Я еще вернусь!

Ох, опять опаздываю!
 
Схватив билет, рассыпая по полу сдачу, несусь по темному цементному тоннелю к платформе. Что это за вокзал - вроде Курский? Выскочив наверх, с отчаянием смотрю на свой поезд - он на соседней платформе. Пока вниз и наверх, да еще с этой гирей-чемоданом, он тронется...
 
Ну так и есть. Смотрю на красные огоньки последнего вагона. Пора просыпаться...
 
Этот сон в разных вариантах снится мне примерно раз в полгода. Я еду домой, на свою родину - в Забайкалье, но все время мне что-то мешает. То в поезд не тот сяду, то опоздаю, то билеты перед носом кончились. Один раз даже доехала до своей станции, где нужно было сесть в автобус и ехать еще долго-долго. Но приближался вечер и автобус давно ушел...
 
Может, если я напишу рассказ про свой поселок, про тайгу, я когда-нибудь хоть во сне увижу все это снова.
 
Поселок наш протянулся узкой скобкой-улицей у подножия двух сопок. От улицы есть еще небольшие ответвления, но она - главная. А школа стоит в ложбинке меж этих сопок, повыше улицы, а позади  красивая березовая роща. Зимой мы там катаемся на лыжах, а летом ищем землянику и собираем цветы. А вокруг - сопки, тайга. Лиственницы, сосны, заросли багульника. Любой другой лес после тайги мне теперь кажется пресным, без аромата,только наполовину настоящим.
 
С началом весны вся детвора начинает набеги на тайгу в поисках чего-нибудь съедобного. Еще до первых листиков из земли появляется черемша, лук под местным названием "мангыр", и все это поедается, собирается, а в некоторых семьях и солится впрок. Но после такого похода в лес в классе запах стоит невыразимый... Помню, как учительница русского в мягкой форме просила нас перед уроками не есть черемшу, оставить это дело на потом. Девочки слушались. А мальчики везде одинаковы.
 
А самое удивительное, что еще до появления листьев в тайге начинается цветение. Сначала зацветает розово-лиловый багульник. Его так много, что издалека каждая сопка как в розовом облачке. Позже на лиственницах появляются нежные зеленые иголочки, и к розовому добавляется нежно-зеленый туман. А на земле в это время цветут ургуйки - так там называют цветок сон-трава. Они синие или фиолетовые, на толстеньких пушистых ножках, с желтой серединкой. Они - как глаза тайги, раскрылись и посмотрели - а не пора ли и остальному просыпаться? И после этого на деревьях появляются листья.
 
  Цветы багульника мы тоже ели - наберешь горсть и в рот, иногда вместе с мурашиком. Молодые иголочки листвянки на вкус кисленькие, много не съешь. А еще копали и ели саранки - луковицы диких лилий... Видимо, инстинкт гнал на поиски витаминов. Пропадали в тайге все свободное время, начинали стоить шалаши (балаганы по местному), собирали и пили березовый сок. В школу ходить весной совсем не хотелось, особенно мальчишкам. Под любым предлогом сбегали.
 

У нас в классе учился один такой, светлая голова, но сидеть на месте просто не мог. Когда он во время урока вылез в окно, учительница решила сходить к нему домой, поговорить с родителями. Колька заметил ее еще в начале улицы и рванул в избу. Когда она вошла, его не было видно, а его мать улыбалась и показывала глазами под кровать.
 
-Здравствуйте, Мария Калистратовна! Я поговорить с вами пришла.
 
_ А чо случилось? Колька чо учудил? Я ему шкуру-то спушшу! А может, двоек нахватал? Нам он не говорил ничо.
 
-Да нет, учится он хорошо, только домашние задания иногда не до конца делает. Мы вот в классе хотели его звеньевым выбрать, чтоб он других в учебе подтягивал, за дисциплиной следил. Он ведь парень умный, все его слушаться будут. Хотела вот у вас спросить, не будет ему трудно, если он кому-нибудь будет с домашними уроками помогать?
 
-Дак не знаю. Вот придет - надо спросить.
 
У Кольки к тому времени терпение кончилось, он вылезает из-под кровати и, раздуваясь от гордости, говорит:
 
-Мать, чо болташ, ставь самовар, чаевать будем.
 
"Чаевать" - это словечко  я привезла оттуда. Девчонки в студенческом общежитии сначала смеялись, услышав от меня очередной перл, потом кое-что от меня подхватили, уж очень выразительно звучало. Я это делала специально, дома мы разговаривали на обычном "среднерусском" языке, потому что мама приехала в Забайкалье по распределению из Ярославля, а папа, хоть и коренной забайкалец, за время учебы тоже стал говорить "по-городскому". Да и читали мы много и запоем. Наверно, не будь этого, я бы не смогла сейчас так ярко вспомнить наш милый смешной местный говор.
 
Вечером забегаю за подружкой, мы идем с ней в кино.На улице мороз, на ресницах и на платке сразу вырос белый куржак. Забегаю в сени, потом в избу - все открыто, у нас там не запирались. Меня встречает Любина бабушка, маленькая старушка в белом платочке.
-Проходи, девка, разболокайся(раздевайся)!Катанки сымай! Шшас мы с табой чайку с забелой пошвыркаем(т.е. с молоком).
-А Люба где?
-Да она еще не причепурилась, поди.Щас придет.
Разглядывает меня:
А ты ничо стала, бравенька. Скока лет-то тебе? Тока больно лебезна (худая, хрупкая). Ну ничо, кости есь - мясо нарастет.
 
Выходит Люба,  по сравнению с ней, румяной, в теле, с длинной темной косой, я действительно выгляжу котенком-недоростком. Зато у меня волосы белые, у одной на весь класс, и от природы - тогда перекисью еще не красились.
 
-Куды это вы? - из сеней заходит ее отец.
-Я те давича чо сказал - пока в стайке (стойло коровы) не вычистиш, никако кина тебе нету.
 
За Любу вступается бабушка:
-Ты чо расхайлался? Иш разбоярилси! Мишка твой (Любин брат) совсем искобенилси, ничо по хозяйству не делат, шалопутный! Пушшай он и убират. Ты с им близирничаш, а он нонеча и дров даже не поколол!
 
Мы, не дожидаясь, пока отец опомнится от бабушкиного наскока, вываливаемся на улицу и бежим к клубу. Кино привозят раз в неделю...
 
Разговор двух старушек, одна местная, а вторая приезжая - мать главного геолога. Это уже летом.
-Макаровна, я утресь по ягоды сбегала, битончик с верхом набрала. Уж така рясна поляна попалась, така рясна! Ты сходи, тута недалека, аццеда дацеда и часу нету.
 
Макаровна задумчиво:
- Надо бы сходить... Я в общем-то ягоду не сильно люблю, но мне сам процесс сбора нравится.  
 
Местная, застыв, молча смотрит на нее пару минут, потом, махнув рукой и сославшись на недоделанную работу, убегает.
Вечером она за общим самоваром рассказывает близким:
-А у Макаровны-то, окацца, протез. Вот она по ягоду-то и не ходит!
 
Чаевание у самовара - любимое занятие всех соседок-подружек.С наступлением тепла времени на долгие посиделки не хватает, много работы, а зимой самое то.
Просыпаюсь зимним утром от треска дров в печи и звона сковородки, значит сегодня воскресенье и мама будет печь блины. Но иногда она нас обманывает - погремит сковородкой, чтоб мы встали, а иначе долго будем тянуться. Но сегодня вроде все без обману.
 
Открывается дверь и входит пожилая соседка.
 
-Ты каво мая делаш? - говорит она ласково маме. Это местное выражение, от которого все мои подружки потом просто в осадок выпадали. Это и приветствие, и вопрос - "что делаешь?" и выражение симпатии к собеседнику.
Мы вылезаем из теплых кроватей, теперь уж точно будут блины! Соседка еще и вкусных шанежек и тарочек принесла!
 
Я после чая собираю остатки, потихоньку прихватываю еще чего-нибудь вкусненького  и иду навестить Верного - свою собаку. В сильный мороз он забирается в нору, которую выкопал в зароде (стоге) сена у нас на огороде. Он вылезает весь в сухой траве, отряхивается, мы с ним обнимаемся, а потом он начинает лакать, виляя хвостом. Это именно моя собака - папа принес его щеночком, когда мама с двумя моими младшими сестренками поехали в Ярославль к бабушке, а меня не взяли. Меня возили к ней напоказ прошлым летом. Я начала рыдать, папа ушел и вернулся с хорошеньким коричнево-рыжим чудом.
 
Конечно,Верный ходит с отцом на охоту, проявил там себя как отличная собака, но главная его служба - быть моим верным другом. Мы с ним оба это знаем. Никогда на цепь его не сажали, он добрый и никого за всю жизнь не укусил.Но есть у него одна слабость, которая может довести его до беды - любит селедку.
 
Магазин находится в верхней части села, на окраине, и все с покупками идут мимо нас. Селедку несут по-простому - в газетке,согнутой пополам, а сзади свисает хвостик.Верный тихонько подкрадывается сзади и хватает ее за этот хвостик. И ноги!
Времена были не очень сытые, конец 50-х, и мы боялись, что его или изобьют или отравят за такие проделки. Но нет, никто его не тронул, только смеялись, если забывали убрать свою рыбинку повыше.
 
Когда мы собрались навсегда уезжать из Забайкалья, папа отдал Верного своему другу-охотнику. Нельзя было взять его с собой - мы переезжали аж к Черному морю, целая неделя в пути. И не знали, пустят ли его в вагон. Не бросать же его на станции...
 
До сих пор вижу, как он бежит за грузовиком, из последних сил, потом останавливается, смотрит... И остается за поворотом. Прости меня, мой верный друг.
 

Рисунки автора.