславие и гордость. А теперь достаток пришел в негодность, тщеславие ушло на пенсию, а гордость постарела и обросла склерозом. Но воспоминания о них остались в этих старых, никому не нужных, вещах и никто не собирался расставаться с ними. И нам ничего не оставалось, как учиться принимать чью-то и свою невозможность отпускать. И, как следствие, учиться мириться со зловонным запахом разложения и новой жизнью, зарождавшейся на останках смерти, клещей и тараканов. И нам, казалось, там совсем не было места.

Договор с хозяином было подписан. Богдан принес все наши пожитки из машины. Мы немного перекусили, измученные дальней дорогой, и отдохнули в хаосе начинающейся новой жизни. К обеду позвонили с предполагаемой работы и Богдан ушел. Я усадила Кристину на расстеленную чистую пеленку, обсыпав ее любимыми игрушками. Сама достала ведро, набрала его,  взяла свое старое полотенце и опустила его в теплую воду.. В миг в сознание яростно ворвались воспоминания о дне смерти. О ее спящем теле. О ее полузакрытых глазах. О ее волосах. О хлопковой тряпке и воде в тазике. Она не казалась мертвой. Ее механизм остановился, но душа была еще на месте. Она боялась и не понимала. Я говорила с ней. Я пела ей последнюю песню, последнюю ее колыбельную, в благодарность за ее первые тихие и умиротворяющие звуки над моей новорожденной головкой. За ее теплые и шершавые первые касания к моему мягком красному тельцу. Она встретила меня здесь и была моим проводником. Я провожала ее. Она научила меня жить. Я тогда учила ее умирать.