А Хулио?

С претензией на рецензию книги Хулио Кортасара «Жизнь Хронопов и Фамов».

Написано от имени фамонадеенного хронопа.

Вот уж прописал он вас всех, так прописал. А что ему? Ему, Хулио. По фигу. Почему вас? Так вы ж сами напросились. Вам же, человекам, всё классифицировать надо. Мораль, опять же, нравственность и прочая каталогизация и упорядочение поведения. Причем, у каждого, хоть сколь – нибудь считающего себя «познавшим», своя классификация. Особенно преуспели в ней переписчики населения. Население им всячески помогает в их нелегком труде, думая, что когда, наконец, его перепишут – жизнь и наладится. Но налаживается пока только система переписи. И переписчики всё с большим оптимизмом смотрят вперед. А население в зад.


В вашей истории много переписчиков было. Они в основном плохо кончали. Собственно, они и начинали не очень, но кончали – то и вовсе беспонтово. Сейчас, вот, по туалетам стреляют. Патронов извели – кучу, но там всё время ссыт кто – то ещё. И опять приходится стрелять. И, что интересно, люди, стоящие в очереди в этот сортир, не замечают, что из него никто не выходит обратно.

Иногда стоит, не выдержав ожидания, «сходить» за сортир, хотя бы для того, чтобы увидеть притаившегося за задней его стенкой автоматчика.

Вот для таких «невыдержавших» и написал нашу «Жизнь Хронопов и Фамов» великий аргентинец, сын торгаша и кость в горле диктаторов и проповедников «истины» всех мастей, Хулес Флоренсио Кортасар.
Он, вообще, много чего написал, но именно эта книга попала в руки одного, совсем юного паренька году, наверное, в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, и направила его судьбу в другом направлении. Мудрый Хулио в смешных и безобидных сценках играючи растасовал целую колоду наших характеров и, оказалось, что мы все очень разные. И жить хотим по- разному. И чувствуем мы по – разному. И прекрасны мы в этой разности. Почитал паренек эту книжку и тоже захотел быть разным.

Эта книжка стала для него тогда своего рода жизнемометром.

«Не без труда один из хронопов изобрел жизнемометр. Нечто среднее между термометром и манометром, картотекой и curriculum vitae.
К примеру, хроноп принимает дома фама, надейку и языковеда. Используя свое изобретение, он определяет, что фам является инфражизнью, надейка - паражизнью, а языковед - интержизнью. Что касается самого хронопа, то он может быть отнесен к слабому проявлению супержизни, но, скорее, в смысле поэтическом»


Поскольку книга была издана в тысяча девятьсот шестьдесят втором, то можно предположить, что именно после прочтения оной доктор Хантер запил, жалея геев, в бассейн к которым он несколько раньше подкинул доберманов.


- Фам, давай не пляши стояк и тем более коровяк перед этим магазином.
Фам же продолжал плясать и еще стал смеяться.
Надейка кликнула подруг, а хронопы расположились вокруг - поглядеть, что будет.
- Фам, - сказали надейки, - давай не пляши стояк и тем более коровяк перед этим магазином.
Но фам продолжал плясать и смеяться, чтобы побольше насолить надейкам.
Тогда надейки на фама набросились и его попортили.
Они оставили его на мостовой возле фонарного столба, и фам стоял, весь в крови и печали.
Через некоторое время хронопы, эти зеленые и влажные фитюльки, тайком приблизились к нему. Они обступили фама и стали его жалеть, хрумкая:
- Хроноп-хроноп-хроноп...
И фам их понимал, и его одиночество было не таким горьким.


Хотя, на самом деле было, конечно же, всё не так. И запил не Хантер, а геи.

Если вы ещё не отравлены ядом внутренней свободы, то я, как закоренелый хроноп, рекомендую вам прочесть про нашу жизнь так похожую на вашу. А если вы уже с нами, то всё равно прочтите, и тогда, надеюсь, решетки на окнах нашей психлечебницы покажутся вам не такими уж вечными. Ведь в своем понимании скоротечности времени вы не одиноки.

На выходе из Луна-парка хроноп замечает,
что его часы отстают, что часы отстают, что часы!..
Хроноп огорчен, он смотрит на толпу фамов,
текущую вверх по Корьентес в 11.20,
а для него, зеленой и влажной фитюльки, -
еще только 11.15.
Хроноп размышляет: "Поздно. Правда, для фамов
еще позже, чем для меня, -
для фамов на пять минут позже,
и домой они возвратятся позже,
и в постель лягут позже.
Но в моих часах меньше жизни, меньше дома,
меньше постели,
я несчастный и влажный хроноп!"

И, сидя за чашечкой кофе в "Ричмонде",
он кропит сухой хлебец своей натуральной слезой.