Бывший дирижер бывшего оркестра

Родился Максим по великой случайности. А мог бы быть убит еще в животе матери, причем, вместе с матерью…
С самого момента зачатия ему «не повезло»: он собирался появиться на свет в семье «крепкого кулака».
…Уже закололи штыками отца, который не вовремя вернулся из поля, двух старших братьев. Уже разграбили весь дом, уже погрузили на подводы все, что нашли в кладовках, погребах и амбаре. А когда дошло дело до последнего мешка с мукой, мать преградила путь зеленому озлобленному солдатику, выставила огромный живот, раскинула руки:
- Коли! Убивай! Все равно мы умрем без этой муки! Так убей сразу!
Солдатик опустил глаза и штык. «Хм, ничего телочка, если б не была брюхата…» - с претензией на цинизм, он сплюнул в сторону и покинул разоренный дом.
Так появился на свет мой дедушка Максим. Максим Григорьевич Мягков.
Много чего он пережил с самого детства. Жаль, мало чего хорошего. Мать, едва оправившись от родов, отправилась к своему отцу, деду Максима, в деревню Малаховку. И все равно вскоре скончалась. Младенец остался на попечении деда с бабкой, среди двоюродных братьев. Нахлебником. Маленьким, пищащим, совсем не нужным в те лихие годы, комочком…
Выходили его дед с бабкой. И дед учил его грамоте. А потом ходил он в школу за 10 километров – с удовольствием ходил, ему нравилось учиться. А потом он отправился пешком в Рязань – учиться дальше. У подростка оказался абсолютный слух – его взяли учеником в музыкальную духовую роту военного училища. На службе он играл на трубе. Для себя – на флейте…
Бабушку встретил в Казахстане… Она называла себя сибирячкой. Только сибирячкой она была – сосланной. А откуда она точно родом – не помнила. Потому что документов не было, а мама ничего не говорила. Она вообще в основном молчала. А бабушка помнила только, что их долго-долго везли на обозах, и в дороге умер ее новорожденный брат. Похоронить не разрешили – из-за этого пришлось бы останавливать огромную вереницу обозов, на которых вышвыривали из этой жизни ссыльных. Так что росла она, действительно, в Сибири. В землянке.
…Сколько я себя помню, дед был главным человеком в моей жизни. Когда я выводила из себя всех – терпеливую бабулю, которая нянчилась со мной с самого рождения, мать и отца (которые виделись со мной крайне редко – работали), я бежала к деду. «Дед, защити!» И пряталась за его спиной от бабули с жичиной. «Не трожьте Разбоя!», - говорил дед и уводил меня – читать книжку или рассказывал что-то.
Он был дирижером в оркестре Радиотехнического института. А тогда духовой оркестр -… Даже не знаю, как сказать, ЧТО это было. Духовой оркестр – это праздники 7 ноября, 1 и 9 мая. Это – смотры, гордость, престиж. Это когда захватывал дух от гордости за свою великую страну, за Советский Союз, за самое счастливое детство…
Радиоинститут был совсем рядом с нашим домом. И на 1 мая, когда мы уже садились за стол, дед как раз начинал шествие на демонстрации, проходил мимо дома и обязательно играл марш славянки.
Дед умер в мае, когда зацвели его любимые яблони. Он так и не попал на дачу, которая была уже вся в цвету. Умер тихо и незаметно: сложил очки в очечник, закрыл книжку…
Бабушка пошла в паспортный стол, отдавать его паспорт. Случайно (дед давно уже не работал) встретила его бывшего студента-музыканта.
- Здравствуйте, Анастасия Ивановна, - бабушка посмотрела на него, ничего не видя от горя. А он не сразу понял…
- Как Максим Григорьевич? – уже тише продолжил он.
- Умер Максим Григорьевич. Вчера.
И бабушка хотела идти дальше. Взрослый мужчина, заплакав, догнал ее:
- Не приглашайте оркестр… Пожалуйста, я Вас очень прошу…
Они все пришли. С инструментами, на которых играли в институте – в деканате дали без разговоров. И когда гроб уже опускали в могилу, заиграли марш славянки…
Тогда мне было 14 лет, как я нуждалась в его внимании! Но я ничего уже не могла сделать. Кроме как написать ему полудетский стишок.

Когда рождается вечерняя заря
И птицы суетятся спозаранку,
На этом фоне меркнут все слова:
Я вспоминаю "Марш славянки".

Он без конца бушует в голове,
А нынче майский праздник не в почете.
Пишу я эти строки, дед, тебе,
Осиротевшей без тебя работе.

Ты марши всякие за жизнь свою играл,
Шагая скромно впереди оркестра.
Ты брал трубу - солдат и генерал,
Все тут же поднимались с места.

Когда с оркестром мимо дома шел
Средь шумной демонстрации-гулянки,
У нас уже накрыт был старый стол,
А ты гремел свой "Марш славянки".

Ты умер, дед. И на похоронах
Оркестр, попрятав с водкой склянки,
Все ждал привычный дирижерский взмах,
Растерянно играя "Марш славянки"...