Ягуар

Каждую весну на холмистых склонах прилегающих к Магнитогорску посёлков Радужный и Приуральский я вижу дымы и огонь - палят прошлогоднюю траву. Забава многих взрослых дачников и особенно мальчишек. Почему-то живуче убеждение, что пал удобряет почву и способствует бурному росту растительности. Но в том-то и дело, что бурный рост одних растений происходит за счёт гибели других, и после пала на лугу останется наполовину меньше видов трав, злаковых и цветов. А сколько гибнет личинок, жуков, насекомых! Не сосчитать! После изведения многих растений эта территория автоматически лишается десятков видов насекомых, для которых исчезнувшие растения были домом, кровом, пастбищем, закромами - словом, источником жизни, экологической пищей. А птицы? Исчезновение кормовой базы - "их" растений, "их" насекомых - ведёт к тому, что пернатые покидают свою среду обитания. Вот такая выстраивается цепочка оскудения природы. Конечно, не все люди, любящие смотреть, как идёт низом по склону огонь, думают о таких последствиях, знают о них. Я привёл типичный пример невольной жестокости невежества, жестокости экологического бескультурья.
 
Часто мы читаем про браконьеров, видим этих барбосов по телевизору. Но природа страдает не только от злоумышленников. Просто нас становится всё больше, и в силу этого появляются новые проблемы, новые осложнения. Наплыв туристов на природу вынуждает нас научиться разумному самоограничению, психологически перестроиться, изменить своё поведение в лесу. Ведь когда в семье прибавляется потомство, родители при прежнем бюджете вносят какие-то коррективы в свои расходы, потребности. Так и тут: нас у матушки-природы прибавилось, ей тяжело, так, может быть, будем благодарными и благоразумными её детьми?!
Психология добровольного самоограничения... Думается, непростая это вещь, небезболезненная. Но необходимая. Мне помнится, как в 60-х годах прошлого столетия группа всемирно известных учёных обратилась к модницам всего света: в этом эмоциональном послании говорилось о трагических последствиях моды на красивые пушистые меха диких кошек - снежных барсов, ягуаров, тигров, леопардов и других меховых зверей. За их шкуры платили большие деньги, и заготовители лезли из кожи вон, чтобы удовлетворить спрос. Неудивительно, что в то время численность многих видов кошачих упала до катастрофических размеров. И представьте: обращение учёных нашло отклик. Но ненадолго. А жаль.
 
Однажды мне довелось писать об одном любопытном человеке, пожилом железнодорожнике со станции Бердяуш Саткинского района Челябинской области. Звали его Иван Петрович Кологривов. Он был известен среди друзей-товарищей тем, что во всём был скрупулёзно экономен, нерасточителен, хлебной крошки не даст пропасть. В рубашечке с застиранным и закруглённым на концах воротником, с всегда застёгнутой верхней пуговицей, в неизменной стёганной кацавейке, Иван Петрович и взаправду выглядел несколько смешно. Собрались как-то весной в турпоход работники депо, с ними и Кологривов. И обнаружилось, что Иван Петрович купил в магазине алюминиевые колышки для палатки.
-Да весь смысл в том, чтоб топориком поиграть, - поучали бывалые туристы из молодых, - своей рукой берёзовый колышек обстругать, костёрик соорудить.
-А может, у него в рюкзаке и дрова свои, а?
-Дрова не дрова, а литровую банку берёзового сока из гастронома Петрович в лес с собой везёт, это точно.
Безлобным шуткам не было конца.
 
Другой раз подтрунивали над Иваном Петровичем, увидев, как у себя на кухне он моет посуду. Не так как они: размашисто, играючи, под тугой проточной струёй; прежде чем открыть кран, чего-то там прилаживал, копошился, оказывается, закупоривал мойку пробкой. После, когда я ближе познакомился с Иваном Петровичем, я понял, что его экономность не просто черта характера.
Я ещё вернусь к рассказу о нём, а пока приведу ещё такой пример. Однажды я увидел замешательство друзей одного молодого мастера Саткинского комбината "Магнезит", когда они узнали, что он не забывает про ведро для пищевых отходов, стоящее у мусоропровода на его лестничной площадке.
-Вот уидивил, - сказал один из них. - Человек на работе большими деньгами ворочает, а тут...
Потом они ему, опять же шутя, высказали своё удивление: мол, зачем тебе это нужно? Хозяин дома только усмехнулся. Да что, в самом деле, объяснять-то? Если б он вдруг стал всерьёз излагать своё мнение, и вправду вышло бы как-то неуместно, высокопарно, дескать, вот я какой сознательный, а вы - эгоисты.
 
Я далёк от мысли упрекать в эгоизме всех, кто не спешит вызвать слесаря поскорее починить сломавшийся кран. Мы просто не всегда задумываемся, не знаем, во что это обходится, порой не держим в уме ту, казалось бы, наипростейшую мысль, что все эти разговоры об исчерпаемости водных или энергетических ресурсов относятся к нам, лично к нам, и не где нибудь на собрании, а в домашней обстановке. Конечно же, уже знакомый нам Иван Петрович действительно был бы выведен в смешном виде, если его изобразить размышляющим о проблемах полноводности рек перед тем, как повернуть кран. И тот же молодой мастер с комбината "Магнезит" не думал о том, что столько-то тонн пищевых отходов, ежедневно собираемых в городских домах и вывозимых в пригородные свиноводческие хозяйства Саткинского района, превращаются в ветчину. Не о том речь. Когда кто-то разумно экономен, в нём подспудно срабатывает внутреннее чувство порядочности, которому противна сама мысль о разбазаренном чужом труде, о выброшенных в никуда природных ценностях. В экономности Ивана Петровича Кологривова сказыается, если хотите, его философия жизни, истинно народное, крестьянское уважение к труду людей, сработавших полезные вещи, к труду природы. То же, думаю, можно сказать и про молодого мастера. Тут не в том дело, что натура у человека такая. А в том, что такая у него жизненная позиция. Конечно, чтобы не пройти мимо ведра на лестничной клетке, нужно немножко повозиться на кухне. Но за этим маленьким усилием стоит "автоматизм" привычки культурного человека.
 
Есть у этой привычки одно страшное искушение. Скажем, Иван Петрович, пользующийся алюминиевыми колышками, читает в газете, что где-то в леспромхозе сгнила тысяча кубометров древесины. Из-за бесхозяйственности враз погибло столько деревьев, сколько Иван Петрович пощадил бы, пользуясь он алюминиевыми колышками полтора миллиона лет. Всегда в таких случаях около оказывается человек, который вкрадчиво нашёптывает:
-Вот видишь, Петрович, простодушный ты человек! Ты веточки бережёшь, капельки воды экономишь, а какой-то головотяп или бракодел в один день обессмысливает твои многолетние усилия. Ну? Понял Теперь?
Но искушаемый, выслушав, опять укладывает свои алюминиевые колышки в рюкзак. Что им движет? Он верен всё тому же принципу внутренней порядочности. Я представил и человека из тех, кто считает себя "широкой натурой" и о струйке воды не хочет думать:
-Слава богу, не в пустыне живём. Что ж теперь, залез под душ, брызг-брызг - и вылезай? Нет уж, это пусть другие, а я...
Никто ведь и не призывает такого человека умываться из напёрстка. Речь о том, чтобы зря, ничего не очищая, не утоляя, не поливая, бесполезно, одним словом, не пропадала капля невосполнимой и дорогостоящей воды, на которую работали силы природы, работали тысячи людей.
 
Можно сожалеть о плохой освещённости городских улиц и бедности световых реклам и при этом, увидев днём зажжённый плафон над своим подъездом, непременно искать глазами выключатель. Тут, наверное, я оговорюсь ещё раз. Когда подсмеивались бывалые туристы над Иваном Петровичем, купившим алюминиевые колышки для палатки, в их позиции было и вправду что-то эффектное, "широкое". А Кологривов со своим огромным рюкзаком выглядел смешновато и нелепо. Бухгалтер какой-то, счетовод бескрылый... Кстати, странно всё-таки, что именно ему отказали тогда в обаянии непрактичности. А ведь он за алюминиевые колышки свои деньги всё-таки заплатил, а его "романтичные антиподы" как раз ублажали себя совершенно бесплатно, за чужой - в данногм случае природы - счёт.
Помню, как будучи в отпуске, с Иваном Петровичем Кологривовым я обходил его участок железной дороги. Рельсы бежали через лес, наливавшийся весенними соками. Многие деревья были словно обсыпаны молодым зеленоватым пушком.
-Вон Наталья-то как округлилась, прямо невестушка, - говорил себе Иван Петрович, - а Владимир ещё спит, ещё не проснулся.
Как выяснилось, Кологриовов вдоль полотна на пустых местах высадил немало деревьев и некоторым из них даже дал человеческие имена в память любимых и дорогих его сердцу людей.
-Жить - оно всё живое хочет до определённого жизненного срока, - пояснил Иван Петрович, - и самое для него обидное - это пропасть зазря, бестолково.
 
Вот мы говорили, что Иван Петрович не смотрится романтиком. А ведь он больше поэт, чем играющий топориком турист. Ибо перед туристом-барбосом - только древесный сучок, из которого он в своё удовольствие выстругивает колышек, а "бухгалтер бескрылый" видит за этим образ всего дерева, а за деревом - судьбу всего леса.
В то далёкое памятное для меня время знал я ещё одного человека, который не сдавал пустые бутылки на пункт приёма посуда. Выбрасывал их в мусоропровод.
-Буду я из-за полтинника в очереди стоять, время терять. Вот ещё, мелочиться!
Тоже вроде бы человек "широких замашек", мелочиться, видите ли, он не желает. Бескрылость его именно в том, что он не способен представить, что уничтожал не мелкие кусочки, не просто ведь пустую бутылку с этикеткой "Хлебный квас" или "Боржоми". Он бесследно уничтожал живописный пейзаж. Да, представьте себе, он и ему подобные вынуждали срывать с лица земли всё новые холмы для карьеров по добыче песка, идущего на изготовление бутылок.
 
Алюминиевые колышки послужат человеку долго, сохраняя веточки в лесу неприкосновенными. Если угодно, этот колышек, пущенный в оборот, проживает как бы 10 - 15 жизней деревьев, которые благодаря колышку пощадит турист. В одном из дворов Екатеринбурга общественники посадили ёлку, купив саженец в лесничестве. До этого они каждый год приобретали спиленную ёлку. После Нового года, как водится, выбрасывали её. Теперь посаженная живая ёлка будет расти, к каждому празднику наряжаться. Одна и та же ёлочка взамен одной, другой, третьей каждый год. Счастливая мысль! И красивая, и экономичная, и живая, и все хорошие эпитеты при ней, ибо - это мысль, а не убогий выверт "широкой замашки".
Такие люди, как Иван Петрович Кологривов, есть и сегодня. Они в меру сил творят благодатный пейзаж будущего, они сами - работой, отношением к природе, самим строем мышления и психологических привычек - вписываются в этот пейзаж как существеннейшие его фигуры, действующие лица. Без них он попросту немыслим. Они ценны именно тем, что глобальные принципы экологии проводят на самом, так сказать, первичном, бытовом уровне - скромно и без громких слов. Людей, в которых природолюбие выказывает себя не натужно, а естественно, как бы автоматически, становится с каждым годом всё больше. Людей, которым дороги не только лесные массивы, но и отдельное дерево, которых тревожит не только судьба Мирового океана, но и участь маленького ручейка за околицей.
 
Согласитесь, что гигантские цифры играют с нами порой злую шутку. Мы привыкли оперировать миллиардами кубометров, сотнями миллионов гектаров. В этих громадных величинах психологически как-то неразличимо тонет отдельный сучок, маленький квадратный метр земли. В громыхающей поступи свершений по добыче, например, того же газа не слышен звук обломанной веточки. Думается, что нам надо бы психологически перестроиться, всем без исключения. И тем, кто 4 марта тайно проголосовал, и избранному президенту России. Бездонные колодцы только в сказках, неисчерпаемых кладовых и несметных богатств тоже нет. В том-то и дело, что пришла пора завести сметы на фигурально называемые несметные богатства. Хватит их разбазаривать направо и налево!
Иной человек на дачном участке или дома все выходные любовно ухаживает за цветами и за канарейкой, а в понедельник в своём кабинете, не дрогнув, может подписать бумагу об использовании сильнейших ядохимикатов в лесных массивах, из-за чего погибнет множество растений, полезных насекомых, животных и птиц. Странная, не правда ли, раздвоенность?
 
Я знал одного магнитогорца, который на субботниках по озеленению территории проявлял большой энтузиазм, увлечённо сажая вместе со всеми деревья и кустарники. Но этот же самый человек в туристском походе мог без жалости, бездумно срубить на костёр зелёную ель. Как будто высокая любовь к природе, благоприобретённая воспитанием, годится лишь для торжественных и особых случаев, а для повседневного поведения сойдёт и такой вот лесной разор.
Когда порой по роду своей журналистской деятельности я сталкивался с фактами варварского отношения к природным ценностям, скажем, в зонах хозяйственного освоения, то поначалу невольно думал, что всё это исходит от людей которым чужда красота, людей грубых, прагматичных. А знакомился ближе - нормальные люди, любят лес, увлекаются рыбалкой. Получается, будто разные полюса у людей - дела по работе и занятия по личному пристрастию. Но тогда пусть эти люди не удивляются, что, придя на рыбалку, однажды увидят плавающих вверх брюхом рыб, отравленных выбросами в реку. И пусть не спрашивают, кто это сделал. В сущности, это сделали они сами - в другом месте, в другое время.
 
Все мы связаны через природу друг с другом, и все мы в равной степени ответственны и за её благоденствие, и за её оскудение. Подлинно культурный, граждански зрелый человек любит природу везде и всегда, думает о ней и болеет за неё одним умом, одним сердцем - тем, которое бьётся у него и в выходные, и в понедельник, и на работе, и дома, и на собрании, и в заповедном лесу.
Однажды в старинном екатеринбургском заповеднике стоял я под сенью тысячелетнего дуба. Это был особо чтимый местный памятник природы. Чудо долголетия высотой в двадцать пять метров, ствол в обхвате - более семи метров. Что он "видел"? Конец первого тысячелетия он видел. Облака тех незапамятных лет. Дожди. Сгрудивших у древнего костра людей... Наши годы для него - это минуты на наших часах. В переводе с человеческого времени на циферблат патриарха лесов его время идёт замедленно, будто он летит в Мировом океане не вместе с Землёй и человечеством, а несётся сам по себе со скоростью света, подчиняясь другим законам пространства-времени.
Этот дуб огородили. Ну, хорошо. И к шедевру зодчества прибили доску - памятник охраняется государством. А к природе? Не прибьёшь же табличку к небу? К реке? Или разве на каждой лесной птахе помету какую сделаешь: дескать, не обижать - обладает статусом экологической неприкосновенности...
 
Нет. Охранная грамота природы - в нашей гражданской позиции, в наших сердцах, в наших привычках, в нашем чувстве, что сами мы, люди, человечество, тоже побеги на ветвях этого вечнозелённого древа природы. Вот сказал я это и вспомнил сказку Сент-Экзюпери о Маленьком Принце: "Есть такое твёрдое правило. Встал поутру, умылся, привёл себя в порядок - и сразу же приведи в порядок свою планету".
Не правда ли, во всех отношениях похвальный подход - и с точки зрения личной гигиены, и с точки зрения экологии?
...Я шёл по вечернему Магнитогорску. Представил пейзаж недалёкого будущего. Пофантазировал. Вот: из центра города расходящимися лучами, наподобие гигантской V-образной просеки, лежит свободное от застройки пространство. Это пространство - заповедное, и оно упирается в линию горизонта в стороне восхода Солнца. Вся территория - экологический град, экологическая пауза в урбанизированной структуре. Ни одного здания, ни одной машины. Здесь магнитогорцев ждут лесопарки, озәра, водопады, луга, свободно содержащиеся животные и птицы. В центре города человек видит горизонт. Горизонт в центре города! Даль, "не съеденная" микрорайонами. Звәзды, не пойманные в сети электрических проводов. Даль! Её так не хватает нынче не только магнитогорцам, но и жителям многих других российских городов.
И на холме я вижу открытый амфитеатр. Раннее утро. Над горизонтом сияет нимб пока что скрытого восходящего светила. Зрители заняли свои места. Ещё минута, и начинается представление о полной гармонии человека с природой.
Станет ли когда-нибудь моя фантазия реальностью? Должна стать. Я верю в это. В противном случае ягуар нас накажет.