Лица Чикаго. Аарончик - портной от Бога.

Увидела в ОК под фотографией друга строки из песни Розенбаума, и... накатило...
Люблю эту песню в исполнении Шуфутинского. Каждое слово, каждый знак Розенбаум поставил именно там, где надо. Мотив выверен веками, каждая фраза многозначна.

Эта песня для меня - реквием по нашему другу Аарончику Кагановскому - портному по верхней мужской одежде. Таких, как он уже не осталось... Он всю жизнь шил. До самого того места, когда уже не смог больше встать с постели из-за скрутившего его своими щупальцами рака.
Слушаю эту песню - так перед глазами Аарончик,которого в Киеве знали как Аркашу.

Работал на нескольких работах, обедал в машине на ходу, когда переезжал с одной работы на другую. Одет был всегда с иголочки и по моде, выправка, как у военного, подтянут, всегда свеж, туфли начищены, хоть смотрись в них.

Как только я приехала в Чикаго, стала работать в дизайнерской компании. На этой же плазе была мастерская по ремонту одежды. Заглянув туда однажды, я стала их постоянной гостьей. Каждый ланч мы собирались вместе. Я уходила из своего офиса, чтобы провести полчаса в кругу новых друзей. Владелец бизнеса - Иоанис Коракакис - грек, у него работали полька Рената Срока, полька Ирэна, гречанка Василика, сицилиец Франческо, еврей из Киева Аарон Кагановский. Мы все сносили свою еду, нарезали, раскладывали и ели, угощаясь явствами, приготовленными по рецептам, привезенным из разных стран. Такой вот интернациональный стол был у нас каждый день. Для Франческо готовила его жена, которую он все время недовольно поносил, говорил, что надоела она ему... Но, когда через несколько лет его жена, родившая ему шестерых детей, слегла, он за ней ухаживал денно и нощно, никому не позволил ее ни помыть, ни переодеть, а самому было уже 80. Ночей около нее не спал, по каждой просьбе поднимался и шел ее выполнять. Дети пробовали сменить его. "Нет, это МОЙ долг перед вашей матерью сделать все, чтобы она ни в чем не нуждалась в конце жизни". На это время он ушел с работы. Здесь, хоть и 80, но человек все равно работает, если есть где работать.


Но разговор не о Франческо. Это я упомянула о нем к тому, что мы знали все друг о друге, казалось, он - человек грубоватый, когда что-то не по нему - глазами сверкал. А это, оказывается, была его внешняя оболочка-панцирь, прятавшая чувственную и ранимую душу.


Аарончик, когда сидели за столом во время ланча , рассказывал, как он познакомился с женой, как развелся с первой и женился на этой- молодой девушке, работавшей с ним в одном ателье Киева, как у них появились дети - трое - один за другим, как они с малышней-горошинками ехали через Италию в Америку. Он всегда - даже в самых, казалось бы неподходящих условиях, старался показать своим детям все, что мог, чтоб им было инетересно, дать им все, что имел сам.
-Таня, мы купили за копейки в комисссионке два взрослых велосипеда и один подростковый, садили сына и дочь сзади себя, а посередине ехал старший. Так мы ездили повсюду, куда мог доехать наш сын, я показывал им Рим, потом, приехав в Америку, мы каждый выходной выезжали куда-нибудь на природу, взяв с собой корзину с провизией. Они на берегу Мичигана набегаются, накупаются, под навесом выспятся, и уставшие возвращались домой.
Он и его жена Лида, которая тут стала Линдой, работали в разных ателье, дети ходили в школы. Почти уже выросли.


Однажды рано утром, когда я только открыла наш офис, зашел к нам Аарон. Стоит у порога, не знает с чего начать.
-Аарон, ты что-то хотел спросить?
-Да. Мне очень неловко и стыдно, не смогла бы ты мне перевести, что тут написано? - и подал открытку.
Я прочитала и подняла на него глаза
-Ты что это? Неужели надумал ревновать?
-Я не знаю, что ту написано.
-Дружочек!!! Тут написаны слова благодарности твоей жене, что она имеет золотые руки, что она исправила то, что никто не смог сделать! Ты чего себе удумал? У вас трое детей. Она тебя так добивалась, судя по твоим рассказам! И чего это, с какой стати она станет менять тебя на кого бы то ни было?!

Вроде все наладилось у него в душе...
Только стал Аарончик себя неважно чувствовать, стал быстро уставать. Пробовал лечиться своими методами, да разве это каждому поможет? Пошел в госпиталь. Определили, что у него рак.
Прихлопнуло это известие Аарона. Не знал, как ему справиться с этим.
Стал думать, что ему делать. Он не хотел быть обузой своей семье - жене и детям.
-Таня, я уеду в Канаду к дочке от первого брака и у нее буду уходить из жизни, чтобы дети меня не видели больным.
- Ишь, какой умный!!! А ты нужен той выросшей без тебя девочке? Ты ее бросил ради этой Лиды, когда девятилетнему ребенку нужен был ОТЕЦ, а не ухажер за чужими юбками. А теперь, когда станешь беспомощным, ты ее решил облагодетельствовать? Интересный ход мыслей. Нет, дорогой друг, тебе нужно до конца оставаться со своей теперешней семьей, с детьми и продолжать показывать им, как они тебе дороги, что они для тебя очень важны, нельзя предавать хотя бы этих детей. Ты же хочешь смыться, не сказав им о том, что ты смертельно болен, не так ли? Хочешь предстать перед ними негодяем?
- Не хочу быть перед ними беспомощным в дайперсах. Они привыкли видеть отца сильным.

Единицы вырывались из пут рака. Не каждому везло...
Аарону не повезло... Спутал он его.
Он ушел с работы, не мог больше работать.Дышать тяжело было, не то что садиться за руль машины, а потом за швейную машинку.

Перед смертью он развелся с Линдой, чтобы взять на себя все их кредитные долги, освободив их от оплат карточек на двести тысяч долларов. С покойника взятки гладки.

Линда за ним ухаживала до самой его смерти. С утра -была с ним она, когда дети приходили из школы, она ехала на работу, дети учили уроки и ухаживали за отцом. Работать надо было, троих детей и больного мужа надо было кормить, одевать - детей в одежды, мужа в дайперсы. Готовиться к тому, что дети один за другим будут поступать в университеты. Все трое учились очень хорошо.

Ушел Аарончик лет 10 назад где-то осенью, в такое вот время... Оставив по себе замечательную память. В моем гардеробе есть пиджак от Ральфа Лорена, рукава которому пересаживал- перешивал Аарон. Я его уже не ношу, но избавляться не хочу. Это память о неутомимом Аароне... Остался он в памяти склоненный над машинкой, иногда поднимавший добрые глаза, наполненные мировой грустью, даже когда улыбался.