Вспышки памяти

Мы с отцом лежим на кровати: он читает мне вслух стихи Некрасова. Некоторые отрывки знаю наизусть, но слушать все равно интересно. Особенно мне нравится поэма «Саша», кажется, что я знакома с этой девочкой или мы просто очень похожи. С кухни доносится мамин голос:
- Спать пора, «читатели», поздно уже…
- Сейчас, Маруся, мы уже заканчиваем.
Марусей отец зовет маму. Не Маша, не Мария, - Маруся.

Папа с мамой ушли в гости, их нет уже очень долго. Я жду на скамейке у ворот: переделала все свои дела, сходила с братом за водой и даже поела черемухи, а родителей нет. Вдруг я замечаю, что они спускаются с горки к магазину. Вихрем бегу встречать. Солнце слепит глаза, по щекам текут слезы, я задыхаюсь от быстрого бега… Но это не мои мама и папа, а соседи, живущие через два дома.

- Что, обозналась, соседка?, - смеется дядя Миша.

Мне не до смеха. Уже не сдерживая себя, начинаю громко плакать. Они суетятся, предлагают конфеты, но мне до них нет никакого дела!

Вечером со старшими ребятами я лазаю по бревнам: мы играем в «артистов»,- поем и танцуем. И вот, стоя на бревне, неожиданно замечаю родителей – вот они, совсем близко. Громко кричу им, подпрыгивая на бревне, и вдруг, срываясь с него, лечу в высокие густые заросли крапивы. Кто-то помогает выбраться, мама уносит меня домой.

Крапива обожгла меня с головы до ног: все тело невыносимо жжет.
- Папа, они накинулись на меня и жалили маленькими кинжалами, - шепчу я отцу.
- Кто, Танюша?
- Такие маленькие злые человечки…
- Она, что, бредит? – с тревогой спрашивает мама.
- Да, нет, Маруся, перепугалась она просто, да и болит все. Посмотри, на ней живого места нет!
Ночью становится хуже – поднялась температура. Возникает ощущение, что в груди у меня – большой тяжелый камень, который сдавливает, не дает дышать. Родители не отходят от моей кровати, отпаивая молоком и брусничной водой, дают лекарства. К утру становится легче, засыпаю спокойным сном.

Мама берет меня с собой на работу. Она работает на станции железной дороги стрелочницей. У нее там такой чудесный маленький домик, как в сказке! Рабочие скоро узнают, что «Маша пришла с дочкой», заходят с гостинцами, стараясь развлечь меня. Дают подержать большой фонарь, с которым встречают поезда, приносят мешок с различными лоскутками. Объясняют, что это – «обтирка», ими рабочие вытирают грязные от мазута руки. Мне разрешают выбрать, сколько захочется. Теперь все куклы будут нарядными! Когда мама выходит к поезду, забираюсь на скамеечку, смотрю в окно: мама машет флажками, я – тоже, правда, не выходя из домика. Потом мы пьем горячий сладкий чай с пирожками, которые принесли из дома. Решаю про себя, что непременно буду работать здесь, когда вырасту.

Что-то непонятное происходит в нашем доме: у мамы часто болит голова, тогда она лежит вся бледная, кусая губы, несколько раз даже теряла сознание. Теперь отец никуда ее не пускает одну, вместе они часто уезжают куда-то надолго. Папа говорит, что маме необходим покой, и я стараюсь вести себя тише. Когда она ложится, присаживаюсь рядышком, показываю ей картинки в книжках, пересказывая прочитанное, выдумывая свое. Потом, если она засыпает, сижу и смотрю на ее лицо, руки, наблюдая, как подрагивают во сне ресницы, как поднимается от дыхания грудь. Отец прогоняет меня, «чтобы не мешала», но, улучая минутку, прокрадываюсь тихонько обратно.

С отцом и братом еду на поезде далеко-далеко: к маме, которая лежит в больнице. Для меня такое путешествие – впервые. Гуляя по вагону, знакомлюсь с пассажирами, смотрю в окно на те места, которые проезжаем: станции, леса, поля. Вот только отец почти все время проводит в тамбуре – курит.

В больнице мама выходит к нам, почему-то в белом, туго повязанном платке. Сажает меня на колени, целует, расспрашивая о домашних делах. Какой-то больной делает из листка бумаги смешную лягушку: если на нее нажать, она прыгает по столу. Позже мы провожаем маму: поднимаясь по лестнице, она отчего-то тихо плачет.

Я сижу на табуретке у бабушки, маминой мамы, - рассматривая перекидные календари, которые бабушка называет «численниками». Бабушка мечется от окна к окну: вчера маме сделали операцию и мы ждем вестей. Вдруг замечаю сестру Нину и дядю Витю, маминого брата, они подходят к воротам. Вот они зашли; почему-то у Нины чужое, перевернутое лицо, дядя Витя, опустив голову, топчется сзади. Они молчат. Вдруг бабушка громко кричит и падает на пол.

У нас дома – все вверх дном: выносят мебель, зачем-то занавешивают зеркала. Я, ровным счетом, ничего не понимаю, стараясь не попадаться на глаза, сижу тихо на диване. Вдруг слышу, что приехал отец, выбегаю на крыльцо. Мой папка… он стал таким старым, почти как дедушка! Прижимает меня к себе так крепко, что становится больно.

- Нет у нас больше мамы, Танюша…

Как это – нет? Так же не бывает… Меня подводят к какому-то ящику и говорят, что мама – там. Смотрю и удивляюсь: зачем обманывают? Ведь много раз видела маму спящей – она совсем другая. Другие лицо и руки… Хочется закричать, но что-то мешает это сделать. Приходят соседские бабушки, зажигают свечи и начинают петь странную, тягучую песню, от которой мурашки бегут по коже. Все вокруг плачут. Возникает ощущение, что я – клубок, который начинают быстро разматывать, при этом разрезая нитку на мелкие-мелкие части большими ножницами. Забиваясь в угол между диваном и шкафом, затыкаю пальчиками уши и накрепко зажмуриваю глаза. Так страшно, что я не могу даже думать. Здесь меня скоро находит отец, вынимает и на руках уносит к бабушке.

Потом все заканчивается: все разъезжаются, сестры возвращаются к своим семьям, брата призывают в армию. Мы с отцом остаемся вдвоем.

Позже, когда я выросла, отец мне все рассказал: у мамы была опухоль головного мозга, ее прооперировали, вроде бы удачно. Умерла она на следующий день, от кровоизлияния в мозг. Отец был с ней неотлучно. Утром мама попросила лимонад, не желая пить компот и минеральную воду. Отец не хотел выходить, но она настояла. Отсутствовал он минут двадцать. Когда вернулся, ее уже не было. Видимо, чувствуя приближение смерти, мама отослала его, чтобы любимый человек не видел этого.
У моих родителей символичные имена – Иван да Марья…