Один дома

Сейчас мне за границу б махнуть,
по-бунтарски хлопнув дверью сильно,
по-российски водку захлебнуть,
чтоб стекала по губам обильно.

Ни к чему такая перестройка,
скрытая под яркий маскарад,
словно в цирке на арене тройка –
этой тройке рад и стар и млад.

В этом цирке рады все мы жизни,
цирк прошёл, мы вышли из дверей,
за собой оставив пол-отчизны
в клетке перестроечных зверей.

Звери перестроились на время,
как в большом романе о любви,
в телепередаче нашей "Время"
кадр за кадром, смешанный в крови.

Кровь везде – картина наизнанку:
Грозный, Гудермес, ну, что ещё?!
Я встаю, как прежде, спозаранку,
в руки пульт и утренний щелчок.

До каких же пор всё это видеть,
как в мультфильме про степных зверей.
Фильм прошёл, я снова в цирке сидя
жду, когда все выйдут из дверей.

Двери ж почему-то все закрыты,
словно рты у молчунов больших,
как у едоков, что снова сыты,
как у двух художников триптих.

Ухожу, не стану хлопать дверью,
как в театре вечном без имён,
жаль, что ты, чудачка, мне не веришь
ни во сне, ни мысленно, ни днём.

Но наступит время изначально,
где не будет горестей одних,
где не будет рядышком печалей,
будет лишь один светлейший стих.

Стих большой любви у изголовья
я тебе под утро подарю,
прошептав нежнейшие из слов всех:
"Дорогая! Я тебя люблю!".