Любви все возрасты покорны

Детство то время, когда мы начинаем познавать жизнь, учимся чувствовать и разбираться в своих и чужих чувствах. Время наивности и чистоты. Время веры в бесконечное существование добра, любви и счастья. И каким бы ни было детство все, что мы ощущаем и закрепляем в памяти, формирует нас именно теми людьми, которыми впоследствии мы становимся. Многие из нас оставляют эту память в подсознании и никогда почти не вспоминают об этом, некоторые, вроде меня, держат эти воспоминания близко к сердцу. О чем это я? О любви, скорее всего не о той любви, которая что-либо обозначает серьёзное и имеет определенный вектор. Я о любви детской. Не родительской, а той что приходит к нам извне.

Детские впечатления бывают настолько сильные, что вот закроешь иногда глаза, и перед внутренним взором возникает живая картинка. Мало того она ещё и сопровождается запахом и звуками, которые вроде на втором плане. И ты попадаешь, как в машине времени туда. В тот кусочек своей жизни, который возможно и не заметили твои родители, да и ты сама не придавала особого значения ему. Начну издалека из того времени, когда нам всего по три-четыре годика.

Двор моего детства то целая вселенная., в котором открытия на каждом шагу. У этого мира есть свое время года, которое еле-еле умещается в общепринятые рамки времени.

Лето убегает, осыпая свой след огромными кленовыми листьями разного окраса от бардового до кирпично-красного и желтого. В наш двор зима приходит с выпавшим за ночь первым снегом. Этого чуда в моем городе ждут взрослые и дети. Мой розовый город живет на той широте, когда осень может затянуться очень надолго. Да и дней с осадками в году мало. Деревья даже не все сбрасывают листву. Но, когда выпадает первый снег, радость наполняет сердце непередаваемым чувством восторга и волшебства. В моем детстве я почти не помню бесснежных зим. И зима начиналась с того, что после выпавшего снега папа вывозил меня прокатиться на саночках и поиграть в снежки. А со временем я и сама готовила саночки к прогулкам и покорению снежной горки на дворовом бомбоубежище. Снег не был особенно глубоким, но его хватало, чтобы ноги по краешек сапожка погружались в него. Двор был большим, и его асфальтированная футбольная площадка заливалась в отдельные холодные годы водой. Тогда можно было и в хоккей поиграть, и побегать на коньках, и вообразить себя фигуристкой. Были места в нашем дворе, которые никогда не замерзали. Это те места, где были проложены трубы тепло магистрали. Все они сходились в одном месте – рядом с огромной чугунной трубой от котельной нашего здания. И ещё, у той трубы было прекрасное свойство быть горячей и даже очень горячей, что позволяло нам согревать свои подмерзшие и мокрые места.

Десятый час утра в субботу. Наша семья только закончила свой завтрак, а я ещё балуюсь, сидя за столом. Размазывая страшно нелюбимую манную кашу по тарелке пытаюсь нарисовать горку. Мама моет посуду, остальные заняты каждый своим делом. Вдруг раздаётся бухание в дверь. Причем сначала бухнули один раз, а потом удары как горох из миски. Мама бросает тарелки в мойку, те жалко клацают и, вытирая красные от горячей воды руки, бежит открывать дверь пока её не выбили.

-Вай! Это ты, Армен джан? Что случилось? - спрашивает она укутанную по самые уши в шаль фигурку в клетчатом пальтишке.
- Это не я, это Тигулик спрашивает пойдет ли ваша дочка в двор? А как её зовут, эту вашу дочку? У нас уже санки готовы. - важно отвечает клетчатый «голубец».
- Ну раз Тигулик спрашивает пусть сам приходит. – Твердо отвечает мама. - А дочку мою зовут Ирочка, - и с этими словами закрывает дверь. «Ничего себе кавалеры!» говорит мама и с усмешкой возвращается к работе. Меня конечно, сдувает ветром. Ещё бы какие-то там кавалеры пришли. Я бегу к двери и встав на цыпочки еле-еле отворяю дверь. Но там уже никого. На мамин крик «Куда побежала барышня?» я разочарованно говорю:
-Там никого нет. Наверное, хулиганы.
Загрустив, я понуро иду в комнату и тут раздается такой сильный грохот во входные двери, что они сами в итоге распахиваются. Я кидаюсь к ним развернувшись на все 180 градусов и ударившись плечом о косяк зала.
-Это что ещё за хулиганство? Вы чего дверь ломаете?
Сердито вопрошает мама, которая в очередной раз успевает ко входной двери, почти одновременно со мной. Я просовываю голову по руку мамы. Ею она удерживает дверь и … вижу двух мальчишек. Которые крепко держатся за руки, а за ними видны деревянные санки, поставленные на ребро.
- Ой, двое из ларца! – широко улыбнувшись, говор я. Оба показывают мне язык и хором отвечают маме:
-А Иришка выйдет кататься с горки?
Вся эта маленькая пантомимка с языком вызывает смех у мамы и подошедшего папы. И папа отвечает:
- А вы кто добры молодцы?
-Мы не молодцы, мы ваши соседи. Я вот Армен джан. Вы меня знаете. А вот это Тигулик, он в соседнем подъезде живет, - выпаливает на оном дыхании клетчатый голубец.
- Ну вот и познакомились, -смеется папа. - Нужно и Иришку-то спросить, - говорит он с улыбкой.
- Не пойду! Бэээ- и ещё раз показываю им свой язык.
- Ну раз так сиди дома, а я сейчас на работу, -подначивает меня папа.
- Нет папочка, папуля, ну пожалуйста, можно я пойду. Ты же мне тоже купил санки. Они ещё меня покатают, - уверенно к своей просьбе добавляю я. Одновременно пытаюсь пустить слезу и ковыряюсь в своем платье.
Папа с мамой заговорщицки переглядываются и задают вопрос насупившимся мальчишкам:
- А вы подождете свою подружку, пока она переоденется и возьмет свои саночки? И не будете потом её обижать?
- Да, ад подождем. Мы тут у трубы её даже подождем! Мы её ни за что не обидим она такая красивая!!- наперебой трещат мальчишки, убеждая моего папу в лояльности ко мне.
Между тем я уже поняв куда ветер дует успеваю быстро переодеться, дев свою беличью шубку появляюсь в коридоре
- Эк ты быстрая! - смеется папа. - Сейчас с балкона принесу твои санки. И через минуту я выбегаю из подъезда и нос к носу сталкиваюсь со своими новоиспеченными друзьями.

Вот это был здорово, наперегонки по снегу бежать к горке и часа два гоняться с неё, кувыркаясь под конец в небольших сугробах. Попеременно бросая друг в друга снежки, мы валялись на свежевыпавшем снеге, а когда окончательно промокли варежки и байковые спортивные штаны и у меня, и у моих кавалеров, мы отправились к трубе. Эх и выручалка же она была! -Ну-ка все попами к трубе! - командовала я и мы с усердием прижимались к горячей трубе своими мокрыми штанами. Благо труба была горячая, но не настолько, чтобы у нас вызвать ожоги. – Ну- ка, жмем варежки на горячее! – снова командовала я., и все дружно упирались руками в черные ржавые бока отопительной трубы. Всё это сопровождалось хохотом и толкотнёй. И, хотя, у нас получалось проделать так всего один раз за всю прогулку, зато это было здорово и незабываемо. Я и сейчас закрываю глаза и чувствую смешанный запах железа, мокрой шерсти и тающего снега. Всю зиму, если мы не болели, мы выходили на прогулку с санями и к нашему счастью нас было вовсе не трое, а куда больше. И если у кого - то не было санок, то можно было и не просить у нас, - мы были щедрыми и сами предлагали прокатиться с горки. Вот эта щедрость и стала предметом ревности.

В один из дней я уступила свои санки Сережке-нашему новому другу, и он почти всю прогулку катался с горки вместе с моими друзьями, а я лепила снеговика. Затем я позволила Сережке отвезти меня на саночках домой. И я хотя мои санки сопровождал конвой из Армена и Тигулика, на следующий день никто не позвал меня гулять. Мои кавалеры сочли предательством моё поведение. А Сережка заболел. Вскоре наступила оттепель, снег растаял и ему на смену пришли погожие весенние денечки. Но я поняла, что даже маленькое доверие, внимание могут навсегда или почти навсегда разорвать дружбу. Я была маленькой, а этот эпизод был не очень значимым. Мы просто перестали вместе кататься и играть на горке втроем. И если таковое и случалось, то это было обыкновенное совпадение - мы просто одновременно выходили в двор. Больше на саночках меня не катали. За зимой приходило лето, когда погода была особо благоприятной для прогулок.

В Ереване лето начинается в апреле месяце и к своему пику приходится уже в июне. Время же кататься на велосипедах начиналось с того момента, когда мы переставали носить теплую и вязанную одежду. Торжественное открытие сезона выпадало на первое мая. Тем более что праздничное настроение поддерживалось украшением рамы флажками, всякими лентами у девочек ещё и цветочками и все меняли дринькающий звонок на гнусавую бибикалку клаксонов. Наш двор был весь расчерчен маленькими и большими дорожками и аллеями. И, конечно, раздольем для велосипедистов. Большие площадки позволяли не только носиться по прямой. Были сред нас и такие виртуозы, что ездили без рук, на одном колесе, делали ласточку на раме. Вообще - то царапин и ран было много, но результаты такого тренинга приводили нас в восторг. Самыми популярными моделями «железных коней» были «Спутник», «Школьник», «Орленок». Мы носились как угорелые и испыт ывали настоящий восторг съезжая с крутой тропинки между дворами, а особенным мастерством было заехать на горку бомбоубежища и съехать с него разогнавшись заехать в соседний двор. Двор наш славился асфальтированным покрытием и к нам часто покататься приезжали и соседние мальчишки, и девчонки, правда по особой договоренности, - всем надо было назвать имя хотя бы одного друга из нашего двора. В таком случае такой велогонщик не изгонялся нашим товариществом и даже имел право участвовать в наших играх-соревнованиях. Как в наших рядах появился мальчишка из противоположного нашему зданию дома никто толком и не знал. У него был зеленый велосипед и ни разу он не получил отказа на проникновение на нашу территорию. Появлялся он всегда торжественно и так демонстративно. Его рама всегда была украшена розочками, лентами и аж четырьмя клаксонами. Он подъезжал к моему балкону-заборчику и начинал пищать, выжимая адски-визгливые звуки из своих четырех клаксонов. Звали мальчишку Ханс Клосс, почти так же, как и главного героя очень популярного фильма «Сильные духом». По правде говоря, у него было другое имя, конечно, не такое звучное. Да и такое имя почти автоматически придавало ему статус «принятого уважаемого».
- ЭЭЭ, молодой человек, что вам надо? - спрашивал мой дедушка, отрывая глаза от книги. Он как правило часто весь день мог провести сидя у «заборчика», читая Аветика Исаакяна или Чаренца.
- Позовите Иришку. Скажите Ханс Клосс её ждет, - откидывая назад длиннющую челку назад, просил мальчишка (он считал, что такой жест говорит о его героической натуре и часто повторял в разговоре это движение). Само обращение к моему дедушке было большой храбростью. Дедушка поворачивался на скрипящем под его телом лакированном стуле и звал: «Писо, писо джан! Ари тес эс ова екел инча узум!» (Котя, котя джан! Иди посмотри, кто это пришел и что он хочет!)
- Ааа, эс ду ес.. (аа, это ты!) Инч ка? (И что?)
- Ари гнанк ецанив кшенк! Тес инч лав ем сирунацрел!(Давай поедем на велосипедах кататься? Посмотри, как красиво я свой украсил!)
- Спаси арцнем! (Подожди, спрошу!)
Я, топая на весь балкон, бежала к маме и, получив разрешение, выкатывала свой вели к во двор. Мы оба отъезжали по дорожке вдоль сточной канавы и обогнув веранду детского сада выезжали на площадку. Тут Ханс Клосс подтягивал руль на себя, отрывая переднее колесо своего «Орленка» от земли и балансировал на одном колесе. Потом мы ездили наперегонки по всему периметру двора и оглашали округу дикими криками индейцев. Иногда мы делали себе макияж а-ля Инчучун, в перерыве межу гонками. В нашем дворе было много кустов китайской розы. И мы обрывали фиолетовые и розовые соцветия на кустах и формировали полоски на лицо. Клеили слюной на лицо друг другу, посвящая в индийских воинов. Конечно, бабульки ругались на нас и выговаривали нам, стращая нас милиционерами и лиазорем (уполномоченым дома). Но чаще всего, мы замечали замаскированные улыбки и с громкими криками уносились от кустов на площадку. Примерно через час к нам присоединялись наши друзья, мы строили в кустах китайской розы вигвамы, а вот Ханс Клоссу приходилось уезжать на обед. Так он приезжал почти месяц, но потом перестал. Как мне впоследствии сообщил мой друг из их двора, -Лопаз Эдо (Показушник Эдик), Хансу не понравилось, что у меня много друзей и ему приходилось конкурировать с ними за внимание ко мне. Я практически не заметила его ухода в то время. А секрет раскрылся позже, когда за мной стали ухаживать мальчики постарше. А Ханс Клосс как-то растворился в играх и шалостях и навсегда исчез.

Пришло время идти в школу. И я, торжественно нарядившись в школьную форму, (привезенную по этому случаю из Москвы папой), с большущими белыми бантами на кончиках моих длинных косичек, с огромным букетом гладиолусов отправилась в первый класс. Но вот чего-нибудь особенного с Первого сентября у меня в памяти не сохранилось. По той простой причине, что со мной в классе оказались почти все мои друзья по детскому саду. Единственной проблемой для меня были чернильница и перо, которым в то время нужно было обязательно владеть. Шариковые ручки уже появились, но они были большой редкостью и учителя настаивали на чистописании перьевой ручкой. И мой первый документ «Первые шаги» в школе я заполнила перьевой ручкой, практически не посадив ни одной кляксы. Мне нравилось ходить в школу, поднимаясь рано утром, чтобы успеть позавтракать и прогладить капроновые банты на титане. Мы выходили с мамой без десяти восемь из дома. Дорога занимала всего пять минут. Навстречу нам, тренькая в звоночек ехал трамвай, мы переходили маленькую улочку, выложенную булыжником, шли вдоль собственных (в Ереване они так и называются «себакан тун») домов, которые на всю округу благоухали керосином, - ибо им топились. И приходили к большому черному зданию школы. Оно было построено из черного туфа и отличалось от всех соседних домов. Здесь я оставалась в шеренге, ожидая прихода своих однокашников и классухи.
Начинались уроки и, конечно, у меня появились новые друзья, подружки. Ну и, конечно, среди них воздыхатели и сплетницы. Большинство детей, пришедших в наш класс были из интеллигентных семей, класс набирался по новой экспериментальной программе министерства образования. Программа называлась «Б-2» и включала в себя усложненные основные предметы. Нас набрали равное количество мальчиков и девочек и на партах, обязали сидеть в порядке парами мальчик-девочка. Что уже для школы в закавказской республике было не традиционно. Поручили нас хрупкой учительнице, которая только-только закончила педвуз. От неё ожидали высоких достижений в развитии советских школьников. Нас же детей объединяло то, что интересы у нас в некоторой степени совпадали, а ещё было ярко выраженное желание хорошо учиться.

Каждая перемена сопровождалась дружным выбегом в коридор после усердного участия в уроках. Мы носились по небольшому помещению, отгороженному от остальных учащихся и играли в короткие игры типа «ручеёк», «море волнуется» и т.д. Иногда мы просто играли в догонялки с хохотом и визгом носились по кругу. В углу помещения стояла большая мусорка, которая к концу учебного дня была просто забита всякими отходами и тетрадными листами, и пластилиновыми комками, и остатками бутербродов. А ещё пока мы бывали на уроках технички мыли пол водой с соляркой и тогда играть в этом помещении было просто невыносимо, и мы запирались в классе. В один из дней мы все дружной ватагой носившиеся по паркету играли в «ручеек». Играли вроде играли, а потом Карен и Ашот стали ссориться и просто каждый так и норовил вырвать мою руку из рук предыдущего партнера. В итоге этого сражения, правда очень короткого, Ашот сильно дернул меня в свою сторону, и я не удержалась и с размаху попала вприсядку в ту самую мусорку. «Ты не джентльмен! Ты дурак!»- закричала я в слезах от обиды, что именно в такое место влетела. Играющие в ручеек тоже распались и наблюдали за сценой. Мой же одноклассник стоял, полусогнувшись, и ухахатывался, указывая пальцем на меня и радуясь тому, что в моих длинных косичках застрял мусор. Его хохот подхватили остальные мальчишки и девчонки. Только Карен подлетел к моему обидчику в то время, как остальные потешались. Я рыдала. Меж тем два «ухожёра» уже отчаянно молотили друг друга. Оставив их на поле боя, я побежала в класс, - плакать за своей партой. День школьный вскоре пришел к концу, и я отправилась домой в раздумьях, что мне делать с порванным фартучком. Как я и предугадывала мам строго отчитала меня вечером и когда мы ужинали пожаловалась папе, что никакого сладу со мной нет. И именно тогда, когда я была готова выпалить в свое оправдание всю историю, в нашу дверь позвонили. Папа поспешил открыть дверь. К общему удивлению в комнату вплыла (именно вплыла) тетя Эмма- мать Ашота и со словами «Добрый вечер! Это что же делается на белом свете?», уселась на стул без всякого предложения моими родными. «А что же делается, уважаемая Эмма?» Спросила моя бабушка. «Нет вы представляете! Ваша Ира обозвала моего Ашотика «джентльменом»! »- возмущенно начала свой рассказ грузная мама Ашота.
- А было за что его обзывать? -продолжила бабуля. -
-Нет, конечно, упаси бог! Я просто удивляюсь и очень оскорблена, что мой мальчик ухаживает и любит вашу, так сказать, девочку, а она его оскорбляет такими обидными прозвищами! Это надо перед всеми сказать «джентльмен» - выразила свое крайнее неудовольствие тетя Эмма. Я тот момент совсем потеряла уверенность себе и заревела, размазывая слезы по лицу и оправдываясь «Маам, бабуль не называла я его так. Наоборот я сказала, что он не «джентльмен», раз толкнул меня в мусорку, и у меня из-за этого и порвалась шлейка на фартуке, ЭЭЭ-ик-бе!
- Не надо плакать, моя девочка, из-за того, что ты не сделала. Ведь ты не назвала его джентльменом. И молодец. Откуда ему быть джентльменом?
- Вот именно откуда!? - с гримасой недоумения продолжила соседка. -Мы люди простые, водитель и бухгалтер. А таких слов мы и отродясь не слыхивали. Так ты не обзывала его так и чего он мне нажаловался? –
-Думаю, вам надо вернуться домой и поговорить со своим сыном. Ведь правда вы ни за что не позволите ему быть джентльменом? - улыбаясь, бабушка стала выпроваживать жалобщицу. - Иришка не плачь, я уверена в тебе, ты всегда знаешь кого, как назвать и тут ты никак не обозвала Ашотика. Она с решимостью подошла к тете Эмме взяла её под локоть и почти чеканным шагом, настойчиво подталкивая последнюю, отправилась к двери.
У двери грузная соседка обескураженно повернулась ко мне и твердым грозным голосом спросила:
-Надеюсь, что тебя обязательно накажут за твой поступок и сделают внушение, что нет среди нас «джентльменов», понятно? Папа, еле сдерживая смех, буркнул «конечно, накажем», и дверь за нею навсегда закрылась. Вслед за щелчком щеколды раздался гомерический хохот папы и деда. Бабушка, обмахиваясь кружевным платочком вернулась в комнату и спокойным назидательным голосом сказала мне:
-Внучка, никогда, слышишь, НИКОГДА не водись с детьми сапожников и кухарок, - им сложно будет понять простые правили поведения в приличном обществе. А фартук мы новый сошьем- эк невидаль! Весь этот маленький конфликт закончился тем, что я раз и навсегда запомнила, что нельзя быть другом человека, который получает удовольствие от твоей боли, да и ещё не имеет маломальские понятия о том, как нужно общаться и что такое дружба. Больше я с Ашотом я не перекинулась ни одним словом за все десять лет учебы в одном классе.

А в тот злополучный день после школы меня проводил, неся мой маленький ранец, другой одноклассник, Элик. И мы всю дорогу болтали о том о сем, ничего не значащем. Но успели договориться, что теперь, как только сделаем уроки выходим во двор, кататься на великах. Прошло несколько недель, стояли теплые октябрьские дни. Редко выпадали кратковременные дожди. В один из таких дней после школы мы, я и Элик катались на площадке. Ясень сбрасывал листву и её накопилось очень много за последние дни. Их сгребли в большие кучи и должны был сжечь. Мы решили поиграть в «ныряние в осень». Оставив свои велосипеды у беседки, мы взобрались на перила и по очереди с визгом и хохотом прыгали в большие кучи опавших листьев. Вскочив на ноги, бросались друг в друга разноцветными листьями, как вдруг стал накрапывать осенний дождик, и мы вдвоем рванули в беседку. Усевшись на перила беседки, я стала поправлять свои волосы, отряхивая их от пыли и заново переплетать их. Элик уселся на перила, и я не заметила за своим занятием как он придвинулся вплотную ко мне. Затем тронув за плечо сказал: «Хочешь, я открою тебе свою тайну?» - почти шепотом сказал мой друг «Что за странный вопрос? Я конечно хочу!». Голова моя была тога забита разными приключениями по книгам Майна Рида и Джека Лондона. И я конечно ждала, что мне откроется тайна какого-то клада или события. Но то что произошло потом не укладывалось в мои рамки понимания отношений между друзьями. Элик шепнул «Я тебя люблю!» и чмокнул меня в щеку. Дальше раздался громкий звук пощечины и с возгласом «Нахал! Я покажу тебе значение «я тебя люблю»!» И я рванула к своему велосипеду. Ярость клокотала в моем наивном сердце. Я примчалась домой, бросила велосипед в коридоре и забившись в любимое кресло долго ещё бормотала про угрозы нахальному Элику типа «Да как он посмел? Вот нахал! Хулиган. Да что он знает про честь девочки?» и т.д.

Успокоившись я выбрала книгу рассказов о Шерлоке Холмсе и улетела на Бейкер Стрит. Оттуда меня вернул звонок в дверь. Затем дверь открылась ив неё вошел пожилой человек в плаще и шляпе-котелке. «Здравствуйте, милая девочка. Вы, наверное, Ирен?» -спросил он, застыв у порога. «Здравствуйте. Да, я это. А вы кто?», незнакомец приподнял шляпу и снова спросил: - Как я могу видеть Вардана Амбарцумовича? Из-за дверной кулисы столовой появился дедушка, который сразу предложил незнакомцу раздеться и пройти в его кабинет-спальню. Пробыли они там около получаса и вроде как мирно разговаривали. Затем, посмеиваясь, вышли и, пожимая друг другу, распрощались. Я же за то время, что они беседовали стояла, за дверями, завернувшись в кулису и старалась услышать хоть какое - то слово. Ёкало у меня на душе, кошки скребли когтями, и я думала, что этот мужчина не случайно пришел к нам, а ещё было у меня смутное подозрение, что я виновата в этом визите, ну у ж очень он был похож на Элика. Увы, я не ошиблась. Это был дедушка Элика. Он пришел пожаловаться на меня, как рассказывал дед. Тот описывал, что я так сильно ударила его драгоценного внука, что тот упал в кучу с листьями (Вот тут я сильно возмутилась и выпалила «Вот ведь врёт, гад!») и запачкал новый спортивный костюм. Меня накрыла волна одновременного негодования и разочарования. Я старалась оправдаться, как только могла. Меня конечно отчитали за рукоприкладство и поспешные выводы о том, какие отношения могут быть в дружбе. Я же всё же осталась при своем мнении. Упрямо отказавшись от ужина, я села на свое любимое место и стала размышлять. Да так, в раздумьях, и уснула. Папины руки перенесли меня на кровать, а на следующий день никто больше не вспоминал об этом. Пройдет много лет, и я и Элик будем очень взрослыми людьми и встретившись после многих лет жизни, случайно вспомним об этом эпизоде. И седой мужчина признается «А ведь я тогда тебя очень любил. Но ты отбила всю охоту в прямом смысле слова.»

Прошло ещё несколько лет. Мои родители сочли правильным в первый раз отправить меня на лето в пионерский лагерь. В советское время –это была обычная практика. Школа заканчивала общие занятия в мае и до первого сентября дети в большинстве своем оставались дома. Особенно, если родители были молоды и ещё не заработали на отдых в приличном курорте или у них вообще не было отпуска. Я была пару дней полностью свободна и посвятила свое время исследованию соседских дворов и улиц в одиночку. В результате моего самоуправства дедушка и бабушка искали меня очень долго. Когда я возвращалась домой, как правило, родители были дома и неоднократные внушения только утверждали меня в той мысли, что путешествия необходимо совершать, пока ты можешь это делать сама. Но к моему большому сожалению в результате семейного совета меня решили отправить в пионерский лагерь. Об этом мне объявили прямо накануне отъезда в субботу. Вещи мои уже были уложены в большой серый чемодан, который и сейчас хранится на чердаке моего дома. На крышке чемодана было написано большими буквами мое имя и указана фамилия. А ещё на самой серединке клеем прикреплен листочек, где маминым почерком было написано какие вещи она положила со мной. Ранним субботним утром наша семья выехала в направлении местности Анкаван к пионерскому лагерь «Аршалуйс». Вся дорога заняла приблизительно два часа, и я получила колоссальное удовольствие рассматривая горы, карьеры, огромные валуны вулканического стекла на протяжение всей дороги.

Дорога петляла между большими шапками гор покрытых травой, местами пятнами красного цвета росли горные маки, они чередовались с полосами горной ковыли и ромашками. В горах никогда не знаешь какая картина откроется перед тобой из-за очередного поворота. Мы проехали несколько населенных пунктов и выехав из очередного села подъехал к железным воротам. За воротами виднелись небольшие домики, а над воротами вырезанный из металла трубач, гордо приложив ко рту горн, звал всех в зарю, что расшифровывало название лагеря –«Рассвет».
Мама и папа вышли из машины, прошли в небольшое серое строение типа будочки и вскоре вернулись с пропуском в руках. Выгрузив чемодан, они вместе со мной двинулись по песчаной дороге, которая вела к серому зданию типа столовой (как оказалось на самом деле), в нем находилось и административная комната, в которой нас ждала худая пожилая женщина. «Здравствуйте! Я начальник лагеря и главный воспитатель –товарищ Саркисян!» здороваясь с нами представилась она. На лице ни тени улыбки. «Я вижу наша новая воспитанница не любит сама носить свои вещи. Разве так подобает наследнице революции?» - спросила она. Я вытаращилась на неё (чемодан весил больше 20 килограмм), а папа ответил: «Пока рядом с моей дочкой мужчина тяжести всегда будет он носить», его улыбка так и осталась без ответа. А главный воспитатель предложил: «Пойдем значит к домику, где будет жить ваше сокровище.» Мы вместе отправились к домикам, выстроенным в одну линеечку вдоль дорожки. Я испытывала настоящий восторг от всего, что я видела на своем пути. Мне каждый домик казался домиком из сказки про Гензель и Гретель, так как лес подступал к домикам вплотную. Сразу за домиками начинался подъем в горы и как впоследствии оказалось за лесом совсем на вершине этой горы находились заброшенные штольни медной выработки, ещё с 20-х годов. Я предвкушала, как я сама буду ходить в лес и встречу там много интересного. Если бы я знала к чему приведут мои мечты. Мы подошли к предпоследнему домику, поднялись на крыльцо. Тут главная воспитательница наконец-то заговорила.
-Отнесите чемодан вашей дочери и можете попрощаться. Надеюсь до ворот вы доберетесь сами? А я тем временем познакомлю нашу новую воспитанницу с пионервожатой и её воспитательницей.
Папа деловито отправился в спальню и положил мой чемодан под одну из кроватей. В лагере были правила такие, что белье не выдавалось пока не приехал постоялец. Вот папа и положил его на кровать под окном, увидев, что на ней отсутствует белье. Тем временем мама дала мне пару наставлений и вскорости они зашагали по дорожке в сторону ворот и вскоре исчезли из вида.
-Астхик, ахчи Астхик! Заверещала товарищ Саркисян, перегнувшись на перилах крыльца. Из-за дома, потирая заспанные глаза, вылезла толстая и неуклюжая девушка, с белесыми растрепанными волосами.
- Инча э, дзент гцелес эши нман!? Ми зра!- грубо огрызнулась она. Моя челюсть совершила тихое поступательное движение вниз и замерла, я осталась в ступоре. Вот уж такого грубого ответа я вовсе не ожидала от пионервожатой. Эх, знала бы я что ещё ждет меня! Переругиваясь, обе воспитательницы направились к скамейке перед домиком и позвали жестом меня за собой. Там они обе быстро записали меня на тетрадном листочке в 5 отряд (6,7 отряды были не для школьников), потом типа познакомились. Товарищ Саркисян недовольная всем происходящим в жизни, отправилась обратно к столовке, отдыхать от рутинной работы. Её преемница, как оказалось впоследствии, её родная дочь, обняв меня за плечи повела меня в спальню знакомиться со своими сожителями пионерского лагеря. Она втолкнула меня в небольшое полутемное помещение и сказала: «Вот у вас новенькая, знакомьтесь. Она из Еревана!». И тут же быстро развернувшись ушла.

В небольшой комнате стояло штук шесть железных кроваток, накрытых небольшими холщовыми покрывалами, на четырех из них сидели девочки приблизительно моего возраста. Мы стали знакомиться и как выяснилось только я была из Еревана, остальные были из райцентров и поселков. Часа через два к нам спаленку заглянула пионервожатая и повела с остальными отрядными ребятами в столовую. К тому времени я уже успела перезнакомиться со всеми, кто был в пятом отряде - и с мальчиками, и с девочками. После обеда был «мертвый час» - время дневного полусна и, конечно, мы провели это время в приятной беседе, каждый рассказывал о своем доме, друзьях, родителях. После был ужин и только поздним вечером гнусавый горн пропел отбой. Не буду описывать весь антураж и быт этого пионерского лагеря. Но впечатления от всего увиденного и пережитого в этом уголке пролетарской пионерии хватило надолго, чтобы представить себе всю нищету быдло- и псевдо- национальной педагогики. Но перейдем к самому сюжету.

В первую же ночь, согласно традициям пионерского детства, в окно попытались влезть мальчишки, чтобы нас выпачкать зубной пастой –«запастить». Наглые мальчишки не учли одного. Того, что под небольшим окном спала именно я. А так как с раннего детства я спала очень чутко первый же из них получил моей сандалией в лоб, а остальные были с позором обнаружены. На шум из нашей спальни прибежала заспанная Астхик –пионервожатая. Накричав на нас и потушив свет, она отправилась призывать к порядку мальчишек, к тому времени в срочном порядке вернувшихся с улицы. Угрожая позором перед всей пионерской дружиной «товарищ Астхик» навела порядок и удалилась спать. Переполох постепенно сошел на нет. Я же запомнила двух самых активных «пастистов»- мальчишек. Одного звали Ашот(Кячал Ашот –Лысый Ашот) и Сейран (Хелар Сейран- Псих Сейран). Это была та ещё парочка. Двое агрессивных мальчишек были связаны дружбой, основанной на ненависти к девочкам и помешаны на псевдо-морали, вбитой им в голову то ли родителями, то ли дворовым братством и окружением. Следующее утро началось с гнусавого горна сигналом на построение. Прошла линейка, завтрак и о счастливое время пришло, называлось оно «подвижные игры». Нас всех «согнали» на футбольное поле- обширный луг.

Луг был ограничен с двух сторон большими валунами- «воротами», по два с каждой стороны. В футбол играли в основном мальчишки из старших отрядов, а младших ставили за «воротами», чтобы те бегали за мячами. Зрители сидели на обрывистом пологом холме вдоль этого поля по одну сторону, а с другой стороны поле окаймлял речной берег с осокой и рогозом. Так я и познакомилась с мальчиком по имени Мартын (ну очень «козлиное имя» подумала я тогда). Он как раз уселся рядом со мной. Мы разговорились, а потом дружно смеялись над пропущенными голами с обеих сторон и над неуклюжими малышами, которые бегали за простым резиновым мячом, а не футбольным. Где-то через час мы всей пионерской дружиной вернулись в свои домики и были предоставлены полностью сами себе, так как пионервожатых собрали в «штабе»- закутке за столовой. Наш весь отряд собрался на крыльце мы играли в веревочку или «кар ктик» -«камешкин прыжок». Мальчики наблюдали за нашими спинами, а двое из них играл в шахматы. Почти все они столпились за нашими спинами и вдруг один из них Кячал Ашот толкнул девочку и протиснулся на её место. Та понуро осталась за спинами, а я уставилась на нахала, который решил диктовать свои правила. «А ты кто такой?» - возмущенно начала я.
-Я самый лучший игрок. Спорим я у тебя выиграю.
-Я с тобой не буду играть. Ты не умеешь дружить и толкаешься.
-Правильно и делаю. Она же овца, как и все вы девочки!
-Сам овец! То есть баран! Вон скоро на твоей кячал-лысине скоро рога вырастут!
-Дура! Как дам сейчас!
-Только попробуй!
-А вот спорим, что струсишь! -
-Вот ещё! Я ничего не боюсь!
А спорим темноты боишься!
-Не боюсь!
-А слабо подняться ночью на третью штольню и принести оттуда горсть камешков.
-А вот и не слабо!
-Эй мальчишки ну-ка разрубите спор! Спорим, что не пойдешь!
-Рубите-рубите, пойду!
- Хоть днем, хоть ночью!
-Идет. Только мы сами скажем, когда!
-Идет. Кто проспорит будет в слугах ходить!
Так мы поспорили, знала бы я какие приключению меня ждут из-за этого спора.

День закончился обыденно рутинно. Только было очень скучно, нами никто не занимался и только принесенные из лагерной библиотеки книги спасали от преждевременной тоскливой смерти. Некоторое время д обеда я посвятила изучению нашей территории и собрала немного зеленых шишек из-под сосен и набрала полевых цветов. «Товарищ Астхик» обнаружила мое отсутствие случайно и быстро водворила меня на место. А я с радостью поделилась своими находками с девочками. Каждая получила по 5 шишек, и мы договорились по приезду домой для своих родных сварить варенье из них. А цветы пошли на плетение веночков. В итоге наша «добрая» наставница накричала на нас и заставила выбросить увядшие цветы, и подмести свою спальню. Что мы и закончили делать как раз до обеда.

Вечером нас опять собрали на «стадионе», и я снова встретилась с Мартыном. Дни были похожи как под копирку до конца недели. Правда иногда во время «мёртвого часа» я убегала посидеть на обрыве у «стадиона» и ко мне всегда присоединялся мой друг. Нам нравилось молча сидеть и наблюдать за природой. За величественным полетом орлов, слушать тихое журчание реки и жужжание жуков да стрекоз, носившихся над лугом. Иногда мы рвали колоски трав и стреляли друг в дружку. Услышав горн, как правило, разбегались по своим отрядам (он был в 6 ом отряде). В один из дней, после завтрака ко мне на крыльце подошел Кячал Ашот и сказал:
-Ну что, продолжим наш спор?
-А я думала, что Кячал ты забыл об этом! отпарировала я
-Ещё бы я забыл! Я просто оговорился с остальными наблюдателями, когда тебе это сделать! Вот Хелар Сейран будет главный, а остальные будут следить за тобой всю дорогу.
-Ну понятно, а сам ты будешь чем-то занят.
-И я тоже буду судьей! Так вот. Раз ты ничего не боишься, то отправишься наверх к «кари анк» к выработке сегодня ночью. Но прежде все пионервожатые должны уснуть.
Поняла Ирка-от бублика дырка?!
-Идет! Я всегда исполняю обещания и обязательства. А ты сам, как обзываешься, так и называешься!

На том и порешили. Девочки все кинулись меня уговаривать не делать этого. Разве не страшно ночью идти п лесу, сколько «азраилов» может спрятаться ночью в нем! Но я упрямо настояла на своем и заставила их всех поклясться, что никому и ничего они не расскажут. Из мальчиков только Хелар Сейран ухмылялся и шипел негромко «Ирка - от бублика дырка!», за что и пару раз получил по шее. Вечером снова был стадион, и я сидела с Мартыном, и мы наблюдали за игрой только на этот раз наших пионервожатых, гонявших мяч от одних ворот к другим. Где-то ближе к ночи им надоело это делать. Гнусаво пропел свои позывные горн. День закончился для всех кроме меня. Ночью я должна была доказать свою храбрость и смелость. «Товарищ Астхик» к моему облегчению после отбоя, выждав минут десять, поползла к домику физрука и начальника лагеря. А я в майке и трусах вылезла из окна (плёвое дело для той, кто отлично лазил по деревьям) и отправилась в лес. От нашего домика к лесу шла небольшая тропинка. Вот по ней я и пошла. Квадратный фонарик тускло освещал на моем пути кустки полыни и небольшие сосенки, которые, как бы окаймляли мою маленькую дорожку. Сначала, я шла просто бодрым шагом, а потом фонарик стал гореть ещё тусклее и почти бегом добралась до вершины. Там мой фонарик моргнул два раза и окончательно потух. Но я успела увидеть небольшую песчаную насыпь прямо рядом собой. Я быстро нагнулась, черпанула рукой песка из неё и так, как прямо над моим ухом раздалось громкое уханье, понеслась по склону вниз. Мои ноги хлестали ветки-прутья кустарников, пару раз я спотыкалась, но свой кулачок держала крепко закрытым. Большие сосны мне иногда казались огромными великанами, сквозь крону деревьев проглядывала обсыпанное звездами небо. Совсем близко к лагерному городку, из-а кустов засверкали «глаза» то ли волков, то ли собак, послышался вой. Но я бежала так быстро, что у меня не было времени разглядывать кто за кустами, а вой только прибавил мне скорости. Наконец-то я добежала до конца тропинки и увидела, что там стоят Кячал Ашот, Хелар Сейран и ещё двое правда старших мальчиков. Я, переведя дыхание подбежала в Кячалу, сунула ему в руки свой кулачок с песком и, высыпав его, понеслась в комнату. Я так устала от своей же храбрости и бега по тропинке, что, как только я упала на свою кроватку, забылась сном.
Мне снился сон, что я попала в волшебное царство к Снежной королеве (как мой папа говорил «, наверное, спала с открытой попой») и в этом сне она заковала мою шею ледяным ошейником. Я из последних сил сорвала его и… в этот момент зазвучал горн на завтрак, и я сонная выскочила на крыльцо. Дальше произошло столько, что мне сложно и описать сейчас! Раздался истошный крик: «Змея! Змея!». Раздался грохот, и я увидела, что толстая туша «товарищ Астхик» брякнулась на пол, с визгом в разные стороны от меня и вообще от домика разбежались доблестные наследники пионерии,
Кячал Ашот и Хелар Сейран бросились к потерявшей сознание воспитательнице будущего поколения. Я же, выставив правую руку, в которой держала «оковы их льда» лепетала «Да не я это, это Снежная королева…» Спустя несколько мгновений я посмотрела на руку и чуть не умерла со страха. Я крепко держала в руках змею и размахивала ею. Между тем из соседнего домика прибежали другие пионервожатые и привели в чувство свою коллегу. Кячал Ашот и Хелар Сейран стали дружно кричать «обвиняя» меня во всяческом непослушании и невоспитанности: «Она сумасшедшая и дура» - кричал первый, ему вторил второй «Она бегает по лесам и носит дохлых ужей!», « Она не дружит с нами, грубит, а вот с Мартыном она даже встречается, а Сейран её любит!», «Она не знает своего места, девчонка, а таскается за мальчиками» и т.д. Из всего я только сделала смутный вывод, что эти двое маленьких негодяев хотели напугать и подставить меня и пока я спала пустили ужа мне на горло. Я опять не оправдала их надежды и не испугалась, а ещё и убила эту змеюку, на что, по их мнению, не способна была ни одна девчонка. Я тем временем отшвырнула змею и каким-то образом попала в Хелар Сейрана, он заголосил «Вай, мне конец пришел! Змеями травят!» А затем заскрежетал зубами, затрясся и упал на дорожку, его выгибало в разные стороны на губах появилась пена, все обступили его со всех сторон. Я и многие впервые в своей жизни увидели припадок эпилепсии. Девчонки дружно заорали: «Пргек энкнаворин! Спасайте припадочного!» Откуда ни возьмись появилась медсестра, стала оказывать помощь Сейрану, но увидев дохлую змею на Сейране тоже тихо ушла в обморок. Я в ступоре стояла над всем этим и лепетала, что-то в свое оправдание. Прибежали другие люди, старшие дети и пионервожатые. «Товарищ Астхик » пришла в чувство и её вместе с медсестрой проводили под белы ручки в санпункт, туда же следом понесли и Сейрана.

Меня забыли и я, дрожа от страха за дальнейшее мое пребывание в этом «дурдоме», помылась, оделась и побрела на завтрак, как и положено было по режиму. Мой остывший завтрак стоял на столе, я кое-как выпила чай и съела яйцо. Сердце мое ёкало и было очень тревожно. Я ждала окончательной развязки и наказания за нарушение режима. Дальше я отправилась к домику, надеясь в глубине души, что эти двое мальчишек признались, что ночью это они намотали мне на шею ужа, что они расскажут о нашем споре и готова была понести наказание за ночную вылазку. Но всё оказалось гораздо хуже.
Весь отряд вместе с пострадавшей пионервожатой ждал меня в нашей спаленке. Кячал Ашот и Хелар Сейран отсутствовали, ибо первый вызвался посидеть у койки своего друга, пока тот отдыхал. «Товарищ Астхик», взяв мою руку, вытянула и поставила меня на середину комнатенки и началось судилище. Полтора часа она выговаривала мне, что таких, как я должны держать в специальных приютах, чтобы воспитать дисциплину и покорность, что мои родители будут опозорены на работе (это как раз и послужило поводом к слезам), их уведомит лагерное начальство о том, какие они плохие родители, как плохо они воспитали дочь. Я так же узнала, что меня воспитали, как будущую женщину легкого поведения и я не соответствую образу моральной и нравственной девочки. Во время последнего заявления, дверь широко распахнулась и «двое из ларца» продолжили свои обвинения в мой адрес, что я приехала сюда по ночам устраивать соревнования с мальчиками, кокетничаю с мальчиками постарше, пугаю всех своими бредовыми рассказами, вместо того, чтобы дежурить по отряду, не уважаю пионерские принципы (вот тут я до сих пор не понимаю), и вообще у меня в голове только ветер и т.д. В итоге, не дождавшись вердикта, я выбежала за дверь и помчалась к воротам. Я твердо решила бежать домой, пусть по дороге не за два часа, но к ночи я все же прибежала бы туда, только не оставаться здесь.

На мое счастье у ворот стоял человек, которого я хорошо знала. Это был водитель грузовика, дядя Самвел, он бывал у нас в гостях и часто возил папу с объектов домой. Его дети тоже были в эту смену в этом лагере. Я подбежала к нему, поздоровалась и стала спрашивать. Поедет ли он в Ереван, может ли там увидеть маму или папу и передать весточку от меня. Дядя Самвел сказал, что он через несколько минут поедет обратно и может увидеть моих родителей. Я с нескрываемой радостью попросила передать пусть папа приедет забирать меня. Расспросы о причине такой спешки ни к чему не привели. Но самое главное этот человек согласился привезти моего папу. Я же двинулась обратно к лагерю. В домик я не пошла, а направилась к стадиону, на то место, где мы с верным другом Мартином проводили приятные минуты в беседах. На привычном месте его не было, но внизу на лугу я увидела группу мальчиков постарше, они играли в футбол и Мартин был среди них. Я позвала его и приветственно помахала рукой. Села и стала ждать. Мне так хотелось все ему рассказать и почувствовать его поддержку и защиту. Но на лугу мальчишки прекратили игру и собравшись в кружок что-то стали обсуждать. Я ждала. Прошло много времени, они продолжили игру, а я так и осталась одна. И тут я поняла, что ему обо мне говорили. Правда не знаю, что и о чем. Но факт, что запретили даже подойти ко мне. И он не подошел. Мне стало стыдно, не знаю правда за что до сих пор. И я побрела в спальню.

Настало время обеда. Отряд ушел туда без меня, я же от всех этих переживаний так хотела есть, что меня даже тошнило. Когда я вошла в столовую, то увидела, что мой обед стоит на отдельном столике. Об этом сквозь зубы сообщила мне «товарищ Астхик», демонстративно указав на мое место. Я помыла руки и села за стол. Но стоило мне взять ложку в руку как из- под земли выросла суровая «товарищ Саркисян» и хлопая в ладоши обратила внимание всех детей на себя. «Дети, посмотрите на эту невоспитанную девочку. Несмотря на вой возраст она очень плохо себя ведет. Вот так мы будем поступать со всеми, кто нарушает режим нашего пионерского лагеря! Они будут, как и эта девочка кушать за позорным столом. И пусть давятся тем куском хлеба, который им предоставило наше государство! Позор им!» Я вскочила и отодвинула от себя тарелку с жиденьким наполнением и громко сказала: «Я никого не позорила! Я смелая и храбрая, я всегда выполняю обещания! И вообще меня скоро папа заберет из этого проклятого вонючего места! Не нужны мне ваши подачки, и я все-все расскажу!» Тут мою щеку обожгла сильная затрещина: «Ах ты мерзавка! И когда же ты успела родителям нажаловаться!?» Великий воспитатель верещала как резанная свинья. Я же, опрокинув всё на столе, побежала обратно к своей кровати. Не долго я плакала, уткнувшись в подушку.

Вскоре дверь отворилась и на пороге стоял мой любимый папа. «Доча, вытирай слезы. Мы едем домой. Приведи себя в порядок, пока я соберу твои вещи!» Держа папу за руку, с гордо поднятой головой я шла к воротам. Меня вышли провожать только две девочки и то только до дверей комнаты. Остальные прятались за дверями. По пути нам встретились великий воспитатель с дочерью. Они обе что-то лепетали моему отцу и пытались поймать его за руку. «Товарищ Воскерчян, товарищ Воскерчян, мы ни в чем не виноваты! Вы же опытный коммунист (хотя вот при чем это?) Мы же пытались воспитать ваше девочку!» на этих словах отец остановился, брезгливо отряхнул руку и очень громко и твердо сказал: «Мою дочь не нужно воспитывать! Нужно вас воспитать, и я это сделаю!»
Машина ехала обратно, петляя по дороге между горами, а я всё рассказывала и плакала о том, как меня незаслуженно обидели и оклеветали. Папа внимательно слушал, не перебивал. И только когда я рассказала о Мартыне (козлиное имя действительно влияет на поведение хозяев!), покачав головой грустно сказал: «Ну вот, доча, ты и познакомилась с тихим предательством, трусостью и подлостью, и теперь знаешь, как они выглядят! Всё это в песок обратиться, пылью станет, а вот урок из этого извлеки.» Постепенно я успокоилась и уснула, положив свою голову на крепкое и верное плечо папы.