Выход

Он смотрел японское кино и страдал. С каждым кадром, с каждой минутой страдание разрасталось ужасающим спрутом на душе, прожигало кислотой до невыносимой боли грудину, добиралось многочисленными щупальцами в такие потаенные закоулки сознания, которые были забыты, запечатаны, схоронены, и тогда страдание сменялось удивлением: всю жизнь прожил, а вот же, открылось что-то самому о себе неизвестное!

От страдания душили слезы. Слезы подкатывали к горлу, сковывали лицо, ранили мелкими осколками сердце. Было так больно!

А на экране… На экране проходила чужая жизнь, чужая история. Жизнь многих людей, целой японской деревни. Жизнь тяжелая, голодная, нищая. Жизнь в страхе и унижении, в повседневных заботах и проблемах. А вместе с тем и в радости от созревания ячменя, от посадки риса, от рождения детей и познания любовной страсти.

Но люди в той экранной жизни жили своими эмоциями, чувствами, желаниями. Их лица каждую минуту сменялись удивлением, страхом, желанием, злостью. И показывать свои чувства было не зазорно. Никто не смеялся, когда от опасности все хватали в руки копья и готовились защищаться, а один мужчина с неподдельным ужасом, смешно отклячив нижнюю челюсть, убегал так, что пятки только успевали мелькать. Никто не стыдил чересчур эмоционального самурая, который в отличии от остальных сурово-спокойных японских воинов, кричал, прыгал и бесновался как обезьяна. Никто не осуждал молодую парочку, не выдержавшую любовного томления и отдавших друг друга сердца, души и тела. Никто не останавливал в проявлении гнева, истерики.

Люди лишь наблюдали друг за другом, молча принимали поступки окружающих, без осуждения, без упрека, позволяли пережить каждое явление жизни.
И это было неожиданно, и красиво, и очень-очень ему нужно. И от осознания этого вырывалось наружу его страдание. И хотелось им с кем-то сейчас поделится.

А страдание с каждым кадром, с каждой минутой умирало в его душе. И от слез уже становилось легче, и появлялся сквозь слезы смех, и радость, и ощущение счастья. И хотелось вот как эти суетливые микроскопические японцы научиться выражать себя и открыться миру. Непреодолимо захотелось что-то сделать, чтобы все знали, какой он.

- Йааааааааааааааааааааааааааааааа! – истошно заорал он, соединяясь в победном кличе с экранными самураями, прыгая и беснуясь вместе с ними, а они смотрели с экрана и радовались победе вместе. И казалось, что он чувствует их дыхание и объятия, а они знают, что отныне он свободен…

В стену гулко постучали… За окном было темно… Стрелка часов побежала отсчитывать третий час ночи…

Он выключил телевизор, улыбнулся куда-то в темноту, потом повернулся к стене, радостно показал злобной соседке язык, и спокойно уснул.