Секреты метеоминимума

Каждый командир экипажа и каждый штурман для получения классности и подтверждения ее должен выполнить определенное количество посадок при метеоминимуме погоды. Что мы при этом подразумеваем? Это такая погода, когда имеются ограничения видимости. Для каждого типа самолета и классификации экипажа разные. Не вдаваясь в подробности, скажу, что самое трудное в полетах при метеоминимуме погоды это не выполнение их, а организация.

Если наши бравые пилоты и умелые штурманы легко и просто осваивают этот вид подготовки, то для руководящего состава полка это самая настоящая пытка. Облака, имеющие строго определенные параметры, не заставишь появляться и исчезать по желанию командира полка. Полеты при настоящем метеоминимуме сродни прогулке босыми ногами по лезвию ножа. Нижняя кромка облачности выше необходимой – это не минимум. Ниже – самолеты, которые в воздухе, надо отправлять на запасной аэродром. А это карается.

Нашей дивизии с минимумом особенно не повезло. Если дневной, это когда туман с пролива выносит и он слегка приподнимается над землей, иногда часа 2-3 бывает, то ночного минимума у нас быть не может в принципе. Или ясно, видимость 10, или сплошной туман. Вот и приходилось нашей дивизии скитаться по Дальнему Востоку каждое лето, чтобы подтвердить квалификацию экипажей.

Больше всего мы занимались этим на Сахалине. Май и июнь мы,как капризные красотки, дали железного минимума. Это когда нижняя кромка облачности 200 метров, а горизонтальная видимость 2 километра. Но день проходил за днем, неделя за неделей, и то туман ложится на землю, то и вовсе никаких облаков. И мы соглашались летать любой минимум: от сплошного тумана до миллион на миллион.

Летчикам, в принципе, такие полеты очень нравились. Утром уточнение плановой таблицы. Ну, сколько ее уточняли? От силы 10-15 минут. Потом футбол: летчики на штурманов. Городки и волейбол. Обед. Быстренько, часа 2-3, отдыхаем. В шесть вечера убеждаемся, что минимума нет и не будет. Побежали гонцы во все концы, а самые любвеобильные в ближайший поселок, Леонидово. После ужина кино в большой палатке, шашни в кустах с планшетистками и официантками и выпивка в бараках. Когда подходила суббота, полк ехал в городскую баню.

– Лучше провести два ЛТУ, – говаривал командир полка, – чем организовать одну баню.
В субботу утром на построении личный состав, и летчики и техники, внимательно прислушивались, что будет объявлено: баня или помывка личного состава. Наивный человек спросит; а какая разница? Разница та же, что между ухой и рыбным супом. Уха это с водкой, а рыбный суп с таком. И недавно появилась третья категория – сауна. Это когда с водкой и женщинами.

И на какие только ухищрения не шли отцы-командиры, чтобы заменить полноценную баню жалкой помывкой. И авианосцы вероятного противника к нашим берегам «подтягивали», и железный минимум обещали, и приездом командующего с инспекцией грозили. Но всегда находился кто-то из его ближнего окружения, который шепотом рассказывал, готовится ли командир на рыбалку. Если становилось известно, что готовится, то появись авианосец «Мидуэй» хоть на рейде Поронайска, в 15 километрах от нас, то и тогда помывка становилась баней, со всеми вытекающими последствиями.
Но если командир никуда не собирался, значит, под всеми этими уловками есть серьезная база. Особенно ответственно относились к предстоящим полетам.

В одну из состоявшихся летных смен мне посчастливилось быть помощником дежурного штурмана. При полетах по минимуму круг обязанностей помощника дежурного штурмана настолько узок, что коллапсирует в точку. Делать практически нечего. Но в расписании расчета КДП такая фигура есть, и, хоть умри от скуки, ты должен там находиться. Правда, в ту смену командир полка, а он руководил полетами, нашел для меня развлечение. Примерно раз в час он, не доверяя синоптическим измерителям высоты нижнего края облачности, давал мне команду выстрелить из ракетницы вверх. Таким образом он якобы оценивал состояние облачности – не опасно ли?

Мне кажется, что ему просто нравился этот микросалют. Полюбовавшись, как это красиво у меня выходит, ему самому захотелось разок выстрелить. Он взял у меня ракетницу и вышел на балкончик, окружавший КДП на уровне второго этажа. Ракета вылетела по настильной траектории и попала прямиком в стог сена, стоящий метрах в пятидесяти.

Сено уже изрядно подсохло и тут же загорелось. Пока огонь разгорался, командир бросал на него опасливые взгляды. И, как оказалось, не зря.

Через пару минут из горящего стожка вылетела сигнальная ракета, за ней вторая, третья. После четвертой догадались послать пожарную машину гасить стог. В две минуты (пожарный расчет стоял рядом) огонь был потушен. Командир поинтересовался: а что это там стреляло? Комендант аэродрома объяснил, что это, скорее всего, стреляли ракеты, которые украли матросы из оцепления и спрятали в стожок.

– Вон в чем дело, – догадался командир, – а я еще себе думаю: «Обидчивый стог попался – отстреливается»

Пока стожок гасили, облачность рассеялась. Над аэродромом сияло звездное ночное августовское небо. Такого количества звезд и Гоголь на Украине не видал.

– Так что? – спросил командир, не обращаясь ни к кому, – продолжаем минимум летать? Жалко, только разлетались. Давайте оценимся и примем решение. Пусть замкомэска третьей выйдет со мной на связь по проводной.

Через минуту зазвонил полевой, типа «Разлука, ты разлука», телефон. Командир взял трубку. Как я понял, звонил заместитель командира третьей эскадрильи, который должен был через несколько минут вылетать.

– Да. Да! Слетай и оценись. Жалко полеты прерывать. Еще больше половины плановой таблицы осталось. Это ж пять экипажей класс подтвердят. Так что ты там смотри, как учили. Понял?
На том конце провода все поняли правильно. Евгений Иванович, а это был он, попросил запуск и через пять минут был в воздухе. А на вышку забрел скучающий доктор. Так как все были заняты, он стал задавать вопросы мне, типа, а это что? а это зачем?

Тем временем экипаж Евгения Ивановича успешно продвигался по кругу. Его аэронавигационные огни были прекрасно видны из любой точки большой коробочки. Когда он вышел на посадочный курс, его стало видно еще лучше. Тем не менее, доложив «На посадочном» замкомэска сказал: «Полосу не вижу». Это привлекло внимание скучающего доктора. Когда Евгений Иванович доложил: «Удаление десять, на курсе, на глиссаде, закрылки полностью, полосу не вижу», доктор во всеуслышание выразил удивление:

– Скажите, как так может быть? Мы его прекрасно видим, а он нас нет.

Тут все на доктора зашикали. Магнитофон все разговоры на КДП записывает. Командир дал мне знак увести доктора. Я взял того за рукав и вежливо потянул за собой. Доктор решил, что я ему сейчас покажу прибор, который делает самолет в воздухе видимым для нас при любой погоде. Даже когда с самолета полосу «не наблюдают». Так научно выразил свои надежды наш доктор. Но я объяснил ему, что во время полетов на КДП посторонним находиться запрещено. А истинный смысл «вижу-не-вижу» я расскажу ему за кружкой пива, после бани.

Продолжительность летной смены при минимуме была всего 6 часов. Все, что можно было налетать – это шесть кругов по 15 минут каждый. Поэтому предполетный режим выдерживался, как кому Бог на душу положит. У нас экипаж и вовсе молодой был. Командиру 26 лет, остальным 21-23 года. Какой там сон днем?! Это сейчас все бы отдал, дали бы мне возможность днем часок поспать. А тогда… Столько соблазнов! Но нам не повезло: с нами в комнате поселили полкового партайгеноссе Мартина Бормана, секретаря парткома. И он очень внимательно следил за соблюдением нами режима предполетного отдыха.

Вот даже слепой видит, что полетов не будет, так нет, он весь городок обойдет, а загонит нас спать. Я все гадал, чего это он так о нашем отдыхе печется? Только теперь понял. Ему уже под полтинник было. Если нас не загнать в койки, кто-то из нас нет-нет, да и зайдет-выйдет из комнаты. И ему спать мешать будут. А так, хочешь не хочешь, а уснешь. Я еще думал: нам-то что, 4-5 кругов отлетали и спать, а ему, бедненькому, всю ночь напролет бегать по стоянкам, недостатки и предпосылки вынюхивать, а потом на предварительном разборе докладывать.

Но эту иллюзию он сам и разрушил. Самолеты стояли в двухстах метрах от бараков. Как-то во время выполнения полетов, когда мы зарулили, чтобы заправиться, я побежал в барак взять другой шлемофон, мой что-то забарахлил. И что я вижу? На нижней койке, сняв только туфли, дрыхнет никто иной, как наш уважаемый партайгеноссе. Так вот как он всю ночь недостатки вынюхивает! Мы-то думали, а он-то оказался. В моих глазах его ореол неутомимого борца за безопасность полетов поблек. И когда он в следующий раз попытался загнать меня в комнату, я нагло заявил, что спать не хочу и не буду. Очевидно, его сон во время полетов расценивался так же, как мое нарушение режима предполетного отдыха. Во всяком случае, он на меня не донес.

Вот так мы и кочевали каждый год. Когда везло, мы облетали все Приморье, Камчатку и Амурскую область. Когда не везло, сидели сиднем на Сахалине. Его еще прозвали островом Невезенья, так как редко кто возвращался домой без взыскания. А что прикажете делать молодым парням? Здоровья вагон, деньжата водятся, и тестостерон только что из ушей не пер. Да и женщины от нас, моряков из Андреевки, не далеко убегали.