Униженная и оскорблённая

Как обычная женщина, любящая удовольствия и пристальное внимание мужиков, всегда к феминизму относилась довольно скверно, и насмешливо презирала сторонниц этого движения. Мне казалось, да я и по сей день так думаю, что дамы – приверженицы этого течения неоправданно резки, грубы,и из кожи вон лезут, чтобы выглядеть так, как в том русском анекдоте про женскую привлекательность, - «столько водки я не выпью». Обладая  стандартным набором качеств дочери Евы, подобного сорта поведение представлялось мне отклонением от нормы, и просто дикостью. Феминизм был для меня олицетворением зашедшего слишком далеко процесса женского самоутверждения, пугая истовостью поиска независимости и самостоятельности. Поэтому мне никогда не могло прийти в голову, что неприемля ни цель революционного движения, ни средства её достижения, я окажусь в такой ситуации, что мне придётся очертя голову доказывать, что женщина – тоже человек, несмотря на свои пристрастия и убеждения, или, как ни парадоксально это прозвучит, в соответсвии с ними.  Невероятная история, в которую я попала, коренным образом изменила мои отношения с феминизмом, и невольно из лагеря противников и хулителей меня перенесло не без вмешательства нечистой силы в лагерь жертв и их ярых защитников.
   Долгое время я работала служащей в одном из ведущих израильских банков. Работа эта достаточно тяжела, в основном, психологически, поскольку ответственность за производимые тобой действия и постоянное напряжение нескончаемого потока людей, как в Мавзолей, выгрызают все внутренности и высасывают из тебя всю живую кровь. Постепенно, незаметно для себя, я превратилась в жалкое подобие женской особи, с утерянным в неравной борьбе с системой половым влечением и отсутствием элементарных физических сил для поддержания нормальной жизни. Похожая на тень, я перестала ощущать себя не только женщиной, но даже и человеком, в силу бесконечных, лишённых здравого смысла придирок, безумных,  противоречащих друг другу запредельных требований явно не тянущих на душевно здоровых личностей начальников. Зарплаты, которую я получала за такую женскую работу, могло хватить только на чернила для типографии, печатающей мне с завидной регулярностью расчётный лист по зарплате.
И в один удивительный день я отчётливо поняла, что больше не могу. Так – не могу. Ни жить так не могу, ни работать, ни вообще – существовать. И я бросила эту работу. Сбежала, поругавшись со своей непосредственной начальницей, пугавшей меня дантовым адом и карами, меня там поджидающими, если я не передумаю. Меня это не остановило. Хотя так, как она орала, шипела, визжала и бесновалась здесь, на земле, по обычному телефону, мне подумалось, что после увиденного и услышанного, в аду я уже не обнаружу для себя ничего принципиально нового.
   Практически сразу же я нашла себе другую работу. Уйдя из банка от нехорошей жизни, я решила устроить себе жизнь хорошую, и начала работать на «шмире*», то есть, говоря по-русски, в охране. Я нанялась охранять арабских рабочих, выполняющих строительные и ремонтные работы на разных жилых объектах в одном из религиозных поселений**. И всё начиналось так замечательно! Целый день ты на свежем воздухе, а не в затхлом кондиционированном помещении, никто тебя не достаёт, - ни докучливые клиенты, ни требовательное до маразма начальство. Арабы тихонечко себе там работают, а я, - и читаю, и пишу любовные истории, и даже крестиком вышиваю. Но хорошее имеет обыкновение очень быстро заканчиваться. И в одно прекрасное утро посыпались на мою голову неприятности. Охранники, входящие в систему охраны самого поселения, начали тормозить меня на въезде в поселение на главных воротах и не пускать на работу. Не желая возбуждать любопытство моих коллег-мужчин, тоже приставленных к арабским строителям, меня отзывали в сторонку и конфиденциально шептали мне в ушко, что, мол, подруга, шла бы ты отсюдова по-добру по-здорову. Не разобравшись до конца в ситуации, я, по обычаю израильскому, повышала голос и железными интонациями требовала немедленно прояснить ситуацию, и настаивала на справедливом решении в мою пользу. Денежное благополучие, о котором я так долго мечтала, растворилось за воротами, куда доступ мне был отныне закрыт. Это, конечно, послужило сильным стимулом в неравной схватке с охранниками, но результатов не дало никаких. Каждый раз, после отказа меня впустить и моего  бурного эмоционального ответа вражескому лагерю, что я не собираюсь отступать без боя, им приходилось созваниваться с самым главным начальником по охране поселения. Он, в силу некоторых расплывчатых понятий о приличии, давал единоразовое разрешение на проход внутрь поселения, обнесённого колючей проволокой  в лучших лагерных традициях. Продолжалось это до тех пор, пока меня не перевели на новый объект, - частную виллу, где производились грандиозные ремонтные работы на третьем этаже.Там я столкнулась с очень симпатичной приветливой хозяйкой дома, которая оказалась истинной представительницей женского змеиного племени. Целый день она выспрашивала меня, где находится мой пистолет, (жаль, я не мужиком родилась, я бы не отказала ей в удовольствии вынуть и показать), и умею ли я им пользоваться, требовала от меня проследить за арабскими рабочими, как бы они чего не увели у неё из-под носа (пианино, к примеру, - оно как раз стояло напротив входной двери, и, если, конечно, его выгодно продать, какое-то время можно жить припеваючи). Но испытание другой бабой в собственном доме оказалось непосильным для этой ашкеназийской еврейки, и она, опасаясь и действуя по извечному принципу всех трусов и предателей «как бы чего не вышло», позвонила главному по охране, - тому самому, и попросила в срочном порядке убрать с глаз её эту выскочку. Хозяйка, видимо, тоже не была никогда феминисткой и принципов их не проповедовала. А жаль. Потому что именно на этой стадии я почуствовала в себе захлестнувшее меня гибельное чувство порушить к чёртовой матери весь этот обывательский мирок, встать под знамёна женского равноправия и пройти с гордо поднятой головой (и, желательно, в голом, или, на крайний случай, в не совсем одетом виде) по улицам и весям отторгнувшего меня городка .Ведь и хозяйка, и главный спец по охране не скрывали истинную причину моего изгнания, -  я  была женщиной! И точка. Я начала было горячиться, впала в истерику и даже поплакала немножко, - ничего уже не могло мне помочь. Главный по охране объяснил мне в доступной форме, что женщине, такой, как я, не подобает ковыряться в пыли и грязи вместе с арабами на стройплощадке, а суть женская должна проявляться в доме, семье, воспитании детей и создании семейного очага. При этом он как-то позабыл подсказать мне, незамужней бабе, где мне это всё взять, и, главное, как мне просто выжить этот месяц без работы и без зарплаты, на которую я так рассчитывала и которой он меня так бездушно лишил. Моё изгнание состоялось по полной программе.
    Люди! Женщины и мужчины! Впервые в моей не очень-то долгой жизни я испытала на себе, что такое дискриминация по половому признаку! Хочу поделиться ощущениями, испытанными мною,- это очень странное чувство. Эдакий коктейль недоумения, ,обалдения и полного идиотизма. Как будто вляпалась во что-то омерзительное, а теперь отмыться никак не получается.
  «Выходит, и я напоследок спел,-
    «Мир вашему дому»»,-
как пел Высоцкий. Выходит, и я стала на праведную дорогу борьбы за женские права, и приобщилась к массовому идиотизму, название которому -  феминизм. Жизнь заставила!
 
*"шмира" - производное от ивритского слова,сленговое словечко в израильском варианте русского языка
** - сравнительно небольшое по размеру и количеству населяющих его жителей поселение, основную массу которого составляют люди,придерживающиеся и соблюдающие еврейские обычаи