Звонок из прошлого

Эльза Железняк

Одиночество – скверная штука, как ни крути. В молодые годы о нём практически никто не задумывается, его попросту не существует. В сутках времени не хватает, чтобы успеть исполнить задуманное, какое там, об одиночестве задумываться. Никто не подозревает, что красивая лихая свобода юности, отвергающая всяческие узы – это пролог к одиночеству в старости. Так сказать, первые шаги по пока ещё незаметной тропинке. Только с возрастом приходит осознание того, что чего ты в жизни достиг – это дело только твоих усилий. Ты жил - не тужил, назад не оглядывался, прошлое не тянуло, оно могла связать, а ты мчался вперёд к свободе, в надежде, что именно оно светлое и прекрасное у линии горизонта, только бы достичь! А линия горизонта отодвигается всё дальше и дальше, оставляя в настоящем порою уже серым и будничным тебя со своей свободой, которая начинает тяготить. И вдруг ты замечаешь, что начинаешь завидовать несвободным друзьям, у которых есть дети и внуки, их простому житейскому счастью, а у тебя только твоя свобода и ты не знаешь, куда её деть. Никто к тебе из детей не придёт в гости и не напишет письмо, не было ведь детей, ни сына, ни дочери. Прикован к больничной койке и никакой тебе свободы, и к воспоминаниям длинным, как полярная ночь. И кто теперь знает, когда он сможет после операции на позвоночнике встать самостоятельно на ноги. Сначала инвалидное кресло, а потом – костыли, и полная свобода, а может и не быть уже этой свободы. Столько перенести, а положительной динамики не наблюдается. Как тут не упасть духом. - Так или примерно так обдумывал не дающее пока надежд положение Владимир.

Жизнь пролетела, как реактивный самолёт, оставивший полоску инверсионного следа. У него была эта инверсия: интереснейшая работа, которой отдавал всю свою душу и знания, добиваясь карьерного роста. Будучи молодым, подающим надежды аспирантом, он эти надежды оправдал не только свои и родителей. Руководство института, в котором Владимир работал, было им довольно, а как же, всегда в первых рядах и на первом месте человек. Владимир мог чётко изложить видение темы, принять правильное решение, не терял понапрасну время на раскачку. Спортом серьёзно не занимался, ссылаясь на занятость, но поддержать честь института был безотказен. Его не загружали ненужными обязанностями как участие в ДНД, ДПД и других, не менее досадных обязательных общественных организаций. В случае предстоящих сельхозработ, Володя, если не было интересных разработок, с удовольствием ехал со всеми, где можно было вдоволь подурачиться, отвлечься и, получив новый заряд энергии, родить новую идею. У него была интересная внешность: высокий рост, пропорциональная фигура, тёмные пышные волосы и глаза, ещё девичья присуха - завлекательные усики под прямым носом. Яркий цвет слегка припухших чувственных губ подчёркивала мягкую линию всё же мужского подбородка, делали притягивающими для представительниц противоположного пола. Проходя по коридорам института, заглядывая по делам в другие отделы, ловил на себе довольно часто заинтересованные взгляды девушек, желающих поближе познакомиться, а познакомившись, связать прочно свою судьбу. Но вот именно этот подвиг Владимир не спешил совершать, уму вполне хватало встреч, а в быту обслужить ему помогала мать. Единственная женщина, которая понимала его, как никто другой. Отец, Владимир Петрович, был всецело зависим от мнения своей жены. Его нельзя было назвать подкаблучником, но довольно часто принимал в житейских вопросах сторону жены, ему было так удобно. Он не спорил, но когда дело касалось его интересов, поступал так, как сам считал важным и нужным и, хотя жена была обижена, ей приходилось мириться с тем положением вещей на данный момент. А чтобы было меньше в семье разборок, он отдал бразды правления жене, Варваре Сергеевне. И Варвара Сергеевна старалась не упустить свой шанс показать сыну, какой должна быть у него жена, не какая-нибудь голодранка, а со статусом: с положением, связями, приличной квартирой. По этой причине очень многие девушки в его жизни прошли эпизодом, как лёгкий курортный роман. А вот Женька оставила в его сердце глубокий след, хотя нельзя сказать, что эта рана была незаживающей: инициатором расставания был он сам, о чём теперь действительно глубоко сожалеет. Он уже не один раз перебирал в памяти события давно минувших дней, которые всплыли во времена вынужденного одиночества.

Пришедшая медсестра со шприцем прервала безрадостные экскурсы в прошлое и ловко всадила очередную дозу лекарства в ту часть тела, которую называет кто как захочет, но часто как обозначение альтернативному голове, то есть думным местом. Потирая место укола, Владимир снова вернулся к воспоминаниям, оставшись единственным для него занятием в последнее время. Третья по счёту операция на позвоночнике не придавала бодрости, лишь только одно желание – выбраться из жёстких объятий болезни, сковывающей тело болями. В очередной раз он припомнил их первую встречу. Его однокурсник и друг Лешка Серов как–то организовал компанию для вылазки в Петергоф, шутливо при этом заметил, что у его новой девушки есть интересная подруга, которая работает вторым секретарём райкома комсомола, и она приглашена, поэтому Вовчик может ехать без «своего самовара» Кати. К месту сбора Владимир приехал одним из первых, у него, как у охотника, уже появился азарт: было интересно, узнает ли он незнакомую девушку в вокзальной суматохе. Пристально оглядывал мало-мальски привлекательных девушек, пока не обратил внимания на одну. Он её сразу вычленил из безликой толпы. В стройной осанке, выше среднего роста фигуре, было что–то такое, что притягивает к себе. Подойдя ближе, девушка остановилась невдалеке, и Владимир исподтишка её рассматривал. Кроме красивой фигуры и умения со вкусом одеваться, она была вдобавок ещё и привлекательной, именно той красотой, которая к русской красоте не имела отношения. Большие серые глаза, прямая тонкая линия носа, белокурые пышные волосы и тонкие пальцы, которые поражали своей утончённостью. Владимир слегка оробел, но затем шагнул в сторону незнакомки, как к высокому обрыву, и спросил:

- Прошу прощения, вы тоже с компанией едете в Петергоф?

Девушка, стоявшая вполоборота к Владимиру, повернула сначала голову в его сторону, взгляд у неё был удивленный, и произнесла, чуточку растягивая слова несколько гортанным голосом:

- Именно в Петергоф, на природу, как мне сказали.

- А подругу вашу зовут Ниной? – и увидев, что девушка кивнула головой в знак согласия, - о, значит, мы самые первые. Давайте будем знакомиться – Владимир, но друзья меня зовут Вовчиком, Вовой, одним словом.

- В таком–то возрасте и Вовчиком? - рассмеялась девушка. – Ну пусть будет так, а я Евгения.

- А как зовут друзья? – с улыбкой поинтересовался Владимир, пытаясь завязать разговор. Девушка ему очень понравилась, и он постарался до прихода остальных закрепить знакомство и произвести на неё впечатление. В ход были пущены все приёмы обольщения из его большой копилки жизненных приобретений.

- По-разному меня называют, на то они и друзья, а все остальные по имени и не только, но ещё добавляют отчество, – засмеялась девушка. И к приходу остальных они уже весело переговаривались, как старые знакомые, которые долго не виделись.


Эта поездка сблизила Володю с Евгенией настолько, что он, несмотря на уговоры матушки, через две недели с чемоданом и парой гантелей перебрался жить в однокомнатную квартиру к Евгении. Мать однозначно не одобрила выбор сына, а отец сказал, что парень у них уже взрослый, тридцать лет как–никак, сам должен устраивать свою жизнь. Но матушка каждый раз поджимала губы, делала постное лицо при виде зашедшей в гости молодой пары, всячески давая понять обоим, что они не пара и это всё временное….

Владимир вздохнул, и в который раз подумал о своем желании поскорее встать на ноги, выписаться домой. Дома не так давит на тебя с огромной силой прошлое и воспоминания не кажутся такими тягостными, как здесь.

Но как наваждение или как наказание снова всплыло смеющееся лицо Евгении, её озорные глаза. Каким-то особым чутьём он понял, что Евгения не просто очередная интрижка, а грандиозное событие в его жизни. Даже мать не смогла переубедить и удержать своего непутёвого сына от бездумного, на её взгляд, поступка великовозрастного сына, когда тот собирал вещи в чемодан. К чемодану прихватив штангу, Владимир явился на порог любимой женщины. Он помнит тот миг: на лице Евгении появилось изумление, смешанное с недоумением и улыбка:

- У тебя что, ремонт?


И когда Владимир объяснил причину своего визита, не выдержала и расхохоталась, но посторонилась, пропуская гостя в коридор квартиры. Закрывая дверь, поинтересовалась:

- А тебе не приходила в твою светлую, набитую идеями головушку, мысль посоветоваться со мной на счёт совместного проживания?

- Нам с тобою было очень хорошо, а теперь будет ещё лучше – нам не будет нужды расставаться.


Живя в гражданском браке, Евгения не настаивала на росписи, так как первый брак был неудачным, и это стало для неё предостережением от повторной ошибки. Да и зачем Женьке была нужна его фамилия, если её была благозвучнее – Верникова, а его – Мошкин. Она всегда его ставила в затруднительное положение при знакомстве. Называя свою фамилию, Владимир всегда ставил ударение на последнем слоге, так сглаживалось ощущение никчемности. Это сейчас ему всё равно как звучит его фамилия, а тогда его коробило, если она звучала не так, как бы ему хотелось.

Но бог с ней с фамилией, главное, что ему наконец-то встретилась женщина его мечты: энергичная, стройная, умная, увлечённая, заботливая, но как всегда – она не понравилась матери. На все гримасы, которые она строила при их визите, Евгения сначала не обращала внимания или делала вид, что не обращает и по прошествии года стала недоумевать. А однажды не выдержала и высказала матери всё, что накопилось на душе за время совместного проживания:

- Скажите, пожалуйста, чем я не подхожу вашему сыну? Работа у меня приличная, зарплата хорошая. Знаю два иностранных языка, имею отдельную квартиру, у меня нет детей, которые я навешала вашему сыну на шею, чтобы он их кормил. Вы полагаете, что он меня содержит? И тут вы ошибаетесь, денег он мне даёт ровно столько, сколько платят квартиранты за угол без питания. А если хорошо посчитать, так это я его содержу!

- Он тебя, как принцессу, на своей машине катает по всему Советскому Союзу! – не нашлась больше чем съязвить ей мать.

- Посчитайте, сколько стоит одеть, обуть, прокормить взрослого человека и бензин, который опять я же покупаю, – разозлилась на свекровь Евгения.

- Да ты голая в сравнении с моим сыном!

Евгения рывком обернулась на молчаливо стоящего Владимира:

- И ты тоже думаешь, что я у тебя вишу на шее?

Не услышав ответа, развернулась и, вздёрнув выше голову, молча пошла к двери.

- Жень, постой, ну нельзя же так, - опомнился Владимир. - Ты не совсем права. – И сделал попытку остановить Евгению.

- А со мною, значит, так можно? Я думала, что у тебя, в конце концов, заговорит совесть, но у тебя рука дрожала каждый раз, когда давал мне жалкие крохи! - Евгения сверкнула глазами на Владимира и гневно продолжила тираду. Теперь её нельзя было остановить. Она выплёскивала всё, что за это время старалась глубоко спрятать. - Кроме основной работы, я брала кучу подработок, чтобы оплатить все наши расходы, а у тебя, теперь я ясно вижу, мнение такое же, как и у твоей матери. В таком случае, приезжай забрать свои вещи! – открыла дверь рывком и вышла.

- Ну и пусть катится к себе на Васильевский эта интеллигентная голодранка! - нарочито громко сказала мать.

«Эх, мама, мама, если бы не ты, не было бы со мною этого тяжёлого экскурса в своё прошлое, которое накатило, как асфальтовый каток», - сокрушённо вздохнул Владимир. Теперь жизнь у него большую часть времени проходит в больнице на кровати, а живи он с Женькой, не лежал бы здесь. Вспоминания волной снова нахлынула на него, извлекая из уголков памяти все эпизоды их совместных поездок в Карелию, Прибалтику. Отдельные моменты отдыха в Крыму и на Кавказе высветились яркой вспышкой, и пожалел, что не успели съездить на Байкал и Алтай, да и вообще посмотреть всю Сибирь. Да мало ли ещё где можно было шикарно отдохнуть в то время за относительно небольшие деньги.

Деньги… Владимир очень тяжело с ними расставался, ему, если честно, и тот тридцатник было жаль отдавать, но приходилось. Не альфонс же, в самом деле, а выходило со всех сторон обратное, считай что альфонс. Эта ссора врезалась в память Владимира до мельчайших подробностей. Он тогда не побежал за Женькой, а сел в растерянности на диван, обдумывая сложившуюся ситуацию, а мать, сидевшая рядом, тёрла платочком сухие глаза.

- Сынок, не печалься, таких женек на твоём пути ещё будет и будет! Квартирка у неё маленькая, далеко от нас. Ты разве ей нужен? Посмотри, какая она красивая, а ты рядом с нею бледная тень. Вот и подумай, кто ты и кто она, к тому же намного моложе! Деньгами попрекает, все они такие жучки, сколько ни дай, им всё мало!

- Мам, Женька правду говорит, я тебе даю больше, чем ей. И я не хочу больше никого, кроме неё, мне уже скоро сорок, сколько можно женихаться?!

И когда Владимир вошёл к месту своего последнего пристанища, у порога стоял его чемодан, две больших хозяйственных сумки и штанга. Он сразу оценил обстановку, но смущали сумки.

- А что в сумках?

- Твои вещи. Пусть маменька подсчитает, кто кого содержал и кто из нас голодранка, - не поворачивая головы ответила ему оскорблённая женщина.

- Жень, давай не будем ссориться? – Он подошёл к Евгении, курившей у балконной двери, и привлёк к себе. – Ну что, мир? – Знал, что она его любит, но что до такой степени, не предполагал. – Роди мне ребёночка, Женя. – Владимир пустил в ход последний аргумент, чтобы удержаться рядом с этой женщиной, с которой не было лишних хозяйственных хлопот и забот с деньгами.

И произнёс её имя, как произносят слово «жена». Он знал, чем можно усмирить гневное сердце обиженной женщины. У него и правда был недавно по этому поводу разговор с закадычным другом Лёхой. И Владимир сказал ему, что если Женька не родит ребёнка, он уйдёт от неё, благо, есть к кому.

- Ты шутишь! – Не верила своим ушам Евгения. – Ты и ребёнок? Понятия несовместимые. Всегда от них шарахался, как не знаю кто, даже представить тебя в роли отца - это нужно столько усилий приложить!

Теперь ей тот необычный разговор, переданный ей Алексеем, уже не казался таким странным. Он слово в слово передал, что Вовчик мечтает о ребёнке. И тем более для Евгении было странным, что не успели друзья переговорить, как минут через пятнадцать после того, как он состоялся между друзьями. Она поверить не могла в то, что Владимир, который не мог себя обеспечить, вдруг мечтает о ребёнке.

- Хочешь, чтобы родила? Рожу, но унижать себя ни тебе, ни твоим родителям не позволю. И ещё: я к ним больше ни за что не поеду.

На этом мир был восстановлен. Вещи заняли свои прежние места, а Владимир свои позиции любимого мужчины. Жизнь по-прежнему была яркой и насыщенной, с Женькой не соскучишься, да и такой красивый город, как Ленинград не давал скучать. Но однажды эта идиллия неожиданно была нарушена Женькиным заявлением:

- Милый, нам нужно пойти в ЗАГС и расписаться, что я скажу ребенку, когда родится, отчего у его мамы с отцом разные фамилии.

- Если родится, запишу на свою фамилию.

- Родится, милый, родится, можешь не сомневаться. – Она весело рассмеялась. - А я как же? Я хочу, чтобы у ребёнка была нормальная семья. Мы сколько живём уже вместе? Я заслужила статус жены или нет? – не унималась женщина.

- Ты сначала роди, а потом ставь условия, - слегка рассердился Владимир.

- Я на третьем месяце беременности, пора подумать и о моём статусе.

- Ври больше! Это ты сочиняешь, чтобы меня охомутать. Придумала сказочку, чтобы в ЗАГС затащить, – ляпнул раздражённо Владимир.

- Охомутать? – У Женьки глаза едва не вылезли из орбит. Такими округлившимися Владимир их не видел ещё никогда. – Охомутать?! – Выкрикнула она. - Да это ты меня охомутал, если всё разобрать по косточкам, и в отличие от тебя, я тебя люблю!- Слёзы медленно навернулись у неё на глазах.


В тот вечер вместо прогулки разразился жуткий скандал, приведший их к разрыву. Вещи Володи были сложены и выставлены за порог без права возврата. Владимир сначала даже обрадовался и быстро утешился, но всё же временами, когда разговор с кем–нибудь из друзей или общих знакомых заходил о Женьке, он узнавал о её житье-бытье. Тревожило одно, что она будет скоро рожать, и как ему быть в сложившейся ситуации, не мог представить. И когда до его слуха донесли новость, что у Женьки родилась девочка, оттолкнула его совсем: в душе Владимир хотел сына, а рождение девочки ещё больше укрепило в решении его отказаться от отцовства. Хотел он или не хотел, но общие знакомые каждый мимо воли сводили разговор новостями о Женьке с Кристиной, рассказывая о том, как они живут, и он, смеясь, говорил, что не имеет к ним никакого отношения, ведь именно поэтому и произошёл разрыв. А когда пришла повестка в суд по делу о взыскании алиментов, в сердцах скомкал бумажку, ну уж нет, алименты на шею она ему не повесит, не такой он дурак, чтобы платить деньги целых восемнадцать лет ребёнку, которого не собирался считать своим.

И Владимир в душе строил планы, как бы увернуться уплаты алиментов. Помог, как всегда, Лёшка: составить такой план зашиты, который сработает на все сто процентов, если только держаться одной версии. Главное: отрицать совместное проживание, так как по документам ЖЭКа, Владимир в доме, в котором проживала Евгения, прописанным не значился, и таким же порядком отрицать отцовство – не жил, не знаю, чей ребёнок. В суд Владимир пригласил кроме Лёшки свидетельницами двух соседок из своего подъезда, которые подтвердили: Мошкин Владимир Владимирович каждый день возвращался с работы домой. Им поверили, потому что сидящее всевидящее око двора было в своих показания непоколебимо и твёрдо стояли на том, что родители Владимира усиленно подыскивали ему соответствующую невесту. А также заверенная справка из ЖЭКа напрочь низвергала совместное проживание, и претензии по вопросу к отцовству стали очень шаткими. И на вопрос судьи, признаёт ли он ребёнка, ответил, как ему тогда казалась самым правильным для себя, нет, мало ли кто мог спать с этой женщиной. И выставил Евгению и не только он, а и Алексей в таком неприглядном виде. И даже плачущая Евгения не тронула в тот момент его сердце. И судья отказал в иске Евгении, возможно ещё и из мужской солидарности. Как полагал Владимир, если бы Женька подала апелляцию на генетическую экспертизу, дело бы его прогорело, но благодаря его плевку в душу когда–то любимой им женщины, гордая Женька не пошла на такой шаг, тем самым избавив его от тягомотины на восемнадцать лет и содержание самой Женьки в течение года. Как он был тогда доволен, описанию не поддаётся, не говоря уже о матери с отцом...

Владимир тяжело вздохнул, вспоминая очередную свою подлость по отношению к женщинам, и самую грязную из них, по отношению к Евгении. «Наверное, наказание божье за все мои грехи, поселив надолго в больничные стены», - с поздним раскаянием думал он. Он копался и копался, припоминая и вытаскивая из закоулков памяти давно забытые факты гуляки-парня, который до сорока с лишним не смог завести нормальную семью. С развалом страны Владимир и себя почувствовал не очень устойчиво на ногах, а тут ещё такой момент, как алименты, для него это было бы непосильным бременем, а что он это бремя взвалил на узкие плечи Евгении, ему на тот момент было безразлично. До его ведома доходили слухи о бедственном существовании брошенной им женщины с ребенком. В душе теплилась надежда, что Женька не выдержит бедственного положения в развалившейся стране и попросит о помощи, но та, видимо, вычеркнула его навсегда из своей жизни. Гордячка ни разу не позвонила и не попросила денег, это его в какой-то степени раздражало с каждым разом сильнее и сильнее. Но когда кто-то из знакомых сказал, что Женька с Кристинкой уже не живут в Питере, а выехали на постоянное место жительства в Австрию, он не просто опешил - его от злости чуть не разорвало. И хотя он понимал, что никаких юридических оснований не имел на запрет о вывозе отвергнутого им ребёнка, его взбесил сам факт, могла бы позвонить и сказать. Его злило и то, что она вычеркнула его из своей жизни, не стала ломать руки и умолять его вернуться, как поступили бы многие женщины, но не Женька, хотя в душе и надеялся. А последующие известия из далёкой Вены заставляли его ещё больше раздражаться: заработав там денег, Женька в Питере продала свою однокомнатную и купила двушку в престижном районе, сдавая квартиру по договору в аренду. Владимир знал, что она такой трудоголик, что встанет на ноги с любого положения, Владимир просчитался и теперь ему приходится рассчитывать только на свою зарплату, которую стали платить нерегулярно. Краем уха он узнал, что она закончила там гимназию, а затем и университет, устроилась на престижную работу, дала образование дочери. А ведь и он мог уехать в эту Вену вместе с Женькой и дочкой, и жил бы сейчас припеваючи, не считая копейки, и система здравоохранения в той стране на высшем уровне, не чета нашей.

Его горестные размышления прервал приход медсестры, забравшей капельницу, лежать под которой по четыре часа удовольствие не из приятных, к нему невозможно привыкнуть. Из воспоминаний вывел его короткий разговор с медсестрой. Он пропах лекарством так, что вместо здорового пота из тела слышится запах всевозможных лекарств. На что девушка ответила, что все больные так пахнут и когда он выпишется из больницы, это ощущение пройдёт. Владимир пытался его освежать влажными салфетками, которые приносила гражданская жена Валентина.

Он в очередной раз попытался себе представить: какой бы сейчас могла быть уже дочь, но в очередной раз не смог этого сделать, он не имел фото с ней и даже не помнил дату рождения. Его фантазии прервала мелодичная трель мобильного телефона, посмотрел, кто звонит, увидел, что коллега Екатерина Дмитриевна, и нажал кнопку:

- Привет, Володя! Как ты себя чувствуешь? Только что звонила какая–то Ведерникова Людмила, но я сказала, что ты на работе отсутствуешь, и телефон твой не дала. Она оставила свой номер. Записывай, диктую.

- Привет Катерина! Чувствую себя лучше. Кто такая и что она хотела, не сказала? Диктуй.- Владимир записывал номер на аннотации к лекарству. - Так, повторяю номер. – Он проговорил записанные цифры. – Так уже надоело здесь лежать. - Пожаловался Владимир коллеге.

Они ещё поболтали несколько минут и распрощались.
Владимир внимательно посмотрел на записанный номер, он ему ни о чём не говорил, точно так же, как имя и фамилия женщины – она была ему совершенно незнакомой. Кто бы это мог быть? Ведерникова, нет, не знакома, в его памяти такой дамы не значилось. Он набрал номер, пошёл вызов и через несколько секунд до боли знакомый слегка гортанный голос кинул его со всего размаха к краю пропасти:


- Алло. Я вас слушаю.

- Привет, Евгения, это я. – Владимир сглатывал густую слюну, с каждой долей секунды понимая, что этот звонок из прошлого толкает в ту пропасть, которую он сам же когда–то вырыл, и теперь не знает, выберется из неё или нет. Оказывается, что у прошлого очень цепкие когти, значит и Женька от них не смогла отцепиться и её тоже тянет в эту пропасть?

- Я сегодня вечером вылетаю в Вену и решила узнать, как ты живёшь.

Волнуясь, с бьющимся сердцем, Владимир вкратце рассказывал о своём положении, плакаться не хотелось, но как избежать этого в его положении? Ему было интересно знать о её жизни и дочери всё, отчего он долгое время отмахивался. Задавал вопросы, получая короткие и ясные ответы, и не мог отделаться от мысли, что это он своими воспоминаниями притянул прошлое, которое стало настоящим, но нет надежды, что будущим. Боже, а вдруг?!