Комната под лестницей

В доме стало шумно. Все забегали, засуетились. Приехал мамин брат. Дядя Коля.
Откуда-то тащили столы, несли скатерти и стулья. Мама прихорашивалась перед зеркалом, наводила так сказать глянец. Ее всегда бледное лицо сегодня порозовело, глаза заблестели. Она поправила на груди новенькую блузку, приосанилась.
-Ты чего стоишь, Марья, как изваяние?- отвернувшись от зеркала, она посмотрела на дочку.- Мигом в огород, помидоров для салата нарви, да перца прихвати, аджику сделаю. Любит братец остренькое!
Марья поджала губы.
Терпеть не могла она эти приезды. Громкоголосый великан- дядя Коля, заполнял собою все пространство. Люди грудились возле него, как опята возле замшелого пня, буквально в рот заглядывали. Он басил какую-то околесицу напополам со сквернословием и сальными шуточками. Бабы краснели, мужики нестройно подхватывали, высказывались шумно, подзадоривая друг друга похлопыванием по плечу.
-Зря ты тогда не послушала меня,- каждый раз говорил дядя Коля, обращаясь к сестре, оглаживая свою бороду-лопату, и подхватывал на руки еще маленькую тогда племянницу.- Жила бы сейчас в хоромах, не хуже царских, икру бы ложками ела.
Николай клал свою лапищу на светлые волосенки перепуганной Марьи и заводил невероятно трескучую песню. Гости, собравшиеся в доме Прасковьи по случаю приезда ее брата, визгливо вторили. В такие моменты девочке, покорно сидевшей в медвежьих дядькиных объятьях, ничего другого не оставалось, как уныло посматривать на закрасневшуюся мать и потихоньку глохнуть от всеобщего нестройного пения.
-Здоровеньки булы!
Дверной проем заслонила дородная знакомая фигура.
Марья спряталась за занавеску.
Прасковья выронила из рук расческу.
-Здравствуй, родненький,- заплакала она, бросаясь на грудь великану.- Заждались совсем! Где ж так долго пропадал!
-Ну, будет,- милостиво утешил ее брат, и подхватив на руки, вошел в дом. –Как поживаешь?- поставив на пол, пристально посмотрел ей в глаза.- Одна-а,- протянул он, покачав головой.
Прасковья опустила голову.
-Да нет ведь, кавалеров, где ж им взяться?- она всплеснула руками, отходя в сторону.
Марья замерла. Во все глаза рассматривая ничуть не изменившегося за три года отсутствия родственника, она как будто перестала дышать.
Его карие глаза из-под мохнатых бровей мельком оглядели комнату, задержавшись в аккурат на дернувшейся занавеске.
Николай усмехнулся.
- Это что там за лисенок прячется?- хохотнул он.- Уж не Марьюшка ли, красна девица?
Мужчина вытянул вперед руки.
-Иди ко мне, ясно солнышко,- пророкотал он, впиваясь взглядом в худенькие пальчики, вцепившиеся в пеструю материю занавески.- Соскучился дядька страшно!
Марья, которой в прошлом месяце отпраздновали шестнадцатилетие, неожиданно ставшая и вправду писаной красавицей на радость матери и соседям на удивление, несмело, бочком вышла из укрытия.
Николай потерял дар речи.
-Вот оно ка-а-ак, - мужчина погладил бороду.- Иди, племяшка, поцелуй дядьку! –он снова протянул руки, подзывая девушку.
Испуг, заметавшийся в глазах красавицы, неприятно удивил Николая.
-Ну что же ты, чай не зверь в гости приехал,- пробасил он, недовольно поджав губы.
Марья растерянно посмотрела на мать.
Та радостно кивала головой, подбадривая застеснявшуюся так не вовремя дочку.
Позже, когда все гости разошлись, и осунувшаяся Прасковья носилась из комнаты в комнату с горами грязной посуды в руках, Николай завел странный разговор.
Поглаживая бороду, он рассказывал о том, как живут богачи, что они и палец о палец не ударят, чтобы самим сделать какую-то грязную или тяжелую работу и что пора бы и Прасковье с дочкой зажить по-человечески.
-Негоже Марьюшке хоронить себя в глуши, сестра,- пробурчал Николай.- Дело есть у меня к тебе.
Женщина застыла на полпути с кастрюлей, испуганно вытаращив глаза.
-Батюшки, -прошептала она, прислонившись к стене.- Господь с тобой, Коля.
-Погоди Господа поминать всуе, женщина! Совет мой тебе: не отказывайся от того, что предлагаю. Один раз ты уже ошиблась, теперь вот одна кукуешь, в нищете да в грязи. Неужель для дочки своей пожелаешь такой участи?

В огромном каменном доме с широкими лестницами и лепными потолками всегда было тихо. Хозяйка, на которую теперь работала Марья, оказалась женщиной порядочной. Она не нагружала девушку работой, дарила ей почти не ношеные вещи, сладости в ярких упаковках и все время говорила о дочке, которую ждет.
Дарья, высокая, располневшая женщина тридцати девяти лет, ходила по дому утицей. Она подолгу спускалась с лестницы, улыбаясь чему-то и напевая детские песенки.
Ее огромный живот не могла спрятать даже широкая одежда пестрых тонов. Будущая роженица часто поддерживала его обеими руками снизу, как будто таз с мокрым бельем, или любовно проводила по нему ладонями. Казалось, она ушла в саму себя, занятая лишь одной мыслью: выносить долгожданное чадо. Ее взрослый сын стыдился своей матери. Семнадцатилетний долговязый, краснощекий парубок, запинаясь, жаловался девушке на свою нелегкую долю.
Мать-де, сошлась с каким-то богатеем, дитя вот собралась рожать, а куда ему деться? Всюду лишний и не нужный. С отчимом у него отношения не складываются, мать отгородилась от всех невидимой стеной. Ему только и остается, что сутки напролет просиживать в своей комнате в компании компьютера.
Марья, утюжа белье, молча слушала его. Девушка и ранее не отличавшаяся особой говорливостью стала вообще немногословной.
Прочесть о ее чувствах можно было лишь по ее глазам, чего естественно Илья не знал. Он бубнил безостановочно обо всем и ни о чем, не удосужившись поднять вверх голову и хотя бы взглянуть на собеседницу, пусть и не проронившую ни слова.
Другое дело, его отчим. Высокий улыбчивый мужчина, всегда аккуратно одетый, причесанный, гладко выбритый. Его умные глаза стального цвета смотрели, будто в душу, девушке, вынимая из нее все ранее спрятанные туда секреты.
И даже когда Марья оставалась с ним наедине, ей не было страшно. Мужчина молча завтракал, читая газету, и ободряюще улыбался девушке, если та, убирая со стола, случайно роняла вилку на пол или салфетку.
Не было ей страшно и тогда, когда однажды он поманил ее за собою в комнатенку под лестницей. Там девушка с замиранием сердца, впервые почувствовав на своем теле теплые мужские ладони, изведала настоящую страсть. Она тихонько стонала, когда Егор Ильич входил в нее, шепотом умоляя не кричать, и закусив губу, плавилась, будто свеча, от сладких волн, растекающихся по ее телу жаркими толчками.
Заглядывая в затуманившиеся глаза умной красавицы, неподвижно лежащей на кушетке, мужчина мысленно в который раз поздравлял себя с неожиданной находкой. Прекрасное тело юной девушки вызывало в нем огромную нежность и страсть, которую он ранее никогда не испытывал, и как нельзя кстати подходило для небольшого романа в своем же доме.
Они неистово подолгу целовались, как школьники, забывая обо всем. Она всегда шепотом просила его не оставлять ее, обнимая его колени, и плача смотрела, как он выходит из комнатенки.

Ранним погожим утром хозяина дома нашли во дворе в луже крови с проломленным черепом.
Рядом с ним сидел понурый дядя Коля, устроившийся при доме садовником, и каким-то образом прознавший об их с Марьей секрете,- потайной комнате.