Диванный день 25. И снова дочки - матери

Мама любит своего ребенка, а ребенок любит маму. Очевидная истина, не правда ли? Но как быть, если чувства к матери представляют крутой коктейль из любви, ненависти и жалости? Откуда возникает ненависть - плохая дочь, плохая мать? А может, два самых родных человека не смогли вовремя выучить уроки жизни, за это она их снова и снова возвращает на скамью «второгодников»? Как научиться жить в ладу с собой и своей совестью, если мама и друг, и враг? А, главное, есть ли выход?

Моя гостья пожелала сохранить инкогнито, поэтому сегодня мой Диван скрыт ширмой. Не пытайтесь за нее заглянуть, не ищите прорехи и щели. Возможно, однажды за эту ширму захотите спрятаться вы.

- С чего все началось, как любимая и любящая мамочка превратилась в монстра?

- Сейчас, конечно, уже трудно вспомнить, когда и как произошел тот самый перелом в наших с ней отношениях, после которого я из маленькой послушной девочки вдруг переквалифицировалась в «крысу», которая «во всем виновата». Наверное, в маминой душе что-то бесповоротно сломалось после окончательного разрыва с моим отцом. Сейчас, спустя много лет, я начала понимать ее и чувствовать, КАК ей тогда было тяжело. Женщина, выросшая в своей семье «на последних ролях», «забитая» родителями, совершенно утратившая уважение к самой себе как к человеку, достойному в жизни гораздо большего, чем имеет… К 28 годам она только и была способна мечтать о ребенке, а уж от кого – неважно.

Разумеется, их скоропалительный брак с моим отцом хоть и длился аж 18 лет, все равно распался. Да и большую часть его они шумно выясняли, кто прав, а кто придурок. С уходом одного «козла отпущения», который маме «всю жизнь загубил», освободилось место, его обязательно должен был занять другой «козел». Им, наверное, я и стала.

А еще к 45 годам с мамой случилось несчастье: грипп, тяжело перенесенный в юности, дал осложнение на нервную систему, ее ноги почти отказали, она стала падать на улицах, потому что не могла вовремя поднять при ходьбе ногу. Мама получила инвалидность 2 группы. На работе о ней вскоре забыли, друзьям и знакомым было некогда о ней справляться, и моя мама, активный по жизни человек, оказалась запертой в 4-х стенах на полтора десятка лет. Постепенно дичая и постоянно жалуясь на судьбу.

Есть множество людей с ограниченными возможностями: кто-то вяжет носочки, кто-то читает без конца, кто-то пишет стихи или рисует. Но у моей мамы нет желания чем-то компенсировать свой недуг. Кроме жалоб и попытки чем-нибудь забить свою боль. Например, моими слезами.

- Когда вы впервые ощутили ненависть к маме? Можете вспомнить возраст, эпизод?

- Трудно сказать, что я действительно испытывала к ней ненависть. Это слишком сильное чувство, чтобы оно возникало на пустом месте. Но порой моя обида на ее несправедливость была такой сильной, что я действительно готова была кричать о своей ненависти. Но не к ней, а к той ситуации, в которой я себя так плохо чувствовала.

Мне стукнуло 15, когда я вдруг поняла, что хочу сама решать, что делать и как поступать. Ей не нравилось, что я похожа на отца и внешне, и поступками, и манерой поведения, и своей тягой к самостоятельности. Я в свои «пламенные» подростковые годы сразу же стала во всем виновата: не уважаю мать, грублю почем зря, ни в чем не помогаю, шляюсь неизвестно где и с кем…

На самом деле я вряд ли была таким чудовищем, какой она меня себе рисовала, но, не зная, как защититься от беспочвенных обвинений и не имея навыков дипломатии, я действительно грубила почем зря. Это я сейчас такая умная и понимаю, что в каждой ссоре виновных как минимум двое, но сдержаться не могла, и наши скандалы просто зашкаливали децибелами. Как ни странно, но в жизни я была тихим подростком: училась отлично, на дискотеки не ходила, не курила, не пила, подруга у меня была одна, но мама ее не переносила на дух. У меня тогда главной задачей было разобраться – кто из нас двоих сошел с ума – она или я?

Иногда, в ответ на мое хамство, она размахивалась и давала мне хлесткую пощечину. Однажды я рефлекторно (клянусь!) вернула ей пощечину. Этого она мне уже не простила: с тех пор в каждой ссоре (а их было по пять в день) я была мерзавкой, «избивающей мать ногами»! Она всегда обожала концерты на публику. Поэтому частенько широко открывала дверь, чтобы наш скандал слышал весь подъезд, а то и вовсе приглашала пару соседок, чтобы они на меня «поглядели». Я забивалась в угол и от унижения рыдала в голос.

А ее коронное «ты моей смерти хочешь!» доводило меня до ручки, и хотелось крикнуть что-нибудь в тон, чтобы она перестала нести чушь. Но, стоило лишь задеть ее… мы могли не разговаривать неделями.

- Каково было жить с такими противоречивыми чувствами?

- Каково? Как в склепе. Я возвращалась в склеп, в котором пахло неизбежностью, отчаянием и одиночеством. Я так отвыкла от ее поцелуев, что однажды, когда она, будучи в растроганных чувствах, потянулась к моей щеке, я чуть было не оттолкнула ее. Она меня тогда обняла, а я ощутила пустоту, словно она и сейчас играет на публику…

Иногда, я ловила себя на мысли, что, живя в соседней комнате, могу не вспоминать о ней часами.

- Вы пытались как-то изменить ваши отношения с мамой?

- Поначалу я действительно стремилась к этому, периодически пытаясь поговорить по душам и расставить все точки над «Ё». Но у меня это получалось плохо – я попросту не знала, как заставить человека выслушать тебя, если она не желает слышать никого и ничего, кроме собственной душевной боли. «Трубка мира» «выкуривалась» ежедневно, а потом, в этот же день внезапно вновь откапывался «топор войны» - из-за пустяка, недостойного даже внимания. Я потихоньку истерила и уже твердо верила, что это Я – сумасшедшая, и мама права – по мне плачет психушка.

И даже сейчас, спустя много лет, в разговорах с ней я чувствую, что она слушает только себя. И говорит всласть. «Господи, как же мне хочется умереть!» - это на публику. «Ты ждешь не дождешься, когда я умру, чтобы квартира стала твоей» - это для меня. Я сначала думала – издевается, хочет сделать больно, позлить. Теперь я точно знаю: она ВЕРИТ сама себе и помнит лишь то, что подсказывает ей искаженная недугом память.

- Задумывались ли вы, почему мама стала такой?

- Конечно. Сначала я была уверена, что это виновата я сама. Я ее разочаровала: в своем воображении она рисовала меня маленькой девочкой, которая всегда будет при ней, но не станет противоречить и иметь свое мнение. Мы даже сейчас друг друга не всегда понимаем и частенько спорим.

Зато теперь я знаю точно – мы все родом из детства, и наши душевные болячки, и неумение строить семейные отношения, и неспособность правильно любить и ценить друг друга – все оттуда.

- Вы сказали об умении строить семейные отношения… Не секрет, что женщины с подобными семейными историями, редко бывают успешными в создании собственной семьи. Вы же довольно рано вышли замуж, у вас хорошая семья, ребенок, как вам удалось разорвать закономерность?

- Я ее еще не разорвала, только работаю над этим))) Думаю, попытку развестись или наговорить друг другу пакостей хоть раз в жизни делают в любой, даже самой крепкой семье.

Некоторое время после рождения дочери нам пришлось жить у свекрови. И тут я сравнила, как относится к сыну его мать, как мирно(!) общаются между собой свекор со свекровью, никто не орет, никто не рыдает, не проклинает… И главное: никто не считает меня плохой и сумасшедшей! И я, оказывается, ни перед кем и ни в чем не виновата.

После этого я почему-то перестала злиться на маму и научилась ее хоть немного жалеть.

- По моим наблюдениям, женщины с проблемными отношениями с матерью чаще всего рожают дочерей. А дальше девочке достается в наследство все, что не смогли решить мама с бабушкой. Что достанется вашей дочери, вы думали об этом?

- Думала. Боюсь, что, живя в одной квартире с больной бабушкой и нервозной мамой, она волей-неволей привыкает к «интересному» общению – не станешь же запихивать бабушку в шкаф, если той опять пришла в голову идея поскандалить? Я стараюсь приучить дочь к мысли, что бабуля – человек несчастный, больной и не ее в том вина. То, что происходит между мамой и бабушкой – это не совсем нормально, но нам просто не повезло. Что грубить бабуле нельзя, даже если она в тысячный раз пытается насильно запихать в тебя конфеты, которые тебе не нравятся. Что надо уметь жалеть и понимать других. А что дальше будет – время покажет.

- Какие отношения сейчас у вас с мамой и с дочерью и у дочери с бабушкой?

- С годами я научилась сдерживать эмоции, не реагировать столь бурно на несправедливые высказывания, научилась жалеть маму – она ведь не чудовище, а просто больной человек, который так неказисто потратил большую часть своей жизни. Несчастный, потому что не может заставить себя воспринимать мир не в черном цвете.

Я ухаживаю за ней: приношу продукты, готовлю, стираю, убираю, оплачиваю коммунальные услуги. Все прочее она гордо делает сама. Мы почти мирно сосуществуем – каждый в своей комнате. Я все равно ее не брошу. Она одна пропадет. У меня к ней дикая жалость. Люблю ли я ее? Наверное, в глубине души - да. Любит ли она меня? Без сомнения. По-своему. Она любит во мне ту маленькую девочку, которая носила домой похвальные грамоты и пятерки, ту, которой я была в ее жизни раньше.

А я… При всем своем опыте и понимании я все равно продолжаю чувствовать дикое раздражение, когда мама выходит на кухню, желая что-то обсудить. У меня уже рефлекс: мама в кухне – у меня головная боль. Мама скажет пару слов – меня просто трясет, так хочется ей возразить, доказать, что она не права, настоять на своем. Меня раздражает даже звук ее голоса, ее шаркающие шаги… В итоге почти каждая «беседа» заканчивается ссорой из-за ерунды. Я снова слышу знакомую песню: «Это ты виновата в том, что я не хожу»…

Дочь это слышит, и уже сейчас со свойственной всем детям несдержанностью пытается ей грубить. Я пресекаю эти попытки. Но так, как бабушка при всей ее желчности и обидчивости одергивает внучку так же ядовито, как и меня, то мне нелегко убедить ребенка, почему ей не стоит отвечать грубостью на гадость.

- Если оглянуться назад, как вы думаете, какие уроки давала вам жизнь?

- Не знаю, чему жизнь учила маму… но, думаю, она вряд ли чему-то научилась. Можно страдать телом, а можно духом. А когда первое выливается во второе, то здесь просто кранты.

А мне был преподан урок терпения и понимания. Словно кто-то свыше проверял – выдержу ли? Я действительно часто не выдерживала.

- Можно сказать, что вы их выучили?

- Выучить можно все, что угодно. А вот исправить – не всегда. Иногда разбитую чашку и в самом деле не склеишь. Много сказано, много сделано. А «осколок» маминой «чашки» уже так истерся, что совершенно не подходит к моему…

А с дочерью я постараюсь никогда не переступить ту грань, за которой – боль и душевная помойка. Я не хочу, чтобы однажды она пожалела, что мы с ней в родстве. Поэтому просто буду ее любить.

- Вы хотите, что-то сказать, тем, кто находится в аналогичной ситуации, кого раздирает конфликт любовь – ненависть?

- Я скажу лишь то, что поняла сама: гнев – отвратительный советчик, он так и толкает наш язык на злые, необдуманные сова и мешает увидеть все со стороны. Тот, кто на словах желает нам зла – даже если это самый родной в мире человек – не всегда делает этого искренне. Тот, кого раздирает гнев, как правило – несчастный человек. Ведь у счастливого просто не возникнет мысли сделать другому гадость. А раз так, то злиться на несчастного – несправедливо и бесчестно. Его нужно просто пожалеть. И тогда вы, быть может, почувствуете огромное облегчение.






Встав с Дивана:

- Этот выпуск я закончу не совсем обычными вопросами. Вы сегодня решились прийти и рассказать о том, о чем обычно молчат. Почему вы это сделали?

- Не стану кривить душой: я не сразу решилась на подобный шаг – уж слишком личное пришлось из себя вытащить… Эта беседа была необходима мне самой, чтобы окончательно разобраться в себе, обнажить свои скрытые страхи, сомнения и боль, с которыми не так уж просто справиться в одиночку. Я словно удалила некую душевную опухоль, которая не желала рассасываться долгие годы. Мне стало легче.
А если мой опыт поможет хоть кому-нибудь сделать для себя спасительный вывод, буду считать, что выиграла вдвойне.

- Какой реакции вы хотите от наших читателей и какой не хотите?

- Хотелось бы искренности. Не просто дежурных слов сочувствия или порицания (я и к этому готова), а того, что люди думают на самом деле.
Единственное, чего бы мне уж точно не хотелось, так это чтобы кто-то счел мою исповедь игрой на публику – уж больно тяжело она мне далась.