Прокруст

Прокруст тосковал.  Тоска мягкой лапой сжимала его сердце, заставляя биться неровно и беспокойно: то, затихая на мгновенье, то, ухая  и прыгая. И Прокрусту казалось, что у него не одно сердце, а много, и стучали они, как молот Гефеста  везде. Даже пальцы рук подрагивали  в такт этому стуку.  Потом, как бы насладившись проделанной работой, тоска отпускала сердце, но подползала  к горлу и сдавливала его мягко, но сильно, так что звенело в  ушах, а перед глазами плавали то красные, то желтые круги и сбивалось дыхание.  Хуже всего было ночами. Ночью он чувствовал себя таким беззащитным! Как в детстве, тогда, когда его еще звали Дамастом.  О священный Олимп! Когда же это было и было ли?
Вспоминать он не любил. Он старался каждый  прошедший день вычеркивать из памяти и жить только  днем сегодняшним.  А сегодняшний тоже уже можно перечеркнуть. Потому что солнце катилось к закату. Оно упало одним краем на зеленый холм и подрагивало от предвкушения скорого отдыха. Словно кто-то невидимый там, за холмом, привязал к солнцу веревку и  дергал за нее потихоньку. А солнце, послушно  следуя веревке, проваливалось за холм. Небо было  огненным и зловещим.   Прокруст почувствовал, как  страх  накрывает его спину, делая ее мокрой и липкой, заползает внутрь, подгибает ноги и делает руки бесполезными  и слабыми. Он заторопился домой. Тщательно  закрыл дверь, быстро подошел к очагу. Там под глубокой медной чашей дремали угли. Он поднес к ним лучину и зажег две  масляные лампадки.
 
Уже неделю по дороге, ведущей из Мегары в Афины, не было путников. Люди боялись использовать удобную и короткую дорогу, с тех пор как пошла недобрая молва о хозяине дома  неподалеку  от реки Кефис.  Не будет их и ночью. Ночи люди любят проводить в священной роще.  Он тоже любил туда бегать, когда был маленьким. Почему он так  любил проводить ночи в священной роще? Ах, да...
Мать до пяти лет  держала его в детской колыбельке.  Там было  жестко и тесно. Лежать можно было только  на боку, сильно поджав под себя ноги и  упираясь спиной в грубо отесанное дерево, не шелохнувшись, от чего тело быстро затекало и болело. А если случалось пошевелиться, колыбелька угрожающе раскачивалась, сбрасывая мальчика на пол,  Когда он пожаловался отцу, что колыбелька  мала, отец выбросил оттуда тюфячок, набитый прошлогодней травой и сказал: "  Теперь должно быть в пору.  Но если ты такой большой и сильный, что не можешь поместиться здесь - сделай себе ложе сам!"
А вечером, за ужином, он, смеясь, рассказывал матери, каким остроумным способом он увеличил ложе этому  бездельнику, возомнившему себя Гераклом. Мать визгливо  хихикала, поддакивая мужу: "" Великие боги! Это не ложе, а слава Геракла мешает ему спать.  Так пусть добудет свою!" Тогда он в первый раз сбежал в священную рощу. А потом бегал туда каждую ночь. Там было хорошо и спокойно.  Шелест деревьев  убаюкивал, а пушистая трава  мягко обнимала тело. Можно было вытянуть ноги и раскинуть руки. Там он познакомился с Эриннией. Это она определила его судьбу. А в  14 лет привела в это место. Она положила камень и велела  рослому и крепкому не по годам Дамасту сделать из него ложе. Это было первое его ложе. Он очень любил его. Но через некоторое время ложе стало мало. Навестившая его Эринния,  шутя, воскликнула: " Ты такой долговязый! Когда ты успел так растянуться вверх? Я буду  называть тебя Прокруст...!" И  притащила другой камень, из которого получилось второе ложе,   больше первого.  Эринния погостила у него пару дней.  Что-то она ему сказала на прощанье. Что-то о выравнивании…. Что-то, смысла чего он не уловил. Или не запомнил. А зря. Эринния была богиней мщения.  Опасная богиня. Все боги опасны. И дружба с ними нелегкое бремя.
      Вскоре к нему пришел путник и попросился на ночь. Вечер прошел в дружеской беседе.  К полуночи , изрядно отяжелевший, от выпитого вина, гость отправился спать. Только вот беда: Ноги гостя свисали с ложа. Он никак не мог разместиться удобно и начинал злиться. " Я хочу твое ложе, Прокруст! В конце концов,  это я гость!" - с этими словами  гость скинул Прокруста на пол и начал располагаться на его  постели. Ярость и гнев овладели Прокрустом. Он вспомнил свою колыбельку, которая выкидывала его на пол, злой смех отца, Эриннию, которая  что-то говорила о мщении...  О мщении?  Нет, она что-то сказала о выравнивании. Вот-вот.  Гостя надо было подравнять под ложе. Идея, показалась ему остроумной и забавной  и тогда…
            «А  для этого ложа, ты слишком короток! - воскликнул Прокруст - Сейчас мы исправим это», - и взялся за молот. Бездыханное тело он оттащил подальше от дома и оставил на съедение диким животным. Потом последовал второй гость, этому он отрубил ноги. Потом был третий, потом... Потом к нему пришла слава. Слава величайшего злодея.  Бремя этой славы было так тяжело, что он не выдерживал  этой ноши. Несколько раз он порывался уйти с проклятого места, но каждый раз, описав круг, он оказывался  перед дверью своего дома. Он давно уже понял, что Эринния избрала его одним из своих палачей, сделала игрушкой в  своих руках. Он был прикован к  этим двум ложам, как Прометей к  скале.
Уже неделю ни один путник не беспокоит его. Ночью никто не придет.  На ночь люди укрываются в священной роще. Страх снова пощекотал ноздри, потом забрался в рыжеватую бороду, сделав ее влажной, и спустился ниже,  тяжело сдавив грудь. Прокруст осторожно вздохнул.  Он встал, потянулся и тряхнул головой.  Ночь такая тихая, сейчас  он пойдет на такое ненавистное и холодное ложе и уснет. И будет спать, как в священной роще.  Священная роща... Сердце улеглось. В голове прояснилось. Прокруст почувствовал  легкость, умиротворение и покой.  И в этот момент раздался стук в дверь. На пороге стоял Тезей.