Белое Безмолвие

Продолжение
 
День второй. Толик, местный алкоголик
 
Распорядок дня на турбазе был военный. В семь утра подъём, потом завтрак, бегом одеваться и забирать доски и уже в восемь автобус на гору. После ночных шатаний по Терсколу я поднялась с трудом, мышцы ног отчаянно болели с непривычки от лазания по сугробам. Чего-то сжевав в столовой (я не привыкла завтракать, но понимала, что перед походом на гору надо что-нибудь закинуть в желудок), оделась и отправилась в подвал-хранилище за доской. Там мы столкнулись с моим ночным попутчиком. – Здорово! Ты куда едешь? – привествовал он. – Как это куда? – озадачилась я. – На гору, вестимо.
 
- Так тут, оказывается, два автобуса. Один идёт на Азау, а другой на Чегет. Фрирайдеров на Чегет везут.
- Ну, значит, и мы туда...
- Да ты что?! Там же сплошные камни. Доскерам, говорят, там делать вообще нечего. Тем более, чайникам.
- Хм, ну тогда значит, на Азау... Вообще-то мне всё равно, один фиг я катать не умею. Надо инструктора искать.
- Автобус уходит! Побежали быстрей!!!
И мы побежали. И в последний миг успели втиснуться в автобус на Азау (я, честно говоря, тогда не понимала, что это такое – Азау, но по дороге мне объяснили, что так называется подножье Эльбруса). А все мои друзья укатили на Чегет. Впрочем, им тоже было всё равно, потому что в отличие даже от меня они на лыжах не стояли вообще ни разу. Отдых обещал быть экстремальным.
Дряхлый автобус трясся, подпрыгивал на ухабах и завывал как раненое животное. Не было уверенности, что он вскарабкается в гору и доставит жаждущих приключений на место. Но как ни странно минут через десять мы добрались до цели. Выгрузились из автобуса (с непривычки мне было страшно неудобно управляться с доской, я вечно ставила её куда-то не туда, роняла и то и дело  нещадно задевала ею окружающих по головам) и увидели, наконец, первое легендарное чудо Эльбруса. Очереди на подъёмник.
Там можно было жить. Знакомиться, жениться, заводить детей, судиться и разводиться, не опасаясь, что очередь за это время пройдёт. Можно было даже состариться и умереть. Потому что по неясному замыслу местных властей канатка на Эльбрус была всего одна. При том, что желающих подняться – сотни и тысячи.
Андрей, прижав к себе доску, словно родное чадо, решительно пристроился в конец этой безумной очередяги.
- Ты это, чего, наверх поедешь?! – изумилась я.
- Ну да, а что?
- Ты же катать не умеешь вообще... Как ты собираешься спускаться?
- Не знаю, - неопределённо пожал он плечами. – Как-нибудь съеду («как-нибудь съеду» с Эльбруса – звучало, на мой взгляд, прелестно).
 
- Как знаешь. А я пойду инструктора искать. Мне не улыбается в первый же день сломать шею. Надо научиться хотя бы поворачивать и тормозить.Да чего там поворачивать, хотя бы стоять-то научиться. – Я повернулась и направилась в сторону кафешек, где надеялась отыскать хоть какого-нибудь, пусть самого завалящего, тренера по сноуборду. Андрей, немного поколебавшись, подтянулся за мной. Видимо, обдумав ситуацию, он тоже решил, что с переломом шеи можно и подождать.
Потоптавшись возле подъёмника и посрасспрашивав местных, мы получили ценный совет заглянуть в кафе «Фрирайд» (опять фрирайд! Они что, все сговорились, что ли?!) и спросить там некоего Толика. Так мы и поступили. Толик и впрямь коротал время за столиком в кафешке. Это был небольшого роста худощавый тип с сильно загорелым лицом, хранившим на себе отпечаток бурной молодости и сильной склонности заложить за воротник. Мы быстро обо всём договорились и отправились на гору. Получать свой первый урок езды на сноуборде. И первые синяки.
Надо отдать должное, Толик оказался отличным и добросовестным тренером. Он возился с нами намного больше оговоренного времени, при том наотрез отказавшись от дополнительных денег. У Андрюхи довольно быстро начало получаться. У меня же не выходило ровным счётом ничего. Самое большее, чего удалось достичь за первый день тренировки – это судорожно подняться, зацепившись задним кантом, с превеликим трудом сползти чуть-чуть по склону, страшно напрягая мышцы и гримасничая от натуги и позорно и пребольно рухнуть на задницу. Затем встать, упражнение повторить. И так до бесконечности. А потом пыхтя и отдуваясь, пешком карабкаться наверх, волоча за собою проклятую доску (бугель не работал), и снова падать. Кажется, моя попа к концу дня представляла собой один сплошной синяк. А от злости, что ничего не выходит, я впадала в отчаяние и чуть не плакала.
- Ничего! – мягко и терпеливо успокаивал меня Толик, - У тебя уже отлично получается!
- Ещё и издевается, гад, - мрачно думала я, и, стиснув зубы, опять карабкалась в гору, чувствуя себя каким-то проклятым Сизифом, без камня, но зато с доской (которая весила ничуть не меньше).
Так прошёл первый день.
 

Одинокое блондинко на склоне лет
 
На следующий день я поднялась утром с ещё меньшим энтузиазмом, чем накануне. Абсолютно все мышцы, которые только можно вспомнить из анатомического атласа, болели уже просто адски. Я с трудом могла поднять руки, даже просто пошевелиться было мучительно. Кое-как натягивая бордические штаны и куртку, я казалась себе срендевековым лыцарем-задохликом, который делает неуклюжие попытки облачиться в латы, слишком тяжелые для него. Уже молчу о том, что я категорически не могла сидеть. Ходить, впрочем, тоже с трудом. - Покажите мне этого мудака, который изобрёл сноуборд?! Эту адскую колодку, намертво пристёгнутый к которой ты должен корячиться, пытаясь сползти вниз по горе (без неё куда сподручнее). Какая сука распускает слухи о том, что горы – это круто? Пусть побегает вверх по Азау в полном обмундировании с доской хотя бы раз пятнадцать, я посмотрю, сколько у него останется невыветревшейся романтики и незамутнённой радости, - примерно такие мысли роились в голове, пока я с трудом ковыляла к лифту, проклиная доски, Эльбрус, свою дурацкую страсть к авантюрам и вообще всё на свете.
Злость ещё усиливалась от того, что весёлые и довольные друзья мои, накануне попробовавшие встать на лыжи и наебнувшиеся с них по десятку раз, сделали мудрый вывод, что экстрим не для них, и сегодня решили ограничиться неспешной пешей приятной прогулкой вокруг турбазы и по Терсколу. По чудесной, замечу, погоде – солнце светило как весной, и к полудню становилось даже жарко.  А красота окрестных гор прямо-таки ласкала взор, когда не нужно было думать о том, чтобы лезть туда. Как я втайне завидовала этим беспечным и счастливым людям, и как мне хотелось к ним присоединиться, если б вы знали. Но моя ослиная натура не позволяла вот так вот просто сдаться и отказаться от радостей освоения сноубордического спорта. Я мужественно помахала друзьям рукой, попытавшись изобразить на лице беззаботную улыбку довольного жизнью человека (на самом деле она вышла весьма кривой и фальшивой) и побрела в сторону хранилища за адской доской. К этому времени я её уже тихо ненавидела, если честно. Особую пикантность составляло то, что хранилище находилось в подвале, в который ещё нужно было спуститься по крайне неудобной каменной лестнице с высокими ступеньками, а это давалось с трудом, поскольку мышцы отдавались резкой болью при каждом движении. Утешало только то, что лыжникам приходилось ещё хуже, чем мне (гагага!) – в отличие от моих мягких бот, у них были страшно скользкие негнущиеся ботинки, подниматься в которых по лестнице было всё равно что карабкаться в ортопедической обуви по скалам. Лыжники то и дело скользили, падали и гремели вниз со своими дурацкими лыжами и палками. Я втайне злорадствовала, что кому-то порой всё же приходится хуже, чем мне.
Дряхлый автобус вновь доставил нас к любимой Азау, где мы с Андрюхой без особого энтузиазма принялись за второй урок по освоению сноуборда под руководством Толика. Конечно, в этом не очень почётно признаваться, но, похоже, мне от природы не было дано особых способностей к этому виду спорта. В то время как мой товарищ уже пытался осваивать повороты, я всё никак не могла научиться хотя бы сносно просто съезжать на переднем и заднем канте со склона, не упав при том по дороге раз двадцать. Это бесило ужасно, потому что я страсть как не люблю, когда у меня что-то не получается (да и кто любит, собственно?) и быстро теряю интерес к такому занятию. А тут деваться было некуда – мне предстояли ещё полторы недели в горах, да и сдаваться было попросту стыдно.
На склоне, между тем, часам к одиннадцати, когда солнце начинало шпарить в полную силу, становилось невыносимо жарко. Чтобы не получить тепловой удар, я вначале открывала вентиляционные карманы, затем снимала куртку, потом флиску и майку и оставалась в бордических штанах и верхней части от купальника. Главное было в таком виде не упасть в сугроб. А именно этого, как вы понимаете,  и ждали от меня все окружающие. Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: огонь, вода и как блондинка паркуется пытается сладить с доской.
Толик неутомимо продолжал свой инструктаж, мужественно сдерживая глумливую улыбку, что, как мне кажется,  давалось ему нелегко. – Задний кант, плоскость, поворот, передний кант, - как заведённый повторял он в сотый раз, видимо, уже без особой надежды, что эти магические заклинания произведут хоть какое-то действие.
Окончательно вымотавшись, мы с Андрюхой делали перерыв и шли в ближайшее кафе пить глинтвейн под неизменные «Чоорние глааазаааа...». Что нравилось мне не в пример больше, чем катание на доске. В смысле, пить глинтвейн, а не «Чорные глаза», разумеется. Эту песню, услышав хотя бы один раз, немедленно начинал люто, бешено ненавидеть любой отдыхающий на Эле. А прослушав её раз в трёхсотый, уже не просто ненавидел, а всерьёз замышлял убийство того, кто эту гадость ещё раз поставит. Но местные горцы её обожали, и во всех заведениях на Азау хит сезона звучал каждый день раз по пятьдесят. Без вариантов.
После глинтвейна снова тащились на гору. – Мне надоело, - заявил, наконец, Андрей на исходе третьего дня. – Завтра я поеду наверх.
- Герой, - подумала я с уважением. Я была уверена, что мне туда светит попасть ещё очень не скоро.
 
Белое безмолвие
 
Но на четвёртый день моих мучений на Азау Толик, которому, очевидно, занятия надоели не меньше, чем мне, уверенно заявил: - Ну, всё. Внизу тебе больше делать нечего. Завтра давай наверх!
- Как это наверх?! – перепугалась я не на шутку. – У меня так ни черта и не получается ни поворачивать, ни тормозить толком!
- Ничего, - твёрдо ответствовал брутальный Толик. – Когда ты покатишься оттуда, у тебя не будет времени об этом думать...
Стало ясно, что участь моя решена.
 
На следующий день небо как будто плакало вместе со мной. Солнце скрылось за плотными низкими тучами, и пошёл сырой снег крупными клочьями. Андрюха куда-то пропал, так что я ко всему прочему ещё и осталась в одиночестве. Добравшись до Азау, я пристроилась в конце кошмарной очереди на подъёмник, которая, казалось, почти не двигалась. Хотя, мне-то наоборот казалось, что идёт она ужасно быстро, до такой степени мне не хотелось наверх. Ну да, я трусила. Впрочем, перебрасываясь шутками-прибаутками и смехуёчками с другими бордерами и лыжниками, я как-то немного развеялась. В очереди, в том числе, стоял пьяный в готовальню толстый дядька с лыжами, он опирался на стенку и едва не падал, веселя стоящих рядом катальщиков тем, что нёс разную смешную бредятину заплетающимся языком. Не знаю, как он собирался спускаться, будучи в таком волшебном состоянии.
Наконец, подошла моя очередь. Подъехала очередная кабинка, в которую ломанулись озверевшие от ожидания лыжники и доскеры, громко переругиваясь с горцем, который загрузил пол-кабинки ящиками с пивом, намереваясь доставить их наверх в кафе. – Пустите! Мы вместе! – отчаянно вопила какая-то тётка, которую дежурные по канатке разделили с друзьями, решив, что места внутри больше нет. – Падать тоже вместе будете? – мрачно осведомился дежурный. Услышав этот утешительный прогноз, я судорожно вздохнула и крепче прижала к себе доску, как будто это был спасительный парашют. Мне ужасно хотелось обратно на Азау, да чёрт с ним, побегала как-нибудь наверх, уже привыкла вроде и на фигуре сказывается полезно, да и бугель, говорят, обещали пустить... На кой мне сдалась эта канатка...
Но отступать было поздно. Кабинка дёрнулась и поползла наверх, тихонько поскрипывая и покачиваясь. Крепление, на котором она держалась, было ржавым, да и вообще вся конструкция выглядела крайне ненадёжно. Я глянула вниз – люди на Азау уже смотрелись крошечными точками, а ведь мы только начали подъём. Тогда я стала рассматривать горы. Они выглядели сумрачными, негостеприимными и недобрыми. Снег усиливался, и ощутимо стемнело.
Поднявшись на Кругозор, я некоторое время поразмышляла, не стоит ли ехать дальше, на Мир, раз уж отстояла такую очередь внизу. Впрочем, почти все прочие любители экстремальных развлечений сразу побежали на вторую очередь подъёмника, так что там тоже собралась толпа. Хвала богам, что у меня хватило ума не подниматься дальше – впоследствии я выяснила, что при спуске с Мира вначале идёт отвесный, почти вертикальный склон, щедро усеянный буграми. Отлично бы я пикировала оттуда вниз головой прямо на камни. Шлема, к слову сказать, у меня в помине не было, как не было вообще ни малейшей защиты (да-да, по возвращении я много выслушала от друзей на эту тему).
Итак, мне предстоял спуск с Кругозора. Куда ехать я понятия не имела. Даже не знала, где вообще начинается трасса. Решив не спрашивать, дабы не выглядеть совсем уж идиоткой, я, якобы занявшись пристёгиванием доски,  стала исподтишка наблюдать, куда отправятся все прочие. Снег меж тем становился всё гуще, это была уже практически метель.
Пока я поднималась на ноги с чёртовой доской, мимо меня лихо промчалась стайка лыжников в ярких костюмах. Так стремительно, что я едва успела проследить, в каком направлении они ехали. Группа мгновенно скрылась в белой каше. Видимость к этому моменту уже стремилась практически к нулю, достигнув уровня, который в горах, кажется, называется «молоко». Ну, то есть, когда на расстоянии десяти метров уже ни черта не видно.
Я было попыталась пристроиться за женщиной с ребёнком лет пяти, оба были на досках. Но очень скоро обнаружила, что ребёнок вовсе не стоит на доске, а мамаша катается примерно так же, как и я, если не хуже. Не знаю, о чём эта тётя думала, попершись в горы с таким малышом, не умея катать, да ещё в метель. Они посекундно падали в сугробы (а снегу к этому времени намело будь здоров – рыхлого, сырого и провалиться в него можно было по уши) и потом долго и мучительно пытались выбраться оттуда. Ждать надоело, и я решила ехать вперёд самостоятельно. Гм, хорошо сказать – «решила», оглянувшись вокруг, я поняла, что во все стороны простирается в полном смысле слова белое безмолвие. Куда ни кинь взгляд, не было видно ни-че-го. Снег по-прежнему валил щедро и с каждой минутой всё усиливался. Я не имела ни малейшего представления, где находится трасса, в каком направлении она идёт, да что там – в каком в какую сторону вообще спуск!
Стало, мягко говоря, не по себе. Я беспомощно крутила головой и моргала, щурясь, поскольку из-за снега ничего не было видно, но при этом он ещё страшно слепил глаза. У меня же есть маска –внезапно осенило блондинку. Маску с оранжевым фильтром я купила перед поездкой по совету друзей, но представления не имела, зачем она нужна. Я сдвинула этот доселе незнакомый мне аксессуар на глаза и вдруг – о чудо! – видимость стала немного лучше. Ну, то есть я стала различать, по крайней мере, куда ведёт спуск, очертания холмов и ещё какие-то детали. Почувствовав себя чуть лучше, я неуверенно начала спускаться.
Трасса была никак не обозначена. К тому же её полностью завалило. Я тупо скользила вниз, поворачивала там, где мне казалось, надо повернуть, и совершенно не представляла себе, где я нахожусь. Вокруг по-прежнему не было признаков ни одной живой души.
Тут впереди мелькнуло что-то тёмное. Я подъехала ближе и разглядела воткнутый в снег довольно хилый прутик, высотой метра полтора не больше. В сей незабываемый момент меня осенило: это же и есть граница трассы (да-да, именно таким нехитрым способом на Эле обозначают трассу, ничуть не заботясь о том, что эти прутики в хорошую-то погоду не видно, не то что в метель...). А я даже не понимала, с какой стороны условной границы мне положено находиться. А что если там, в паре метров от меня, трещина или обрыв?!..
- Мы каждый день ищем трупы! – вспомнились совершенно некстати зловещие завывания гида-спасателя. Живо представив себе свой собственный труп со сломанной шеей на дне трещины, я задумалась о том, что когда меня найдут, будет лишний повод обвинить отмороженных доскеров, что фрирайдят где нельзя. И никто меня не пожалеет, а все наоборот будут поминать лихом и проклинать. И никто никогда не узнает, что я не специально сошла с трассы, а просто тупо и банально заблудилась.
Но делать было нечего, альтернативой рискованному спуску было замёрзнуть насмерть в сугробе, что тоже представлялось нецелесообразным.
- Вывози, досочка! – про себя взмолилась я и осторожно, медленно продолжила съезжать вниз, чувствуя себя совершенно как ёжик в тумане, только меня, в отличие от героя наркоманского мультика, даже глюки в виде сов и лошадей не посещали, так что  я чувствовала себя абсолютно, беспросветно одинокой. И совершенно несчастной. Я то и дело гребла кантом снег, которого навалило с Вавилонскую башню, и падала. Радовало только одно -  падать в таких условиях было мягко. Маску залепило снегом, её приходилось то и дело протирать, но всё равно я почти ничего не видела. Сколько я так ехала, не имею представления, но мне казалось, что вечность, нет, две вечности, а может быть, три или пять... В голове то и дело всплывали описания ужасных обрывов и скал, и я тоскливо думала о том, что вертолёты в такую погоду не летают, и меня никто, никто никогда не найдёт. О том, что я даже не сумею оставить прощальное письмо родственникам и друзьям. И о том, как нелепо погибнуть такой молодой, всего-то пятый раз в жизни по глупости выехав в горы на проклятой доске.
И вот тут, когда я окончательно погрузилась в бездны отчаяния и утратила всякую надежду... Внезапно, сделав очередной поворот, я разглядела сквозь снежную круговерть вдали очертания знакомого склона. Да что там знакомого, уже практически родного. И там были люди! Ура-ура, там копошились люди! Это показалась Азау...
Я сделала это. Я спустилась.
Никогда ещё глинтвейн в кафе, куда я забежала отогреваться, не казался мне таким вкусным, люди милыми и чудесными (включая даже лыжников!), а песня «Чёрные глаза» такой прекрасной и душевной!
 
Так мне не удалось умереть в очередной раз.
 
В жизни, в отличие от компьютерной игры, неизвестно, сколько жизней ещё осталось. Но пока мой, местами увлекательный, квест ещё продолжается...