Три Нины

Каждое мое утро начинается с звука открываемой электронным ключом калитки детского сада. Звучит он достаточно резко и с небольшими промежутками и работает не хуже какого-нибудь будильника. Иногда в промежутках слышен громкий детский плач и рев, который в конце концов заставляет меня встать с постели и подойти к окну. Родители ведут своих детей в детский сад. В платный детский сад, где есть все то, что родители считают необходимо для воспитания своих детей и пребывания их вне стен своего дома. Я смотрю каждый день на них и радуюсь, что такое детство не сказка и что современные дети могут получать все то, что наше поколение не могло получить. Так как я живу этажами выше уровня крыши детского сада, то имею возможность рассмотреть и прекрасные спальни и игровые и даже могу наблюдать за занятиями в группах. Двор детского сада – мечта для любой мамы и в реальности претворена в жизнь и – качели, и горки, и беседки, и песочницы. Не думайте, что этот садик платный и поэтому он хорошо обустроен и оборудован. Большинство детских садов в наше время более или менее соответствуют такому же представлению об устройстве мест пребывания детей без родителей. И это дань времени. На дворе 21 век и с того времени как я была воспитанницей детского сада прошло много времени. В далекие шестидесятые все было по – другому.
Советское время советское воспитание, построение коммунизма, который так и не построили. Тогда дети приходили в садик не в три годика, а на полтора годика, а то и на два года раньше. Рабочие женские руки нужны были советскому государству и лишь не многие семьи могли позволить себе приходящую няню или родную маму. Мама должна была в до совершения годика любимому чаду преодолеть все внутренние страхи и тревоги и довериться работникам детских садов и яслей. Она была полноценным членом общества, которое строило коммунизм, кстати и в Армянской ССР. Хорошо, что все тогда верили в светлое будущее и верили в идеалы, которые конечно не всегда совпадали с реалиями. Редко когда, в какой-либо семье были бабушки, которые могли заботиться о своих внуках и брали все обязанности по ведению быта и по воспитанию подрастающего поколения на себя. Стаж необходимый для выхода на пенсию равнялся 25 годам, но при таком стаже пенсия была самой минимальной и естественно люди старались заработать как можно больший стаж на работе и это только в городе. Мои бабушки и дедушка работали и меня фактически не с кем было оставить. Жили в большинстве своем люди достаточно скромно, особо богатых людей по советским меркам было не много и роскошь подобную раннему выходу на пенсию могли себе позволить не все.
Самые ранние фотографии того времени показывают меня в возрасте 3 лет. Я вполне обходилась уже сама, могла надеть так не любимые, наверное, всеми детьми чулочки с резиновыми застежками, самостоятельно одевала платье, умывалась и ела, я не говорю уже про туалет. Моему брату в отношении возраста попадания в детсад повезло куда меньше. Хоть он и был долгожданным и любимым внуком в ясли он всё же попал в 8 месяцев. Нежный младенческий возраст. А я к тому времени уже была адаптирована полностью к самостоятельной детской жизни. Свой первый детский сад я почти не помню, память моя не сохранила ни имен воспитателей и нянечек. Но зато я прекрасно помню, как мама вела меня в детсад полусонную в соседний двор. По дороге я потихоньку просыпалась и поэтому, когда мы заходили в небольшой коридорчик со шкафчиками для одежды, насквозь пропахший запахом (часто подгоревшей) манной каши и чая с утра, я окончательно просыпалась. Этот аромат всегда вызывал у меня тошноту и я сдерживаясь из последних сил быстро скидывала на руки мамы верхнюю одежду и сломя голову бежала в спальную комнату, где запах этот перекрывался ароматом малинового мыла, которым стирали постельное белье. Я не долго проходила в этот детсад. И так, как я плохо ела(особенно манную кашу), меня спустя некоторое время перевели в другой детсад, который находился рядом с нашим домом и угол нашего здания заканчивался спальными окнами и верандой этого детского заведения. На память о первом детском саде остался у меня черно-белый фотографический снимок, на котором я могу узнать только себя.
Детский сад, который принял меня следующим находился недалеко от нашего дома, можно даже сказать стена к стене. Вход в него находился как со стороны дворе, так и со стороны улицы, так как сам подъезд был проходным. В подъезд можно было попасть, только поднявшись по семи ступенькам, как со стороны улицы, так и стороны двора. Детский сад занимал несколько помещений бель – этажа, две его группы разделялись выходом в подъезд. Младшая детская группа была совмещена со средней и занимала огромную комнату, которая к тому же и была местом, где и проходили музыкальные занятия. В этой большой комнате, походившей на парадную залу, ибо в центре стояла большая кадка с огромным просто фикусом, проходил весь день В углу на торце стояло пианино, которое было достаточно расстроенным, да и мы дети часто доводили его до состояния неимоверно фальшивящего инструмента. А по всему периметру залы стояли небольшие стульчики. Можно было сидеть на них во время занятий, а можно было и встать на них и залезть на широченный подоконник и смотреть, что происходит на улице, что конечно происходило не так часто. На каждом подоконнике стояло по большому горшку с алоэ и были дети, которые забравшись на подоконник и, уколовшись шипами этого лекарственного растения, больше не предпринимали попыток понаблюдать за улицей. Как говорила наша незабвенная Нина Васильевна: «Вот бы таких воспитательных растений повсюду понаставить!» В зале делали утром зарядку, затем завтракали, обедали и ужинали, занимались, играли. Зала была очень светлая и теплая. Анфилада из окон впускала свет с южной стороны дома и занимала большую часть угловой стены с улицы. Два входа вели в спальню, так как она была очень большая. Нас было много и небольшие кроватки стояли в ней почти притык друг дружке. Из большого зала можно было сразу попасть в прихожую, но вторая дверь вела кабинет директора и выйти в прихожую-приемную можно было только через это помещение. Из спальни через дверь, которая почему-то была размещена прямо в середине, вечером уходили домой. Дверь выходила прямо на застекленную деревянную веранду, из окон которой можно было наблюдать и за двором, и за людьми, которые заходили или выходили из подъезда. У веранды был большой недостаток-складское помещение, где кладовщица и одновременно старший повар хранила продукты и соответственно различные вещи-одеяла, лишние стульчики, покрывала, мыло и много чего. Помещение было очень глубоким и темным и мы дети в минуту доставания «Силва тотой»( так звали кладовщицу) порции печенья и конфет к ужину, думали, что там несметные богатства. Полы на веранде были покрыты противным коричневым линолеумом, который мыли водой по два раза в день, и он нещадно вонял прелой мешковиной. Веранда заканчивалась детскими шкафчиками с одеждой и переходила в раздевалку. А вот в раздевалке почему-то полы были простые крашенные и каждый год летом их перекрашивали.
Благослови бог тот день, когда я пошла в новый детский сад. Там я попала в руки трёх Нин. Три Нины, Нина Алексеевна, Нина Васильевна и Нина Михайловна, три добрые женщины, отдавшие все, наверное, в жизни чужим детям, подарили мне самые счастливые годы детства. Нина Алексеевна была единственной воспитательницей самой младшей группы. Она была ангелом –хранителем детей, которым не исполнилось и двух лет. Но удивительное дело, даже такие маленькие дети не плакали за своими мамочками, если они попадали к Нине Алексеевне. Это была кроткая, спокойная и очень терпеливая женщина. Она была не большого роста, русская по национальности, светлые длинные волосы, всегда убранные в прическу, как у знаменитой Грейс Келли, яркие светло-голубые глаза и хрупкое лицо. Она жида недалеко от детского сада и самой первой приходила на работу, да и уходила тоже самой последней. У неё на руке всегда висел какой-нибудь ребенок, которого она периодически приглаживала свой худой и хрупкой рукой. Сказать, что её просто уважали будет не честно, её боготворили и часто после того, как уведя маленького ребенка в группу она возвращалась за очередным своим воспитанником, матери стремились хотя бы парой слов обменяться с ней о здоровье своего чада, о его настроении или проблемах, связанных с его пребыванием дома. Нина Алексеевна, мило улыбаясь, старалась дать совет или лаконичный ответ, и всегда у неё находилось доброе обращение к ребенку, как то «дружок, сладенький мой, маленький командир, душка и т.д.» Я не припомню ни одного случая, чтобы ребенок заплакал бы или настойчиво требовал бы маму остаться. Она всегда была на подхвате, всегда безропотно помогала, то накрыть столы к обеду, то помочь выстроиться всем перед большой прогулкой или подменить на час кого-то из воспитательниц, перед тем, как забирали детей домой. Никто и никогда не слышал, чтобы она повышала свой и без того тихий голос. Мне кажется её любили все, маленькие дети просто липли к ней. Часто, особо тревожные дети гуляли с ней во дворе, держась за полы её крепдешинового платья в горошек. Много лет спустя, я узнала, что у Нины Алексеевны была большая семья и в семье её боготворили и её дети с супругом и другие родственники, которые жили вместе с нею. Её часто приводили в пример новоявленным женам в самых уважаемых семьях нашего двора, говоря: «Никто не слышал из-за дверей их дома даже писка комариного, а уж тем более никогда не ходили сплетни из этого дома! Везет людям, у которых такая скромная и работящая сноха!»
У Нины Алексеевны был тонкий музыкальный слух и всегда, на всех праздниках во время выступлений сначала раздавалась её тоника, а за ней следом тридцать глоток под аккомпанемент фортепьяно начинали петь песенку, будь то Новый Год или Международный день. Не могу не упомянуть прекрасного музыкального руководителя Мирцу Цолаковну, которая вела музыкальные занятия и ещё работала в какой-то музыкальной школе. Она была удивительно красивой молодой женщиной, с тонкими чертами лица, короткой стрижкой черных волос и яркой помадой. С нами в группе была и её дочь Лиля, которая потом оказалась ещё и в одном классе со мной. Лиля была одной из самых верных моих подружек, и мы обе очень любили с ней петь те песни, которые не полагалось петь детям, а можно было петь только взрослым. Ну вы понимаете, конечно про любовь.
Второй и, наверное, самой любимой воспитательницей была Нина Васильевна. Человек, который научил меня терпению и привил трудолюбие, научил чувствовать и понимать чувства других людей. Который спустя многие годы, встречая меня после занятий из школы всегда спрашивал, как мне живется, чем я интересуюсь, какие мечты у меня появились. Человек, который научил меня слышать свое сердце и понимать его, не совсем, но хотя бы верить, что я особенная, имею право чувствовать мир вокруг меня иначе, по-своему. Нина Васильевна была слегка полная женщина средних лет. Для меня она была похожа на солнышко, потому что у неё были светлые мелко-мелко кучерявые волосы, которые, как бы светом наполняли её лицо с множеством веснушек вокруг небольшого носа. Она носила очки, но они совсем не портили её, а делали ещё добрее. Она всегда широко улыбалась, когда одобряла наши поступки или радовалась нашим детским успехам. Чему только она нас не учила и рисовать, и лепить, и убирать за собой, и играть с малышами, и уметь выдержать наказание за провинности и шалости. А ещё она учила нас дружить, таких разных и влюбленных в своё «Я». Мне вспоминаются многие дни проведенные под её покровительством. Но более всех мне запомнился день, когда у нашей согруппницы Рузанны умер дедушка. Несмотря на горе, которое случилось в семье девочку привели в детсад, в те времена не было такого понятия, как пропуски по причине горя. Да и мама Рузанны, как потом нам объяснила Нина Васильевна, была больна - у неё было больное сердце. Утром, ещё до завтрака Нина Васильевна собрала уже нас, пришедших, и обратилась к нам со словами: «Детки у нас сегодня необычный день. Нам сегодня предстоит провести день в самой хорошей дружбе с нашей Рузанной. Сегодня день, когда нужно её очень любить и помогать! Давайте будем сегодня вместе с ней во всем и в печали, и в радости.» Мы удивились этим словам, ведь мы и так с ней дружим не обижаем, а некоторые, например, Арсен даже свои конфетки ей отдают. «Как это делать?» задала громко вопрос Карина- наша самая серьезная подружка и нахмурила лоб. Ей вообще не нравилось знать заранее, что надо делать. «Очень просто, дети. Играйте с ней, приглашайте к своим местам порисовать и полепить из пластилина. А если вдруг увидите, что она плачет, то поплачьте. Но потом, попробуйте поласкать её и успокоить. И не рассказывайте никому, что я вас об этом просила». Вся братва дружно кивнула чубами и косичками. Мы разошлись каждый по своему занятию. Но вот привели нашу подружку. Она была совсем не похожа на ту хохотушку, которая всегда разделяла наши игры и шалости и умела заливаться задорным смехом. Глаза опухшие, губы покусанные и щеки от постоянного растирания их кулачками стали аж бордовыми, нос распух и идти в группу она совсем не хотела. «Я домой хочу… У меня умер дедо... Я домой хочу…» Но мы, как и просила нас Нина Васильевна решили все вместе её занять. Каждый что-либо предлагал. Наши старания приводили к ещё большим всхлипываниям Рузанны. Но появилась Ниннвасьна(так звучало обращение к ней когда мы спешили), обняла девчушку, прижала к себе и скомандовала: « Все вместе со мной в зал!» Та ещё тихо всхлипывала, уткнувшись в юбку Ниннвасьны, но все же пошла с нами. На столиках стояли стаканы с какао и булочками и ждали нас к завтраку. «Дети садимся! У нас сегодня необычный завтрак! Вы завтракаете, а я буду рассказывать Рузанне сказку про радугу. Потому мне нужна тишина. Да и вам она не помешает.» Положив свою пухлую и теплую руку на голову девочки, она подошла к стульчику у окна, сев на него, посадила на колени и нашу грустную подружку. Затем пригладив её волосы начала рассказывать:
- Давным - давно жили были люди. Они жили в очень красивом лесу. Каждый из них имел своё жилище, которое украшал цветами, ракушками и другими драгоценностями. Все жилища были украшены по - разному, но только те жилища, в которых все и взрослые и дети любили друг друга светились по особенному. В них был мягкий теплый свет, который согревал и их дом, и соседей. Таких домов было много. Днем люди занимались разными делами, каждый своим и даже детишки тоже были заняты какими-то заботами. Время и тех, и других проходило с пользой, поэтому смех и радость всегда были в этом лесу. И даже дикие звери, услышав шум из этого места никогда не нападали на поселение. Но в один из дней в лесу завелось чудовище. Оно было страшным и хищным. В поселение как-то раз не вернулись два жителя из разных домов. И свет в этих домах стал совсем приглушённым и почти невидимым. Родные и близкие боялись ходить в лес и узнавать о том, что же случилось с их домочадцами. Они тихо плакали. Но была среди этих людей девочка и она сказала. - Перестаньте плакать и отправляйтесь на поиски, может ваши родные заблудились в лесу, ведь он такой огромный и им некому помочь. Тогда родственники и соседи собрались и отправились на поиски. Долго ли, коротко ли они вели поиски никто не знает. Но в один прекрасный день они нашли в лесу то, что принадлежало их родным. Но самих людей не было. И тогда все дружно решили, что во всем виновато чудовище. И они были правы. Один из людей во время дождя попал под удар молнии, а другой упал в болото. И оба они погибли. Перестали жить. Люди заплакали, они жалели о своих родных, им было больно, горько и обидно. И тогда к ним вышло чудовище. Оно страшно закричало им «Бойтесь и плачьте, ведь я горе!» Все испугались, задрожали и потянулись друг к другу. Они обнялись и стали плакать. Им некуда было бежать., и они сплотились. И тут вокруг них зажегся свет, он становился все ярче и ярче. А потом люди в свете увидели радугу, а по ней шли те, кого они потеряли. Те им весело улыбались и махали руками. Потом люди оглянулись и увидели, что чудовище исчезло. Так они победили самое страшное чудовище –Горе. И тут та же девочка сказала:
Видите, наши родные ушли на радугу и пока мы их помним, они нам с неё радостно улыбаются. А пока мы их помним они идут по радуге, и пока мы вместе у нас в сердцах всегда будет свет, который нам позволит увидеть радугу…»
Тут раздался голос Карины:
-Не плачь Рузёк, ты тоже увидишь радугу. И дедушку … Давай я тебя обниму!
И прежде чем Нинвасьна успела что-то сказать уже толпа нас, ведомая Каринкой лезла обниматься с Рузанной и Ниннвасьной. Мы дружно шмыгали носом и тянулись к ним. Мы все обнялись и так простояли некоторое время. А потом Рузанна сказала.
- Ну может вы меня выпустите, а то я радуги из окна не увижу.
Весь день прошел в теплых объятиях, которые случались по любому поводу, и даже без повода. Рузанна весь день пыталась находиться рядом с окнами. А когда к вечеру разразилась кратковременная гроза, мы все кинулись обниматься. Град стучал по окнам, и Нина Васильевна серьезно забеспокоилась, как бы чего не случилось. Но пронесло, и тут случилось маленько чудо, о котором знают все взрослые. После мрачного неба и града засияло солнце и на небе появилась огромная радуга. Тут и раздался радостный крик Рузанны: -Вон мой дедушка! Это правда, он мне машет рукой! Вместе с ней радовались и мы. Наступил вечер, за Рузанной пришел папа и она радостно подпрыгивая на ножке рассказывала ему, что она видела дедушку на радуге. Мы все дружно хором подтвердили нашим родителям и её папе это. Дядя Армен смахнул слезу и тихо сказал, почему-то в сторону Нины Васильевны.- Спасибо, Вам! Спасибо!
Много ещё разных историй случилось у меня с Ниной Васильевной. О ней у меня самые теплые воспоминания. Многое сказанное ею сбылось, как то, что со временем у меня волосы будут кучерявыми, что нет лучшего времени, чем детство и его надо беречь, что наши родные живы, пока мы их помним, - и во многих случаях я вспоминаю её с особенной теплотой.
Третьей Ниной была воспитательница в старшей группе –Нина Михайловна. Она была полной противоположностью Нины Васильевны, больше внешне, чем внутренне. Добрая, молчаливая, терпеливая. Но по-другому. В первый раз я встретилась с ней, когда впервые делали групповое фото на память. Зачем эти фотки были нужны мы тогда совсем не понимали. Но тот день, когда к нам приходил фотограф со своим фотоаппаратом в блестящем кожаном футляре был самым шумным в году. В детском саду царила оживлённая атмосфера, как будто вся команда киностудии «Арменфильм» приехала в гости. Дети толпами ходили к зеркалу. Присматривались к себе. А так как большое зеркало располагалось прямо у входа в детсад, то воспитательницы постоянно бегали за нами и за руку уводили в группы. Конечно, ни о каком сне дневном не было и речи. Даже о том, чтобы лечь в постель, никто и не думал. Это же такой нонсенс был растрепать завязанные бантиками волосы в рожки. Девочки просто сидели на кроватках и по очереди просились в туалет, по дороге в туалет можно было постоять в коридоре и полюбоваться на себя. Мальчишки же просто кидались подушками и норовили ущипнуть девочек, когда нас за руку приводила Нина Михайловна. Она густым басистым голосом раздавала команды «Ну-га всем зпать! Ложимся сейгадже!» Она совсем недавно пришла работать в детсад, и мы её немного побаивались, ибо размеров она была не маленьких. Руки и ноги нам казались просто столбоподобными. Её синее платье настолько крепко охватывало ее тело, что оставались красные полосы на месте рукавов, а тело походило на большой батон докторской колбасы. Двигалась Нина Михийловна, несмотря на полноту, достаточно быстро. После мертвого часа она собрала нас всех в большой зале и пересчитала. Перекличка была недолгой. На имя одного из мальчишек не прозвучало слово «Я» и раздвигая нас руками, как веслами, Нина Михайловна ринулась к выходу и тут увидела невероятное. Карен, а именно его имя осталось безответным стоял у большого фикуса, что был посреди зала и отчаянно плевался в кадку с растением, в руке он держал листок фикуса, который все ещё сочился белым молочком. Дальше все произошло молниеносно. Нина Михайловна схватила мальчонку наперевес, грохнула всем громоподобным басом «Всем стоять на месте!» и ринулась с болтающимся, как ватная игрушка мальчишкой к туалету. Там она засунула свой толстый палец ему в рот (какое стоять, мы кинулись подглядывать куда она потащила Карена) того вырвало. Ей было этого раза мало, и она попробовала ещё раз засунуть ему палец в рот и закричав, выпустила его из рук. Карен шлепнулся на кафель и тонким голосом пропищал: «Я все выплюнул и больше ничего не ел!» Мы облепили Нину Михайловну со всех сторон, умоляя её больше не вырывать у Карена кишки. Та всхлипывая бормотала: «Как же, кишки я ему вырву. Он мне чуть палец не откусил!» Постепенно все улеглось, Карен утер свои сопли и слезы мои платком(дурная привычка жертвовать свои богатства у меня была с детства), а Нина Михайловна насквозь пропахшая валерьянкой, которую ей вынесла медсестра, повела нас в зал фотографироваться. Там уже стоял фотограф и с самым умным выражением лица пересчитывал наши стулья и скамейки. Потом нас построили по росту. Самых низкорослых посадили на маленькие стульчики, те что были повыше встали в рост, а за ними на столы поднялись воспитательницы и их любимчики. Посередине воспитательниц встала Асмик Гаспаровна-директор детского сада, с одной стороны её по левую руку встала Мирца Цолаковна, а справа по правую руку моя любимка-Нина Васильевна. Нас никак не могли угомонить, мы вертелись, крутились, на слова «Вылетит птичка» смеялись. И тут Нина Михаловна решилась на отчаянный поступок. Она встала пере нами, подняла свои руки вверх, как дирижер. И раскачивая ими запела «Расцветали яблоки и груши…» Выглядела она нелепо и смешно. Вся наша команда дружно рассмеялась, даже наши воспитатели, а фотограф именно в этот момент нажал на снимочную кнопку. И вот уже почти 55 лет мы все так же смеёмся на этой старой черно-белой фотографии.