Замороженная

Аня открыла дверь сестре и тут же получила по лбу кончиками сложенных лопаткой пальцев.
- Ворона ты!
Аня поджала губы, подождала, пока Мария протиснется мимо нее в квартиру и заперла дверь. Машка скинула кроссовки, сгрузила покупки на пол кухни, и, раскрыв холодильник, начала методично, привычными движениями закидывать туда продукты. Аня проследовала в кухню за ней и, прислонившись к косяку, предалась трепле правой косы. Она равнодушно, без интереса, наблюдала, как сестра набивает ей холодильник, с недовольным бормотанием выкидывая оттуда все, что уже испортилось.
 
- Включай! – скомандовала Машка.
 
Аня нащупала пульт на полке и нажала кнопку. Маленький телевизор под потолком зажегся цветной заставкой пошлого молодежного шоу. Машка закончила кормежку холодильника, с хрустом открыла бутылку клубничного йогурта, сделала большой глоток. Не вытирая розовых «усов», она попялилась с полминуты в лица героев шоу, затем спросила у сестры:
 
- Пойдешь?
 
Аня резко дернула плечами вверх, что должно было означать что угодно.
 
- Ну ничего, ничего… как скажешь, так и будет. Хотя, я бы пошла, - Машка приложилась к йогурту.
 
Аня соединила на груди две косы и сплетала их хвосты вместе.
 
- Ела сегодня что-нибудь? – Машка расправилась с йогуртом и вспомнила о питании сестры.
- Творожок.
- Опять творожок… Творожковая душа. Давай я тебе яичницу пожарю, что-ли...
 
Аня уронила руки вдоль тела и с безучастным видом села к столу у окна. Пока Машка хлопотала над яичницей, Аня смотрела в окно и думала о чем-то своем. В задумчивости она подобрала с подоконника ленточку от набора пирожных и повязала ее поперек лба, как носили хиппи.
 
Задумчивость Ани была связана с тем, что Тимофей, парень, который недолго, но красиво за ней ухаживал, объявил, что женится на другой. И на ком – срам один. На 16-летней профурсетке, которая от него залетела. То ли неосторожность, то ли точный расчет хрупкой смазливой Лерочки, похожей на девочку в маминых туфлях, итог был следующим: Тима собирался играть свадьбу, причем на торжество не скупились – был заказан самый дорогой зал, жуткий розовый лимузин и прочие сопли в сахаре. Лерочка топала ножкой в маминой туфле и требовала свадьбу своей мечты. По слухам, оформление зала было заказано в стиле домика Барби. Приглашение для Ани Тима передал даже не Машке, а ее мужу, своему двоюродному брату. Подойти после такого к Машке он не рискнул: все знали, что его женитьба на Ане – это ее авторский масштабный прожект.
 
- Ну чего ты, как колхоз? – Машка увидела Анин креатив на голове и попыталась сорвать ленту, но Аня отстранилась. – Ешь давай.
 
Аня взяла вилку. Машка встала у нее за спиной, чтобы видеть и передачу, и контролировать трапезу сестры. Ане очень хотелось есть, но ради Машки она изображала отсутствие аппетита: прежде, чем проглотить кусочек, долго ковыряла его вилкой, жевала вяло, смотрела вместо телека в окно. Симуляция скорби призвана была на какое то время оградить Аню от машкиных жизненных поучений, а также побудить сестру на действия по восстановлению счастья брошенки-горемыки.
 
- Посмотри, какая у Бузовой прическа. Можете, сделаем тебе такую?
 
Аня равнодушно подняла глаза на диву молодежных таблоидов.
 
- У нее же прицепные волосы.
- А у тебя свои – у тебя даже лучше получится! Что скажешь?
- Колхоз твоя Бузова, - ответила Аня.
- Ну не заводись, сделаем, как захочешь.
 
Опекать Аню было Машиной второй профессией. Даже основной. Когда ей было 5 лет, у нее была настоящая маленькая лялька в пеленках – не какой-то там немецкий пупс. Она рвала коляску из маминых рук и орала дурниной, если ей не давали покормить малышку с ложечки. Аня росла рассеянной и несобранной девочкой, и Машкина забота была кстати. Она с важностью водила младшую сестру по двору за ручку и деловито спрашивала, не хочет ли Аня писать, или пить, или в песочек поиграть. У Ани рано открылись творческие склонности (в маму, преподавательницу фортепиано), она рисовала, лепила, вышивала, но успеваемость и усидчивость хромали. Она неважно училась, в кружках долго не задерживалась, на смотрах и конкурсах всегда забывала песню или стих, а Машка потом ее успокаивала: «Ну ничего, ничего, прорвемся». Если Аня была с Машей, родители за ее безопасность не переживали. Маша и из лужи вытащит, и котенка лишайного трогать не даст, и у дяди-маньяка отобьет.
 
Когда Машка была на первом курсе института, девочки осиротели. Родители покинули их вместе – погибли в пожаре. Совершеннолетняя Машка бросила учебу и занялась своим призванием – опекать сестру. Та, как уже было сказано, выросла «летящей балбеской», восторженной и охочей до общения. Обмануть ее было очень просто, ко всему прочему, Аня была еще и красивой, а значит, привлекала к себе вдвое больше всяких дурней. Обычной, средней внешности Машке на фоне младшей сестры только и оставалось, что блистать умом и с достоинством сносить ненамеренные обиды от бесцеремонных мальчишек:
 
- Сестры? Ну надо же, совсем непохожи!
 
Крупные белые зубы, открывавшиеся во всей красе при улыбке – только это и было у них общим. Во всем другом пучеглазенькая, скуластая, жидковолосая Маша сестру даже не догоняла. Едва Ане стукнуло 15 лет, Машка уже стала замечать, что мужчины расправляют плечи при сестре и ищут ее взгляда. Боясь, как бы Аня не стала легкой добычей для какого-нибудь прохвоста (как-никак, завидная невеста, с квартирой, машиной и дачей, да еще и без родителей), Машка всюду ходила за ней хвостиком, терпела пренебрежение кавалеров, которые, знакомясь, искали прежде всего общения с той, что посимпатичнее, сама впрягалась в решение разных житейских проблем, лишь бы Аня не отвлекалась от учебы и не делала неподконтрольных шагов. У самой у нее жизнь тем временем текла своим обычным чередом. Она устроилась в кафе официанткой, затем – администратором зала, и трудилась на этой должности уже седьмой год. У нее сменялись сотрудники, руководство, вывески кафе – а она оставалась на должности. Аню она убедила поступить на факультет ресторанного бизнеса чтобы к себе в кафе потом устроить, а может (кто знает?) и открыть свое кафе. Училась Аня, естественно, плохо, но диплом получила и теперь временно сидела на попечении сестры в ожидании хорошего места в ее кафе. Машка же вышла замуж, родила дочь и жила с мужем отдельно, регулярно навещая сестру и время от времени втягивая ее в свои прожекты. Только что развалился один из них, под названием Тимофей. Если бы ей удалось поженить Аню и Тиму, то она бы не только усилила родственное влияние на сестру, но еще и приумножила бы семейные богатства, так как у Тимофея семья была небедная.
 
Узнав, что Тима женится не на Ане, Машка бесновалась, как кеды в стиралке. Мужу едва удалось удержать ее от звонка с оскорблениями в адрес Тимофея, его невесты и всей его семьи, потом она успокоилась, взяла приглашения и поехала на трамвае к шокированной и потерянной сестре. Анна, которой добрые подружки уже и позвонили, и постучали, и на стене Вконтакте написали, встретила новость глубочайшей прострацией, а к моменту, когда приехала сестра с продуктами, уже успокоилась, несколько раз расплетя и сплетя косы. Дождавшись рекламы в передаче, Машка вздохнула:
 
- Проворонила ты Тимофея, конечно… учись у школоты, как мужика получать.
- Может быть, он может как-то не жениться?
- Ну да… и в тюрьму сразу же. Ей же 18-ти нет!
- Ну мне уже поздновато у нее учиться, не находишь?
- Учиться и ты – несовместимые вещи. Глупыш мой бедненький, - Машка положила Ане руку на плечо и притянула к себе. – Ничего, прорвемся.
 
Наступила осень. Позади была свадьба Тимы и Леры, фото с торжества уже были получены и загружены в соцсети, и Аня регулярно получала к ним по десятку плюсиков и сообщений от азербайджанцев и армян с примерным текстом «Privet, ty ochen milaya». На свадьбе она по рекомендации сестры закрутила роман со свидетелем – та все устроила. Обеспечила место за семейным столом так, чтобы Вова и Аня могли обмениваться взглядами поверх утыканного канапешками ананаса. Вова был приятен и благонадежен – небогат, но на перспективном месте, красавчик, похож на Урганта, такая сильная и открытая симпатия, конечно же, породила вихрь сплетен и девичьей зависти, Машка торжествовала и держала кулачки. В случае удачного союза с Вовой Аня также оставалась бы вблизи семейства, так как ее муж, Тима и Вова дружили еще с армии.
 
Вообще, эффектом от появления на свадьбе Ани в тугом атласном платье радикального фиолетового цвета и прической «под Бузову» Машка была довольна. Омрачала эффект стайка девчонок – подружек невесты, старшеклассниц и первокурсниц по возрасту, которые прыскали со смеху каждый раз, как видели Аню. Но девушки эти внимания не заслуживали – совсем еще щеголки, им только дай поржать. Несерьезные : быстро запьянели и стали плясать, задирая подолы вечерних платьев. А Аня была на высоте – даже с этой ужасной прической (она была права, совсем колзох получился). Свадебный фотограф Саша – он вообще от Ани не отходил, щелкал и щелкал ее без конца. Конечно, Вова был не такой блестящей партией для сестры, как Тима, но зато он был свидетелем, а для демонстрации чар и женской силы важнее и труднее мишени не придумать (не жениха же охмурять!).
 
Когда Вова решил переехать жить с Аней, Маша, хоть и была против, но все же согласилась. Ему было так вдвое ближе ехать на работу, к тому же сестра будет под присмотром. Работы для нее все еще не было, и она сидела дома, занимая себя сериалами и рукоделием. Иногда, когда ее мужчина был на работе, она выходила погулять в ближайший сквер, одевшись так, как ей нравилось. Чего она не могла позволить при сестре и Вове. Старомодный мамин плащ, толстый свитер и длинная плиссированная юбка – все те вещи, в которые была одета мама на одной из фотографий. И сестра и любовник такой «look» не оценили, как и пристрастие к косам и лентам в волосах. Приходилось жить двойной жизнью. В одну из таких прогулок по золотеющему осеннему скверу она встретила Сашу – фотографа со свадьбы. Оказалось, он по будням работает в фотоателье неподалеку – снимает на паспорт, продает фото-материалы, принимает заказы на печать. Он сделал несколько ее снимков в этом нафталиновом имидже, и она стала заглядывать к нему в обеденный перерыв с печеньями и бутербродами. Бывало, что она засиживалась почти до конца рабочего дня – Саша учил ее работать в фотошопе, что у нее на удивление ладно выходило, и она с визгом восторга встречала каждую свою творческую удачу. Наблюдая работу фото-ателье, она помогала Саше, когда было много клиентов. Естественно, в тайне свое времяпрепровождение она сохранить не смогла.
 
- Кто он? Откуда? Что у него есть? – допрашивала Машка.
- Да какая разница? Не знаю я…
- Тогда как ты можешь быть уверена, что у него ничего нет на уме?
- Да какая разница, что у него там на уме? Я что – не могу с кем-то дружить?
- Он тебе уже чего-то наобещал?
- Нет. Но он говорит, что мне надо уезжать отсюда и ходить на кастинги.
- Какие нахрен кастинги?!?
 
Аня молчала, пропуская пальцы сквозь хвостик косы. Машка решила смягчиться:
 
- Скоро Альбинка в декрет уйдет – придешь ко мне работать. Будешь на виду. Я ж понимаю, что ты просто дома закисла, но к Саше в ателье ходить перестань – нехорошо это.
- А им, кстати, помощник нужен…
- И что? Пойдешь работать за гроши на чужого дядю?
- Ну хотя бы передержаться, пока Альбинка в декрет не уйдет…
- Не страдай фигней. По месяцу на рабочем месте – это не дело. Это летунство. Я таких на работу не беру – вот сразу прощаюсь. Так что, пока наслаждайся свободой, держи мужика крепче. Я бы сейчас многое отдала, чтобы дома отоспаться… цени. Скоро за подушку родину продашь.
 
В фотомастерскую Аня ходить перестала, объяснив Саше, что ее мужчина против. Саша обещал соблюдать приличия. Ее будни потекли прежним чередом, разве что пришлось гулять теперь в другом сквере. Там однажды к ней подошла девушка и, для начала попросив не пугаться, пригласила ее пойти с ней в театр на репетицию. Ане никуда не нужно было спешить и она пошла за девушкой. На малой сцене местного драмтеатра шла репетиция, но, когда девушка шепнула режиссеру, что «привела Снегурочку», процесс замер и все обратили на нее внимание. Режиссер был в восторге:
 
- Божественно, Виктория, ты где взяла эту замороженную?
 
Аня так понравилась ему, что он был готов мучиться с непрофессионалом – но Аня все схватывала удивительно быстро. Машка, естественно, схватилась за голову.
 
- Что он тебе обещал? – негодовала она.
- Говорил, что меня возьмет в свою труппу…
- Ага. В Москве, наверное?
- Нет… в Питере.
- Ну понятно. Скоро приставать начнет. Дашь – выкинет, а не дашь – тем более выкинет. Бросай ты это дело, а? Ну чем тебе дома плохо? Сколько баб мечтают, как ты – дома сидеть, косу чесать. Не терзай ты мое сердце, - Машка перешла на писк, последние ее слова потонули в бульканье соплей. – Мама бы сейчас что сказала?
 
Аня понимала, что это был запрещенный прием, но перечить сестре она не умела. На следующий день она позвонила в театр и сказала, что ее мужчина против лицедейства и она прекращает репетиции. Ее дом осаждали и сам режиссер, и ассистенты, служащая Вика однажды 9 часов прокараулила у подъезда, Аня видела ее из окна, но не вышла и на телефон не ответила.
 
Работы в кафе все еще не было. Альбинка, видимо, решила родить прямо в кафе между барной стойкой и витриной с кексиками. Погода испортилась – осенние ливни отменили прогулки в скверах, Аня подолгу не могла с утра проснуться, а ночью долго не могла заснуть. Вова стал задерживаться на работе все чаще и все дольше, Аня ждала его до двух ночи, укладывала спать, а потом еще бродила по дому простоволосым призраком, уничтожала запасы сладкого, и ничегошеньки не подозревала. Добрые подружки, как про Тиму, доложили ей, что ее Вова встречается с другой женщиной. Даже указали, с кем: с одной из тех щеголок, которые развязно отрывались на свадьбе у Лерочки. Кажется, она из них была единственная совершеннолетняя. Машка бушевала:
 
- Вот скотина эта Лера! Холера блин! Настоящая холера! Я семью хочу скрепить – а она своих подстилок проталкивает! Мало мне одной малолетней шалавы в семье! Как мне с ними за столом сидеть, если они обе у моей сестры мужиков увели?
 
Аня встретила эту новость слезами:
 
- Оставьте меня в покое! - и перестала отвечать на звонки.
 
Машка примчалась с чекушкой водки и пирожными, успокаивать сестру и наводить порядок в семье.
 
- Ну ничего, ничего… у нас-то мужик всегда будет. Приходи в себя – нам медлить нельзя. Вова пусть погуляет, пошалавится, а мы сидеть не будем, сложа ручки. Помнишь Мишу из прокуратуры?
- Какого еще Мишу? – размазывая по лицу водку со слезами, спросила Аня.
- Это троюродный брат Тимы и Коли моего.
- Может и помню, только нафиг он мне?
- Да ты что! Да он только и ждет твоей милости! Я ему сейчас позвоню – он примчится, как собачонок голодный! Я тебе не говорила - чего смущать, когда ты с мужчиной живешь… С Мишей покрути роман, а как Вова свою шлендру-малолетку кинет, мы Мишу побоку, а Вову так милостиво примем обратно.
 
Аня разразилась потоком слез, Машка приняла это за реакцию на напоминание о Вове. Она покровительственно, властно обняла сестру:
 
- Ничего, никуда не денется… Давай сегодня – высыпайся, успокаивайся, а завтра будь готова. Я Мишу приведу. Мобильник заберу, извини. А то ты Вове звонить начнешь.
 
Вечером Машка рассказала мужу об их с Аней планах. Муж, до сих пор благосклонно относящийся к стараниям супруги по уплотнению семейно-дружественного кружка, вдруг вскипел.
 
- Ты, когда у меня братья и друзья кончатся, под кого сестру подкладывать будешь? По второму кругу пойдешь? Сколько ты будешь девку мучать?
- Да она без меня яйцо не почистит!
- Я б на ее месте тебя давно уже в пень послал.
- Может, тебе еще Лерочка нравится с ее малолетками?
- Может, и не нравится, но это не мои проблемы, ясно? И не твои. Завтра чтоб дома сидела – никаких свиданий.
 
Когда на следующий день Мария вместе с Мишей пришли к Ане «свататься» (Николай горько вздохнул и махнул рукой), им никто не открыл. Подождав и пожав плечами, Машка открыла квартиру своим ключом. Ани в доме не было. Не беспокоясь о ней (может, мусор вышла вынести, или за пирожными), Машка провела гостя, налила ему чай и полчаса развлекала разговорами. Когда беседа стала напряженной, она решила позвонить Ане и с удивлением услышала звук ее телефона в собственной сумке. Машка изменилась в лице и бросилась к шкафу, в котором хранили документы и ценности. Шкаф был довольно неизящно вскрыт – и пуст. Вскрыла его, судя по всему, особа, не умеющая без посторонней помощи почистить яйцо. Кусая губу, моргая от слез, Машка зачем-то бросилась к окну – за окном был пустой залитый осенним дождем сквер. Удаляющейся женской фигуры на его тропинках не оказалось – а, окажись, Машка бы помчалась вдогонку, вернула бы, оттаскала за косы, надавала бы по щекам. Но, видимо, Аня сделала это вчера ночью, когда Мария ругалась с мужем. Она спохватилась слишком поздно.