"Мы, красные кавалеристы..." (рассказ)

Середина августа, вечер, «фазенда».В саду – стрекотание кузнечиков и привычно-раздраженное повизгивание Бульки. Ей ни днем, ни ночью не дают покоя блохи, которые легкомысленно плюют на всевозможные противоблошиные шампуни и ошейники (вопрос: могут ли блохи плеваться? Ответ: нет, не могут, потому что у них нет слюнных желез. Уточнение: те, которые на Бульке – могут. Потому что это особый вид блох. Называются «набулькины»).Бабушка ушла в дом смотреть свой любимый российско-бразильский сериал «Однажды будет свекровь…» про любовь развратного латиноамериканского мачо и скромной, забитой, подслеповатой, гнилозубой и вообще недалекой в умственном отношении российской девушки, которая при более внимательном разглядывании оказалась прямо такой - ух! - принцессой. Дед, Катя и Маша привычно расположились на диване на веранде, дед посередине, внучки – по бокам. Дед торжественно прокашливается, внучки готовятся слушать.

- Песня, значит… - дед делает многозначительный вдох-выдох, наконец, начинает: « Мы красные кавалеристы, и про нас…».
- Знаю, знаю, знаю! – радостно кричит Катя. – Это которые на лошадках катаются!
- На лошадках в цирке катаются, - терпеливо объясняет дед. – А красные кавалеристы – это военные. На боевых конях и с саблями. Чтобы, значит, ходить в атаки и победно разбивать наголову врагов.
- В цирке? - и Маша делает удивленные глаза. – В цирке врагов нету. Там дети и клоуны. Смешные такие. С бонбончиками на шапках. А в коридоре – обезьянка. С ней разные люди фотографируются за символические деньги. Вот.
- Все? – вежливо интересуется дед. – Интересно. Раз меня на каждом слове перебиваете, то я, пожалуй, на этом и закончу свое сегодняшнее выступление. Пусть вам клоуны поют. С обезьянками и бубенчиками. А бабушка с Булькой пусть подпевают. За символические деньги.
- Ну, деда-а-а! – тут же заскулили обе внучки хором. – Мы же не нарочно! Это мы так интересуемся! Ну, пожалуйста! Ну, пей!
- Не пей, а пой, неграмотные, – поправляет дед. – Ладно. Но сразу договариваемся: если у кого будут вопросы, то пусть культурно поднимет руку. Согласны?
- А можно ногу? – спрашивает Катя. – А то мне эту руку неудобно, я на ней лежу, а эта болит.
- Почему болит?
- Ты чего, деда, забыл? – И Катя делает удивлённые глаза. Дескать, ну и память же у тебя, дедушка!
- Я же с забора упала!
- А не надо лазить, где попало! – сердится дед. - Чего ты там, на заборе забыла?
- Там птичка сидела. Красивенькая! С зелёненькими крылушками!
- Птичка…Снесла яичко…Сильно болит-то?
- Не-а! Да ты не бойся, деда! До свадьбы подживет! Пей!
- Пой. «…И про нас былинники речистые ведут рассказ. А с нами Ворошилов, первый красный офицер…».
- Дядя Вася? – удивилась Катя.
- Какой еще Вася? И где поднятая рука? Будем мы когда-нибудь культурными или так и останемся неграмотными как я не знаю кто?
- Ой, забыла! – и тут же справа от деда выскочила вверх нога, обутая в симпатичный белый носочек.
- Вот теперь я вас, Екатерина Михайловна, внимательно слушаю!
- Хе-хе-хе…
- Что такое? Что за легкомысленный смех?
- Михайловна…
- А что? Это культурно! Не буду же я тебя Катькой звать! Там более, что ты, можно сказать, на концерте. Итак, слушаю вас, Екатерина Михайловна!
- Да! Ворошилов, ты же сейчас сам спел!
- Так точно. Но причем здесь какой-то Вася?
- Да не какой-то, а дядя Вася, - принялась терпеливо объяснять Катя. – Дядя Вася Ворошилов. Он вместе с папой работает. У него еще ребеньчик родился, Ванечка.
- Понял. Отвечаю. Ваш дядя Вася здесь совершенно не при чем. Ворошилов, который в песне, это Клемент Ефремович. Маршал, красный командир, герой гражданской войны. Еще вопросы?
- Нету! Пей!
- «…и с нами Ворошилов, первый красный офицер. Готовы мы пойти за эсэсэр!».
- За чем? (это уже Маша).
- Руку!
По левому от деда боку тут же взметнулась вверх загорелая рука.
- Слушаю вас, Мария Михайловна!
- Хе-хе-хе…Ой, прошу, пожалуйста, извиняюсь, товарищи! – затараторила она, увидев что дед недовольно сдвинул брови.
- Слушаю!
- За чем пойти?
- За эсэсэр.
- Это чего?
- Это страна наша. Бывшая. Союз Советских Социалистических Республик.
- Почему за ней надо идти? Она что, продукт?
- При чем тут продукт? – начал раздражаться дед.
- Ну, как! Ходят в магазин. За продуктами, – терпеливо и подробно, как недоумку, принялась за объяснение Маша. – За хлебом, например. За молоком. Или за колбасой за сто двадцать рублей, про которую бабушка говорит, что такую гадость покупать – лучше совсем ничего не есть. Потому что из бумаги.
- Или ещё кое-кто ходит за водочками разными противными, - подсказала Катя и, хитро прищурившись, посмотрела на деда. Щеки у него начали медленно наливаться краснотой.
- Эсэсэр это такая страна, - игнорируя явную провокацию, пояснил он. - Союз нерушимый республик свободных. Великая, между прочим, держава. Была…И я в ней, между прочим, родился! И этим, промежду прочим, горжусь, да!
- Рождаются, дедушка, в родительском доме, - снисходительно поправился его Катя (нога – вверх!). - Который в больнице.
- А больница где?
- Рядом с парком. И там еще, тоже рядом, чипсы продают по семь рублей за один пакет, который большой, и четыре рубля, который маленький. И ещё собаки гуляют. И какают на траву. А тетенька в фартуке ругается и говорит, что развели вот некоторые кабыздохов, а они всё вокруг засра…
- Всё-всё-всё! – перебил её дедушка. – Я понял! И вообще, мы уклонились от темы. Больница и собаки находятся в городе. А город – в области. А область – в стране. Это вообще так говорят - в роддоме. Это понятие такое…слишком общее. А я родился в эсэсэре. А точнее, в Бочманове, это район такой на Оке. А ваша бабушка, например, в деревне Выселки. А мама - в Москве, столице нашей Родины.
- А папа? - почему-то тихо-тихо спросила Катя.
- А папа ваш в городе Хабаровске, я там служить начинал сразу после училища.
- А мы с Катей? – широко раскрыв глаза, шепотом спросила Маша.
- А вы – на Окском проспекте, в городе!
- Все – иностранные! – ахнула Маша, и с такими же широко раскрытыми глазами повернулась к сестре. – И мы с тобой тоже! - и неожиданно заревела.
- Мы не хотим иностранными! Мы хотим все вместе! Правда, Кать?
Теперь заревели обе. Дед, глядя на них, тоже начал подозрительно шмыгать носом.
- Машенька! Катюша! Ну, хватит, ей-Богу! Напридумывали тоже! Никакие мы не иностранные! Мы все вместе! И фамилия у нас у всех одна – Федотовы! Нате вот вам по конфетке!
Дед приподнялся на локте, полез в карман, достал две «сосалки».

Через пару минут мир и спокойствие были восстановлены.
- Продолжаем исполнение! – бодро заявил дед. – « И вся-то наша жизнь есть борьба! Веди, Буденный, нас смелее в бой! Пусть гром гремит1Пускай пожар кругом, пожар кругом!». Так, нога! Это культурно. Мария!
- Кто такое Буденный?
- Отвечаю: Семен Михайлович Буденный – маршал, герой гражданской войны, красный командир!
- А дядя Вася?
- Дядя Вася – тоже. - Так не бувает! – решительно заявила Катя. - Командир должен быть один. Ты сам говорил!
- Так это в полку! А в стране командиров полным –полно! Все командуют… - и дед иронично хмыкнул - …кому не лень. Вот оттого и весь этот…
- Нет, это песня непонятная! – решительно заявила Катя – эсэсэры какие-то, дяди Васи, командиры разные, будильники…
- Буденный!
- Все равно непонятно. Пей другую.
- Пой, сколько раз говорить! Ладно, давайте другую. Про меня!
- Ой-ой-ой! Прям про тебя!
- Ну, не совсем…Про нас, танкистов.(дед – выпускник Омского танкового училища, подполковник в отставке) «На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят. У высоких берегов Амура часовые Родины стоят…».
Голос у деда, несмотря на возраст, чистый, звонкий, по-юношески задорный. Это все оттого, что поет от души. Да и как же еще? Ведь эта песня – о его лейтенантской молодости, которая и проходила там, в Хабаровском крае, «у высоких берегов Амура». Хорошо! Молодец, дед! Здорово поет!
- « Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!».
- А я по-другому знаю! – от избытка эмоций Маша даже не говорит – кричит. И тут же поет: «Три танкиста выпили по триста, закусили тухлой колбасой!». Хе-хе! Тухлой!
Из приятых воспоминаний дед тут же вернулся в суровую действительность. Закаменел лицом, зло прищурился.
- Тэкс-тэкс…И кто, интересно, научил?
Маша, ожидавшая совсем не такой реакции (смешно ведь, дед, ты чего?), растерянно захлопала пушистыми, выгоревшими на солнце ресницами, вопросительно взглянула на Катю. Та в ответ вытащила из-под живота руку, молча показала кулак: только попробуй наябедничать!
- Повторяю вопрос! – в дедовом голосе появились давно забытые командирские нотки. - Кто, Мария, научил тебя подобной отвратительнейшей гадости, порочащей геройских советских танкистов?
- Деда, ну ты чего? - пришла на выручку сестре Катя - Может, она не вся тухлая была. Может только с краюшку.
- С какого еще «краюшку»? – язвительно отозвался дед. Он и не думал успокаиваться. – Нас тухлятиной сроду не кормили! И вообще паек был по первому разряду! Если на учениях, то вообще по усиленному! Такие бывало будильники наедали – за неделю не обцелуешь! Что притихли? Опять вопросы?
В подтверждение одновременно в воздух взметнулись рука (слева) и нога (справа).
- Кого? – успела первой спросить Маша.
- Чего «кого»?
- Не обцелуешь кого?
- Кого…Опять мне голову морочите!
- Ты сам только что сказал :будильники не обцелуешь! Зачем их целовать? Они же не лицо!
- Очень вы, мадемуазели, все буквально понимаете. А я образно выразился. Ферштеен? По-немецки, надеюсь, помните, что означает это слово? Или я напрасно вас учил?
- Понимаем, не глупые какие неграмотные, – успокоила деда Катя. – А только мамочка говорит, что говорить нужно четко и понятно, – и словно выступая с трибуны, она многозначительно подняла вверх палец и торжественным тоном строго добавила. – Русский язык!
От этих слов рот у деда расплылся до ушей.
- Молодец! – гаркнул он. – Вот, Маруся, бери пример с сестры!
- …это вам не хрен собачий! – тем же торжественным тоном закончила свою мысль Катя.
- Действительно, это нам… - когда до деда дошел смысл услышанного, то он даже подскочил на месте.
- Чты-ы-ы? Нарочно, да? Измором решили меня взять, с разных сторон? То про тухлую колбасу, то вообще чуть не матом! Довести меня решили? До самой настоящей нервической кончины!
- Ну что ты, дедушка! – тут же принялась успокаивать его Маша. – Ты будешь жить долго-предолго. А когда уже и вставать не сможешь, и ручки с ножками у тебя уже шевелиться не будут, а ты будешь лежать себе в кроватке спокойненько и глазками только моргать, то мы с Катей за тобой каждый день будем ухаживать! Честное-пречестное слово! И одевать тебя будем, и умывать, и с ложечки супчиком кормить. Правда, Кать?
- Ага, - сказала Катя и даже зачем-то ногу подняла. – И песенки тебе будем петь, чтобы ты не плакал и спал себе спокойненько.
Дед, представив себе такую идиотски-идиллическую перспективу, даже передернулся.
- Супчик, значит…Спасибо…С такими …хм…мечтами…только жить да радоваться! Да-а-а… - и дед от жалости к самому себе горестно вздохнул.
- Что-то голова у меня разболелась…
- Давление? – быстро и деловито спросила Катя. Дед слабо махнул рукой.
- Может и давление…А, может, инфаркт. Или даже геморрой. Все может быть. Возраст-то не мальчиковый. Опять же нервы кой -кто регулярно поднимает, не будем показывать конкретно пальцем кто.
- Таблетки надо! – решительно заявила Маша.
- И никакие, Машечка, не таблетки! – тут же возразила Катя. – Вот у Павликова дедушки, у Ефима Степановича, помнишь, он нам еще дудочку вырезал, вот у него этот самый настоящий…как его…марой. Мне Павлик его лекарства показывал, такую бумажную коробочку, в которой такие…ну, как маленькие востроносенькие свечечки. Надо взять эту свечечку и засунуть себе совсем даже не в рот, а в…
- Все-все-все! – поспешно затараторил дед. – Без интимных подробностей! У меня все прошло! Нет, что вы за дети! Все на свете знаете! Энциклопедисты! И про колбасу, и про русский язык, и про давление, и про геморрой, и про свечки, и даже куда их засовывать! Цены вам нет!
- Зачем нам цена? – недоуменно спросила Маша. – Мы же не продукт!
- Уф-ф-ф! – шумно выдохнул дед. – Нет, вы тот еще продукт! Бесценный! Зато я теперь точно знаю, какую профессию вам надо после школы выбирать. На все сто миллионов процентов понял на кого вам надо учиться!
- Я балериной хочу… - застенчиво прошептала Маша. – Чтоб танец маленьких лебедей…
- А я мороженым в палатке торговать! – решительно заявила Катя, культурно подняв на всякий случай ногу.
- Не-не-не! – замотал головой дед. – Вам обеим прямая дорога в юридический институт! А оттуда - в армию! Военными следователями! Я таких имел счастье встречать. Упаси, как говорится, Бог!
- Девочков в армию не берут, - решительно сказала Катя.
- Вас возьмут, - успокоил ее дед – Причем без всякого блата! В виде исключения!
- Почему?
- Да потому что у вас на один ответ – сразу сто миллионов вопросов. Вы же мертвого разговорите со своей неуемной любознательностью!
Девочки переглянулись, пожали плечами: дед опять говорит загадками. Разве мертвые разговаривают? Они лежат себе спокойненько, смотрят вверх и ничегошеньки не думают, Да и о чем им разговаривать? Они уже обо всем наговорились за всю свою бывшую живую жизнь.
- Особенно если вдвоем насядете!
- Хм…Зачем на мертвого садиться? – осторожно спросила Маша. – Он что, скамейка?
-Кто? – не понял дед. Его по-прежнему прямо-таки перехлестывали эмоции.
- Ну, этот… - Маша перевернулась с бока на спину, сложила руки на груди и демонстративно закрыла глаза.
- Тьфу три раза! – заплевался дед. – Чего еще придумали?
- Сам сказал «если насядете», – язвительно заявила Катя. – Надо всегда отвечать за свои слова. Так мама говорит.
- Все, сдаюсь! Вот у Утесова есть такая песня…Она точно про вас. Прямо тютелька в тютельку. «У меня есть сердце, а под ним – желудок, а в желудке – язва, язва эта – ты!». То есть, вы!
- Хорошая песня, - похвалила Катя. – Сурьезная. Про больницу. Вот у нашей подружки Полечки дедушка есть, он болеет этим самым язвом. Он знаешь какой худенький! Худше даже тебя!
- Худее…Все, концерт закончен! Спасибо за внимание!

- А последнюю? – недоуменно спросили девочки. – Ты что, забыл, что ли?
- Это какую же?
- Про клейстер! – громко объяснила Катя.
- Извиняюсь, гражданки девочки, про клейстер не умею.
- Умеешь! Ты же пел! – возмутилась этой беспардонной ложью Маша. – «Врагу не сдается наш клейстер «Варяг!»
- Крейсер, а не клейстер! Боевой корабль! - и торжественно запел. – «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает. Врагу не сдается наш грозный «Варяг», пощады никто не желает!».
- Ура! – закричали девочки в один голос. - Мы победили! И всех победим! Правда, деда?
- Правда,- согласился дед. К нему вернулось хорошее настроение
- Сколько их, деловых, было-то. Все хотели у нас требуху пощупать – и всем хвосты накрутили. А надо будет, еще накрутим…

- Варь, а у нас заварка не кончилась?
- В шкафу, в железной коробке. Уснули?
- Уснули.
Дед поставил чайник на плиту, подогреть.
- А варенье где?
- Полка над холодильником.
Бабушка сидела перед телевизором, быстро перебирала спицами: вязала .
- Ты, мать, все чего-то вяжешь, вяжешь… - довольно заметил дед. – Теперь-то кому?
- Ворошилову, - спокойно ответила бабушка.
- Кому? – охнул дед. Бабушка услышала это сдавленное оханье, недоуменно посмотрела на него.
- Васе Ворошилову. Он зимой на рыбалку ходит. Вот, просил теплые носки связать. Что с тобой, Вань?
- Ничего, нормально все. А чего?
- Вид у тебя какой-то уставший. Все-таки утомляют тебя девчонки.
- Брось, Варь, какое это утомление. Шебутные, неугомонные. На то они и дети. Машенька вон хочет балериной стать.
- А чего же? Она прогонистая, самая для балета. А Катюшка?
- Учительницей, - быстро соврал дед. - Русского языка. Как мама. Великого и могучего… - дед чуть не добавил «как хрен на грядке».
- Завязывай, мать, со своим ворошиловским вязаньем. Давай лучше чайку попьем да и на боковую пора …

Середина августа. Ночь. «Фазенда». Все спят. И вам спокойной ночи.