Пьёть!

Дед Миша с чистой совестью сидел перед телевизором. Всю свою часть работы по хозяйству он сделал и отдыхал теперь в одиночестве и прорезанной лучами солнца и звуками польки горнице. Бабушка копошилась в огороде, куда дед Миша уже лет 15 не совался, ибо большой пользы не приносил. Скорее бабушка раздражалась его высказываниями и отсылала в дом, или же он сам отступал, не в силах разогнуть схватившуюся спину. Поэтому обязанности по огороду, а также скотине и всему, что касается "куда-нибудь сходить", возлежали на бабушкиных плечах. Дед Миша сидел дома и руководил.

Переломанная после войны на целине и неправильно сросшаяся нога сделала походку деда нетвердой, шкандыбающей, по большей части он весь день проводил сидя или лежа на диване с трубкой во рту и пушистым котом в ногах, в последний год – еще и с пультом от телевизора в руке. Смотрел телевизор, отвечал на редкие телефонные звонки, читал газеты и, когда баба Катя освобождалась от огорода и накрывала на стол, он обстоятельно, деловито сообщал всё, что ей полагалось знать по поводу того, что творится в мире. Сама баба Катя перед телевизором засыпала, поэтому политинформация всегда совмещалась с обедом.

Телевизор у стариков был роскошный – дети подарили вместе со спутниковой тарелкой. Вся улица ходила к ним смотреть сериалы и фильмы, порою стульев не хватало, а места у экрана было полно. Дедушка детище прогресса заценил и очень любил смотреть его один. Тыкая пальцем по крупным (специально выбирали) кнопкам, он искал интересную передачу. Каналов было множество, и от этого было одно расстройство. Увидев мелькнувший кадр фильма, дед Миша начинал тыкать все кнопки подряд, запутывался и начинал тихонько плакать, тыкая бессистемно на все кнопки без разбору, и ругаясь, пока не приходила бабушка и не вмешивалась. Если по телевизору показывали детские передачи или концерты, дед Миша отменял все свои планы, садился, набивал трубку, смотрел на поющих и танцующих детей, и тоже плакал, вспоминая, как он в этом возрасте прятался в погребе от бомбардировщиков и работал в колхозе, каждый день, с утра до поздней ночи.

В тот день он так же, пользуясь занятостью бабушки, уселся с комфортом в кресле, и предался просмотру «Ералаша», покрякивая и посмеиваясь. Настроение у него было превосходное. Только что он закрыл в бутылки несколько литров прозрачного, как слеза, самогона (не без дегустации, конечно), и запер их в кладовке. Что вы, что вы, это никакой не преступный бизнес! Самогонил дед Миша исключительно для нужд семьи и только из гастрономических склонностей. Продавать самогон на сторону ему даже в голову никогда не приходило. Он экспериментировал с разными вкусами, с крепостью, и весьма результатами своих изысков гордился.

В разгар его блаженного мысленного созерцания своего богатства на сумрачных полках в кладовке на крыльце раздались шаги, и вошла баба Катя. Она уже оставила лопату в сарае и сняла калоши. Вытирая руки о фартук, она посмотрела, что там смотрит дед и присела рядышком на второе кресло.

- Наварил, что ли? – произнесла она, помолчав с полминуты.

- Наварил.

- Ядреный?

- Обижаешь…

- Налей мне стопочку.

Дед Миша подпрыгнул прямо, как сидел: баба Катя просила спиртного. Она, конечно, выпивала раньше, но, как нынче говорят, в компании… Это скорее самому деду Мише было свойственно увлечься дегустацией, да так увлечься, что уничтожались все запасы самогона и настоек в кладовке. Ну как можно навредить себе своим же продуктом? Просьба бабы Кати не шокировала деда, он и сам помнил, как это тяжело – на солнцепеке работать несколько часов, посему, кряхтя, поднялся, положил трубку и со словами «Посиди-ка» пошкандыбал в кладовку. Баба Катя вздохнула, поднялась и пошла накрывать к ужину.

За ужином жахнули по рюмочке «ядреного». Баба Катя зажмурилась, ойкнула и закусила огурчиком. Дед Миша с бутылкой в руке внимательно наблюдал за изменениями в лице жены.

- Отпустило?

- Ой, отпустило… прям в висках стучало-стучало… крепкий, дьявол…

- Еще? – горлышко бутылки склонилось над рюмкой.

- Давай, - махнула рукой баба Катя.

После сытного ужина и двух рюмок горилки бабушку склонило ко сну и она удалилась в свою убранную кружевными скатерочками спальню, а дед Миша закурил трубку, уставился в окно и серьезно о чем-то задумался. Затем встал и пошел мыть посуду.

Баба Катя слышала сквозь сон, что дед шурудит в кладовке, она к этому привыкла, но, когда он, повошкавшись там, пришел и разбудил ее, она сначала напугалась.

- Да не подскакивай ты… не пужайся, – успокоил ее дед. – Я что хотел сказать… ты это… если выпить захочешь – если совестно тебе, ну… чтоб меня не просить…

- Ты что, старый, сдурел?

- Да молчи ты… так вот, если захочешь выпить, то в кладовку не лазь. Я тебе в графинчик отлил очищенного и в буфет поставил. Чтоб всегда под рукой. А кончится – ты не лезь на полки на эти, мне скажи, и я тебе опять налью. А если стыдишься, то просто графин на стол поставь, а я…

- Иди ты… спать… - заворчала бабушка. – Один раз рюмку попросила, уж забоялся…

- Тьфу, ё..! Дура! – ругнулся дед вместо «Спокойной ночи» и поспешил на свой пост перед телевизором.

Просмотр был не в радость. Деду рисовались в уме картины тотального запустения их двора, обнищание хозяйства, позор и нелюбовь соседей – и всё потому, что душа дома, хозяйка, бабушка, пристрастилась к выпивке. Это ничего, что сам дед в запое по месяцу из трех проводит, это ж совсем другое…

Поразмышлял дед таким образом, встал и подшкандыбал к телефонному аппарату.

- Алло, - ответил старший сын из далекого закрытого города.

- Приветствую тебя, - как всегда радостно и немного театрально ответил дед Миша. Это было его фирменное приветствие. – Как дела? Когда в гости?

- Нормально дела, а Вы, папа, что так поздно звоните? Не случилось ли чего?

- Нет, все хорошо, - дед Миша вложил в свой голос весь имеющийся оптимизм. – Цыплята растут, забор покрасила бабка, колорадского жука немного… у вас то как?

- Хорошо, дети в школу ходят, спрашивают, когда к деду поедем. Точно все нормально?

- Нормально, - ответил дед Миша обычным тоном, и по седой щетине щеки покатилась слеза. – С бабкой вот только бяда…

- Что случилось? – было слышно, как враз упало сердце у сына.

Дед Миша выдержал театральную паузу и произнес как можно будничнее, что, однако, не скрыло от собеседника всей тяжести ноши, в один миг свалившейся на плечи старика:

- Пьёть!

Каждый по-разному проявляет заботу. Мой хромой дедушка был не в силах помочь бабушке в огороде, но зато он всегда готов был уступить ей свой самый чистейший самогон.