Уральские пельмени

Когда меня спрашивают, откуда я – понаехавшая и понаостававшаяся в Моксве, – я честно отвечаю: «Наполовину – Питер, наполовину – Владик». Постойте , а где же в этой формуле место папы? А нигде. Я его ненавидела всю жизнь. Наверное, стоит закрыть в своей жизни этот гештальт и рассказать себе правду.

Папу я не любила сколько себя помнила. Вообще-то, он ко мне хорошо относился. Если бы не две фразы, сопровождавшие меня все детство: «Мы тебя не хотели» и «Мы тебя не вырастим». Мозг маленького ребенка отказывался понимать: как это не хотели и что значит не вырастим? Но я же есть, я такая живая и яркая!

40 лет понадобилась для понимания того, что же было на само деле. Все, оказывается, просто. Папе как раз и было 40 лет, когда маме приспичило завести второго ребенка. Она хотела девочку и, что называется, уперлась рогом. Родственники, включая папу, отговаривали ее – но надо знать мою маму. Я родилась. И жила как волчонок, колючая ко всем врагам рейха. В моем мирке была только мама, а остальные меня не хотели.

Нет, не так, напишу картину заново – они боялись. За маму, за то что ей уже 36, и что папе нужно кормить всех нас – у нас была патриархальная семья. Он не не любил меня, ко мне это вообще не относилось. Он просто боялся возникновения ситуации, с которой не смог бы справиться. Это как взять собаку из приюта и не смочь с ней жить – что, отдать обратно? С детьми надо быть осторожнее, ведь они навсегда . И хорошо бы думать до, а не после. Он имел право на свое мнение.

Самое поразительное, что если снять маску гнева с моего надутого лица, с папой было всегда интересно. Мы ходили с ним в цирк на все представления – мама цирк не любила. И кушали мороженое много и аппетитно – мама не покупала мне его, у мамы всегда было слабое горло. Пели на два голоса песню про львенка и черепаху, а еще резались в шахматы. Мама, само собой, не пела и в шахматы не играла. Она вечно упрашивала папу мне поддаться, а он ни в какую – пусть учится играть, мол. И рисованием я обязана папе – этот талант у нас в семье передается по мужской линии.

А еще мы с папой ездили на дачу на нашем персональном красном «Запорожце», там быстро-быстро собирали ведро клубники, после чего вместо дальнейшей работы отправлялись обратно в город. В сэкономленное время купались – благо, дорога шла вдоль моря – и, как ни в чем не бывало, приезжали домой по расписанию. Причем, папа еще сдавал маме в кассу деньги, вырученные за ведро клубники: по пути мы заезжали на ближайший колхозный рынок и опускали цену на 5 рублей ниже рыночной, благодаря чему затрачивали на процесс торговли всего 10 минут. Чего там скупиться – время дороже! Позже на эти деньки мне купили платье – такое красивое, ярко-синее в горох…

Все, что во мне есть креативного и шкодного – это и есть папа. Мама была не такая яркая – скорее, домашняя и осторожная. Меня нельзя оставлять в истории только маминой дочкой, папы во мне предостаточно. Он любил меня по-своему, теперь я это понимаю. Просто хотел, чтобы его похвалили – какой он молодец, как принял ситуацию и как с честью меня вырастил: я не нуждалась ни в чем. Жаль, что мы так плохо понимали друг друга…

Итак, что же я? Наполовину Питер, а наполовину – Урал? Да, так и есть. Просто до сих пор не хватало мужества сознаться себе, что я – это Питер, нашпигованный уральскими пельменями, которые так любил готовить папа. И именно все это вместе, вероятно, и делает меня той, кто я есть.