Из записок челнока... Любимый город

Мой любимый город, конечно, Могилев, я там родилась, там моя мама. Была во многих городах мира, все они красивы, хороши, неповторимы, имеют свой колорит, свой шарм, но вторым любимым городом для меня является Ленинград. Теперь Санкт-Петербург.
 
***
 
Помню первую поездку в Ленинград еще в советские времена, туристический вагон, профсоюзные путевки и все туристы группы сотрудники нашего предприятия. Проинструктировали: «Не сорить, семечки на землю не плевать, Ленинградская земля полита кровью, коренные ленинградцы блокадники, город - святыня, колыбель революции, героизм и наша память».
 
А еще это самый красивый город в мире. И мы бежали бегом по улицам, чтобы успеть все посмотреть, хоть на час зайти в Эрмитаж, Кунсткамеру, Петродворец. Да..., это прекраснейший город. И за день набегавшись, вечером решили отдохнуть по русски.
 
Но спиртного не было, что было выпили в поезде за время пути, пришлось искать магазин. Ближайшие магазины уже были закрыты, и мы обратились к старушке, сидящей у подъезда на стульчике: «Где можно найти открытый магазин в это время?»
 
Ответ остановил и комок подступил к горлу: «Магазины уже закрыты, но если вы, деточки, хотите есть, я вынесу вам хлеб». Мы с чувством признательности сказали: «Нет, нет, спасибо», испытывая неловкость за свои намерения. Вот она истинная душа, готовая поделиться, вот человек, прошедший через блокаду и знающий, что такое голод.
 
***
 
Зима стоит жестко, холодная и колючая, двухсторонний, с одной стороны болотного, с другой фиолетового цвета китайский пуховик, в дороге удобен - легкий и теплый. Вновь в Ленинград, едем торговать, везем продукты: сметану, сыр, сосиски, творог, молоко.
 
В вагоне тепло, давно не ездили в теплых вагонах, в перестройку их почти никогда не топили. Сумки рвутся, уж больно тяжел товар, ну ничего, зато бойкий, и еще радует, что пройдусь по любимому городу, когда буду возвращаться.
 
По дороге к рынку, не до города, главное сумки дотащить и от своих не отстать. Поездку организовала Зоина подруга Мария, крашенная блондинка, лет сорока, выносливая, как лошадь Пржевальского. У нее Дар, сам Гермес позавидовал бы ее сноровке втюхивать товар.
 
Перетаскиваем сумки, хорошо, что нас много, один сторожит сумки с одной стороны дороги, второй с другой, остальные таскают. Тащу две сумки, кисти рук не выдерживают, хоть привязывай их веревками, разворачивается кисть под тяжестью и сумка выскальзывает на шоссе.
 
Опять хватаю ее и тащу дальше, лавируя среди машин, и опять кисть разворачивается. Наконец, мы на месте, Мария знает, где идет торговля. Стоим вдоль улицы, мы не одни, торгующих много. Товар уходит быстро, особенно сметана и творог.
 
Мария умудряется брать деньги и за полиэтиленовые мешочки, в которые упакован творог. Цены у всех одинаковые, но у нее на стоимость мешочка дороже. Она про это не говорит, но у покупателей спрашивает: «У вас свой мешочек?» Конечно, мешочки не у всех есть, и она продолжает: «И за мешочек...»
 
Рядом с продуктами поставила сапоги. Сапоги красивые, но неудобные, она их привозит пятый раз, никому не подходят. Ну вот девушка смотрит сапоги, и Мария расплываясь в доброжелательной улыбке предлагает: «А вы меряйте, меряйте, они как раз на вашу ногу».
 
Потея и краснея от натуги, Мария натягивает девушке сапоги, они явно малы. Девушка огорченно говорит: «Тесны». Мария убеждает, что это чистая кожа, они потянутся и будут точно облегать ножку, а на ней очень красивы.
 
Они общаются минут десять, и девушка уходит, сомневаясь в своей покупке, а Мария крестится, наконец, избавилась. Мороз под сорок. Рядом со мной стоит жена моего начальника Людмила, он попросил меня взять ее с собой, денег нет.
 
Очень приятная интеллигентная женщина, врач, она выехала торговать в первый раз и от меня не отходит. Торг идет нормально, но мы замерзаем. Уже пуховик и теплые варежки не спасают. Прикрываемый варежкой нос, покраснел, варежки и брови покрылись инеем, ноги леденеют.
 
Терпеть не могу пьющих, но, врожденная выживаемость, заставила захватить малость самогона. Предлагаю Людмиле пятьдесят грамм «для сугреву». У нее в глазах удивление, потом смех, потом она соглашается. Выпиваем по полстакана, закусываем сосиской, пара секунд и вдрызг пьяные.
 
Зато согрелись. Огонь пробегает по жилам, тело становится мягким, тепло, мы веселеем, торговля идет бойче, веселые лица притягивают. Напротив киоск. Киоск, как киоск, мы до этого его и не замечали, а тут заметили, на нем краской написано слово из трех букв.
 
И это слово вовсе не чай, толкаю Людмилу в бок и показываю пальцем на народное творчество, и на нас нападает смех, как будто мы никогда такого слова не слышали и не видели. Мы смеемся долго, заливисто, держась за животы и чуть не падая.
 
Со смехом выходит напряжение, усталость, и мы трезвеем. Первый день прошел хорошо, рэкет не подходил. Рынок стихийный, видно не до нас было или не вычислили, или не стали мелочиться. Только сейчас, когда распроданы тяжелые сумки, оглядываюсь по сторонам.
 
Сердце обливается кровью, мой любимый святой город замусоренный, грязный, люди уставшие, понурые. Да ломанула нас всех перестройка. Отправляемся на ночевку, завтра на другой рынок, уже с промтоварами.
Мария устроила нам ночлег в общежитии училища, студенты на каникулах, здание пустое, грязные полы, обшарпанные стены, ржавые трубы, в выделенной комнате 8 кроватей, зато дешево. Открыли кран чтобы умыться, и не стали, вместо воды коричневая грязь.
 
Ленинград стоит на болоте, такой воды из под крана я больше нигде не видела. Остались неумытыми и без чая, попили молока и легли спать. Затемно поднялись и поехали торговать. Расстелили клеенки и выложили товар. Стоим.
 
У Марии трикотаж, у меня мелочь, типа халаты, ползуны. Вокруг много торгующих. Время от времени проходят люди в черной спецформе, Мария предупредила: «В глаза не смотреть и стараться быть незаметными».
Никто не знает, кто это, или ОМОН, или рэкет, и у тех, и у других форма одинаковая. Мария показала глазами, двое в черной форме подняли за ноги мужчину, торговавшего шубами, и трясли его в открытую, вышибая деньги, в полном смысле этого слова, голова болталась.
 
Еще не наторговал, чтоб расплатиться или отказался. Забрали одну из шуб и ушли. Все знают, люди в черном вернутся, они, как дежурные, проходят по рынку каждый час. Мужчина сидит на земле у товара, голова упала на грудь, руки обвисли, к нему никто не подходит, через какое-то время он поднимается и продолжает торговать.
 
Вот и ко мне подошел человек в черном, посмотрел на мой товар и брезгливо перекосилось лицо: «Сколько наторговала?» Отвечаю опустив глаза: «Вот еще только разложилась, браток, хочешь возьми ползуны, или что понравится». Человек в черном сплевывает отворачивает и идет дальше.
 
С каждым свой счет, Мария умудряется отговориться. На базаре грязь, кое-где на снегу кровь. Опять кровь на земле. Не бывает жизни без мук, каждое поколение несет свой крест. Торг прошел хорошо, возвращаемся веселые, Людмила, заработав денег, стремится сделать покупки.
 
Останавливаю, говорю купи мужу куртку, здесь дешевле, он по должности должен быть прилично одет, но она накупает сигарет, конфет, кофточек, и радуется как ребенок. Ну, как хочет, я покупаю ковер 2х3, и мы спускаемся в метро, вдвоем, перекинув ковер через плечо, тащим его на вокзал. Нам весело, мороз бодрит, и мы едим домой, где нас ждут.